Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вызывал я вас, Никита Афанасьевич, для хозяйственного разговора. Чего же вы молча сидите? Высказывайте ваши соображения, предложения. Видите, какая куча всякого переустройства на нас навалилась. Вот давайте-ка съездите с Егором Фролычем в лесосеку, проверьте, что за лес там нарублен. А на насмешки отвечайте поядренее. Вы, говорят, и по этой части были мастером. Вот вам записка на склад. Подберите там полушубок поцелее, валенки (подшивать вы умеете) и поезжайте.
На одной из раскомандировок, когда по поводу уехавшего в лес Микиты послышались смешки и язвительные замечания, Семен Викторович сурово предупредил собравшихся, чтобы они воздержались от пустопорожних насмешек и шуточек в адрес Рябкова.
— А вот вы, Семен Викторыч, валенки да полушубок ему выдали, — хихикнул кладовщик, — так подо что?
— То есть как это — подо что?
— Ну, под «честное слово» или под «ей-богу»?
— А какое это имеет значение?
— Ха-ха! Так вы еще Микиту Маленького не знаете. Если под «ей-богу», так полушубок уже пропит, и Микита скулит на лесосеке, как «цуцик», а если под «честное слово», так пропьет в Сретенке на обратном пути.
Комната огласилась дружным хохотом. Возмущенный Гусельников порывисто встал, но, прежде чем он успел что-то сказать, дверь открылась, и в комнату вошел Егор Фролович в сопровождении Микиты. На Миките был порядком поношенный, но аккуратно починенный полушубок, плотно подпоясанный обрывком кирзовой вожжи, и в этом полушубке, в добротно подшитых с обсоюзкой валенках, в добытой где-то веселой рыжеватой ушанке он выглядел плотно сбитым крепышком-мужичком.
Посрамленный кладовщик, задрав кверху голову, внезапно заинтересовался почему-то висевшим над ним плакатом об искусственном осеменении коров. Взглянув на кладовщика и его понурившихся приятелей, Семен Викторович отказался от назидательного слова. Он только подчеркнуто внимательно и тепло пригласил Никиту Афанасьевича и Егора Фроловича присесть и рассказать о результатах их поездки в лесосеку.
Возвращаясь как-то из районного центра, куда он ездил, чтобы окончательно оформить ссуду на строительство нового скотного двора, Гусельников решил заехать к Никите Рябкову. Хотелось ему сгоряча договориться с Никитой об организации строительной бригады и любопытно было взглянуть, как живет его подшефный мастер.
За три недели со дня их памятной встречи Никита мало-помалу словно бы оттаивал, опасливо-настороженный взгляд его смягчился, и без обычных ранее споров он проворно брался за всякие ремонтные хозяйственные работы. Однако цепко продолжала его держать привычка к назойливому выпрашиванию перед работой небольших «авансиков», вероятно, для утоления своего пристрастия к спиртному. Но председателю не доводилось видеть его пьяным, а печь, сложенная Никитой для отопления клуба, оказалась на редкость стройной и красивой.
И тем не менее, войдя в избу Никиты, Семен Викторович подосадовал на себя за выдачу этих «авансиков» Рябкову: тот сидел за столом, на котором главенствовала бутылка водки. Жена стояла у шестка, варила что-то на таганке. Оба всполошенно вскинулись, увидев председателя. Никита схватил было пол-литра, чтобы куда-то сунуть, но спокойный, добродушно-насмешливый вопрос Гусельникова остановил его:
— Так, так, Никита Афанасьевич! Забавляешься? Втихаря глушишь?
Никита плаксиво ухмыльнулся.
— Какая тут забава. С Егором Фролычем сегодня молоканку перекрывать зачал. Иззяб. — И, строго взглянув на Ефросинью, кивнул на стол.
Гусельников огляделся и поразился. Трехоконная изба выглядела не жильем, а какой-то универсальной мастерской. Самые разнообразные инструменты висели на стенах, лежали на верстаке, на полках, на печке и подоконниках. Стояла недоделанная оконная рама, в тисках было зажато какое-то кольцо, над кроватью висело несколько ходиков и будильник. Под матицу на потолке были засунуты железные прутья, тонкие рейки. Под верстаком, свесившись синим ребристым мехом, лежала старенькая гармонь.
Семен Викторович изумленно развел руками:
— Не предполагал я, Никита Афанасьевич, что тут у тебя такая немыслимая мастерская.
— А вот все заполонил, — ворчливо проговорила Ефросинья, сталкивая на пол с табурета у верстака стамески и стружку. — Не на что гостя посадить.
— А у меня такой порядок, — горделиво отозвался Никита, подбирая с пола инструмент. — Как отлучусь из колхоза, обязательно добьюсь испытать какую-нибудь новую работенку. Подспорье! Вот и накопилось.
Ефросинья чем-то громыхнула у шестка.
— Да вместо заработков-то и натащишь невесть чего. Ходим голы-босы, а он свое. Была бы хоть польза какая-то от твоего-то струменту.
— Ну и чего ты канючишь? — вскипел Никита. — Да ежели обманывают!
— Как это... кто обманывает? — заинтересовался Гусельников. Но Никиту задели попреки жены.
— А твоей сродственнице Каптелине кран к самовару впаял, так чем она поплатилась? «Я вам, да я вам...» А через полгода принесла студня на ладони. — И, уже обернувшись к председателю, ответил ему сдержанно: — Походя ладят на шермака. То он тебе начальство, то совесть на пеньке в лесу забыл. Тут еще многие кротами живут.
— Пожалуйте! — поклонилась хозяйка. — Не обессудьте только.
Никита бросился к столу и зазвенел стаканами.
Обволакиваясь пахучим паром, на столе стоял чугунок с картошкой, чашка квашеной капусты и ядреные соленые огурцы. Гусельников не намеревался долго задерживаться у Никиты и тем более гостевать. Однако столкнулся вот снова с маятной жизнью Никиты, и опять Семеном Викторовичем овладела обида за горькую судьбу этого человека. Не мог он вот так встать и уйти, не поняв до конца приоткрывшейся перед ним души Никиты. Чем он был кровно оскорблен? Чем загнан в безысходный тупик? Но никто, кроме самого Никиты, не смог бы досказать со всей обнаженностью печальную повесть о его нескладной жизни, и Семен Викторович, скинув на верстак шубу, решительно присел к столу.
— Ну что же? Давай отпробуем лежневской картошечки.
— Простенько, правда, получается, — с мужской неловкостью суетился Никита, пододвигая к гостю чашки с едой и ставя перед ним стакан водки. — Ну, да, как говорится: чем богаты, тем и рады, — улыбнулся он широко и просто.
Откровенная и ясная эта улыбка, осветившая его худенькое лицо, говорила, что сказал он эту поговорку не просто к слову, как извинение за скромное угощение, но больше, пожалуй, потому, что был искренне рад вот так запросто посидеть с человеком, который пришел к нему без подвоха, с каким-то добрым интересом.
— Ну так, Семен Викторыч, держите! — поднял Никита свой стакан. — Я вас там на работе-то все — «товарищ председатель, товарищ председатель». Привычка! Некоторые это любят. Ну, а тут вы у меня в гостях, что ли, так я припомнил, как вас по имени и отчеству. Пожалуйте!
— Только мне, Никита Афанасьевич, сразу не осилить, — улыбнулся Гусельников, чокаясь с хозяином.
— Не неволю.
— И неудобно как-то без хозяйки, — взглянул Семен Викторович на Ефросинью, стоявшую у кухонной переборки с поджатыми в ниточку губами.
— А ей это вроде ежа за пазуху, — махнул на жену Никита. — Валяйте без стесненья.
Без особой охоты Гусельников отпил пару глотков и с аппетитом принялся за еду.
С хрустом закусив огурцом, Никита усмехнулся:
— Странность! Вот вы заинтересовались, — кивнул он на свои инструменты, — чего у меня здеся накоплено. А у нас тут многим это вроде буржуазности кажется. Такие даже выкрики на собраниях бывали: дескать, Никита принес в колхоз только хомут да седелку, так надо забрать у него, вроде паю, частновладельческую лавочку. Дурость!
Распалив цигарку, Никита продолжал:
— И я бы, Семен Викторович, отдал. Право слово, без копейки бы отдал. Пускай! Но им, вишь, завидно взять только инструмент. А Микиту под это место. Ты-де, еще загордишься, ежели тебя бригадиром в мастерскую поставить. Не любят они, когда я их в глаза на собраньях режу. Отдай им, а сам? Как я буду без инструменту? Как? И инструмент тоже, как он без меня будет? Это только на словах: мы сами. Иззубрят, забьют, сломают. Чего им? Казенное. Правление купит. Вот простая стамеска, — достал Никита стамеску с подоконника и любовно огладил ее. — Ей век износу не будет, ежели ласково за ней ухаживать.
— Значит, не берет вас мир с народом из-за мастерской вашей? — спросил Гусельников.
— Не язвил бы их на собраниях, так все бы по-хорошему обошлось, — вставила свое слово Ефросинья.
Никита посмотрел на нее жестко и мучительно.
— Выстояла! Да уж с каких пор я и ходить-то к ним перестал. Вот только Семен Викторыча выбирали, так я сходил, посмотрел. Вопрос, конечно, не в моей мастерской — отдал бы я им или не отдал. Дело не в этом.
Дотянувшись до стакана гостя, стоявшего на столе, Никита звякнул его своим.
- Камо - Георгий Шилин - Советская классическая проза
- Река непутевая - Адольф Николаевич Шушарин - Советская классическая проза
- Старшая сестра - Надежда Степановна Толмачева - Советская классическая проза
- Командировка в юность - Валентин Ерашов - Советская классическая проза
- Матвей Коренистов - Алексей Бондин - Советская классическая проза
- Перехватчики - Лев Экономов - Советская классическая проза
- Текущие дела - Владимир Добровольский - Советская классическая проза
- Жил да был "дед" - Павел Кренев - Советская классическая проза
- За Сибирью солнце всходит... - Иван Яган - Советская классическая проза
- Лицом к лицу - Александр Лебеденко - Советская классическая проза