Птица горести - Николай Александрович Масленников

воздуха: из под ресниц засветился нежный взгляд и теплая улыбка расцвела на порозовевших губах. Смягчились также и черты лица, но всё же подобные прекрасные изменения так и не смогли затмить глубокие рубцы, оставленные одним из ключевых ударов платонической любви – страданием. Синие вены под глазами, выступающие скулы, да, в принципе, все худое сложение тела, говорили не столько о пренебрежении плотскими заботами, сколько о всевластной силе чувств над человеком. Поэтому, каким бы ярким светом не заливался образ вошедшего юноши, среди ослепительных лучей всегда виднелась тень тяжелой, но то же время блаженной ноши великих чувств.

Девушка трепетно приподнялась и, сделав быстрый шаг навстречу, схватила его за руку. Она порывисто поднесла её к своему лицу, а затем, насладившись теплотой руки губами, ласково прильнула к ней щёчкой и застыла в таком положении, воображая, а может, припоминая себя маленькой девочкой, которая, прижавшись к мягкой игрушке, умилённо поглядывает на своего, выдуманного изощрённой фантазией героя.

Два беспечных ангела стояли и смотрели друг другу в глаза, и я уверяю тебя, они бы захлебнулись в своих чувствах, если бы один из них в бессилии не опустился на плечи другого, обняв его с нежной жадностью.

Но, вдруг о чем-то вспомнив, девушка вырвалась из объятий и резким движением потянулась за бумажкой на столе. Она в одно мгновение разорвала сложённое письмо своими тонкими пальчиками.

Юноша, в сладком блаженстве поправляя её каштановые кудри, все ещё летал в облаках. Что только не держал в голове своей, что только не мечталось, что только не пролетало пред мысленным взором его. Сколько он её не видел, сколько он её еще мог не увидеть? а теперь она здесь, рядом, словно никогда и не существовало никакой преграды в тысячи километров. Он в небесах, она возле; вглядывается в её лицо и не может налюбоваться; он берёт её за руку – и вдруг раздаётся, как гром, злополучный звук рвущейся бумаги и спускает его на землю, развеивает опьяняющий дурман. Однако объект его восхищения не улетучивается – значит это не очередные грёзы.

Едва придя в себя, он вновь подошёл к девушке поближе, дотронулся до кончиков её пальцев, а другой рукой прикоснулся к подбородку, обращая лицо на себя. Юноша испытующе заглянул в глаза свой возлюбленной, пытаясь найти там все ответы. Её глаза кротко поднялись и озарились детской улыбкой. Но, проникаясь вкусом сокровенного мгновения, они медленно таяли, отчего становились все менее и менее подвижными. В тёплом, застывшем взгляде плескались наплывы нежности и обожания, импульсы любви и душевных порывов.

Человеку суждено лишь однажды в своей жизни испытать на себе подобный взор, так же, как и обратить его на кого-то одного, вложив туда все непостижимые словам чувства.

И погрузившись в глаза друг другу, где сосредоточена вся человеческая душа и её чистейшая возвышенность, два непорочных, прекрасных создания гуляли по своему миру, по своим хрустальным дворцам под музыку LIL PEEP “Let me bleed”; они с разинутым ртом восхищались разноцветными переливами и блеском стен в солнечную погоду; в пасмурную же – смеялись над толстыми, а оттого медленными и неуклюжими водяными змейками, которые проворно ползли по замку. Они то смеялись, то плакали от счастья, и не могли поверить в его свершение. Влюблённые, с виду неподвижные, испытывали ураган внутри.

Среди испытываемых эмоций, юноша уловил перемену в драгоценных для него глазах: они начали излучать грустную и томную лучинку; вскоре же стали полуоткрытыми и уставшими.

– Что тебя мучает? – тихо спросил он.

В ответ молчание.

– Дело в письме, которое ты разорвала? – продолжил после некой паузы. – Поему ты не хочешь, чтобы я видел его?

В голосе юноши чувствовалась бесконечная ласка и забота. Но девушка ничего не отвечала. Она только уперлась лицом ему в шею.

– Ты можешь не говорить мне ничего. Я знаю…

– Я… я… – смогла вымолвить она.

– …знаю тебя лучше себя – продолжал он страстно. – Мне просто хотелось услышать написанное тобою. Ведь это письмо писала ты. Я заметил твой почерк. И, кажется, догадываюсь… Ты действительно думаешь, что мы никогда не сможем быть вместе вечно? Неужели ты думаешь, что есть что-то сильнее нас, способное разорвать наши сплетенные души?

– Я боюсь. Я этого ужасно боюсь. Мне всегда будет мало тебя. Мало этой жизни, чтобы провести ее с тобой – задыхаясь, говорила девушка. – Но я вдруг представила, что настанет день, когда одного из нас не станет. Вдруг ты уйдёшь из этого мира, оставив меня в этой пустотой темноте. Я не представляю свою жизнь без тебя. Вот чего я действительно боюсь. Я не хочу это принимать…

Воцарилась сердечная тишина, ибо только в ней слышно стук сердец, переполненных любовью.

– А ты думаешь там не темно и пусто? – с некоторым усилием сказал юноша.

– Какая разница, если мы будем держаться за руки?

– И смерть не сможет разорвать наши сплетённые души, ибо мы покончим с ней быстрее, чем она покончит с нами. И так мы сможем быть вместе и держаться за руки всегда.

– Я буду держать тебя за руку всегда, любимый мой. Всегда.

Потянувшись назад, юноша вынул из пояса кинжал и плавным движением, остриём вверх, просунул его между прижатыми телами.

Два беспечных ангела смотрели друг другу в глаза, и я уверяю тебя, они бы утонули в своих чувствах, если бы один из них не прижался к другому всем телом, предварительно направив руку с остриём в свою сторону. И соприкоснувшись губами, они слились воедино, отдавшись воле вечного поцелуя.

Из окна лился тёплый лунный свет. Юноша, сгорбившись, припал на одно колено. Его, по обыкновению беспристрастные губы приняли вид горькой улыбки. На своих руках он держал девушку; на её лазурном платье разрасталось чёрное пятно, в середине которого торчала рукоятка.

Вытащив из груди серебряно-алый кинжал, юноша с трепетом приподнял девушку и сел в кресло. Он посадил её на свои колени и, обняв, опустился на спинку кресла таким образом, что девушка прижалась к нему, как маленький ребёнок, который заснул за чтением книжки, склонив головку на грудь родителя и поджав ножки. Юноша, в последний раз созерцая алмазные звёзды на сапфировом небосводе, сжал руку любимой и с размаха всадил себе в грудь окровавленный клинок. Несмотря на то, что его рука, обессилев, моментально упала на колени девушки, их скрещённые пальцы так и не разомкнулись.

Тихий, безмятежный покой комнаты нарушала тень птицы, которая, взмахивая крыльями, растворялась в лунном свете.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Картина вторая

Вторую картину Александр освещает ледяным лунным светом. Дощатый пол покрывается серебряной стружкой, которая, взбираясь вверх, заволакивает и розовую скатерть на столе; яркие частички скапливается здесь в жажде новых завоеваний. В центре стола стоит стеклянная ваза с бледно-голубыми незабудками; их соцветия