Балатонский гамбит - Михель Гавен

Машина свернула и остановилась у домика с черепичной крышей, где располагался штаб батальона.

— Приехали, товарищ майор, — доложил шофер. — Расположение Иванцова.

— Спасибо, Сергей Николаевич, — Наталья взялась за ручку двери. — Очень выручили.

— Вы дорогу-то знаете? — озабоченно спросил он. — А то темно уже.

— Знаю, — уверенно кивнула она. — Тут за виноградниками, недалеко.

— Ну, желаю удачи, Наталья Григорьевна, — майор приветливо кивнул. — Рад был познакомиться. Я вас найду. Обязательно. А нам дальше.

— До свидания.

Она вышла из машины. Снова заработал мотор, автомобиль тронулся. Назвав часовому пароль, Наталья спустилась в лощину и по вытоптанному винограднику, пробираясь между редкими кустами и ямами, направилась к Иванцову. Идти приходилось на ощупь. Стало совсем темно. Где-то рядом слышались людские голоса, изредка раздавались выстрелы и беспрерывно в разных местах взлетали вверх осветительные ракеты, с трудом пробивая сгущавшийся туман. Наталья все время спотыкалась, чуть не падая. От вспышек ракет темнота казалась густой, черной, привыкнуть к ней было совершенно невозможно. Изредка то там, то здесь раздавались глухие выстрелы, словно кто-то этими выстрелами перекликался в темноте.

— Пароль, — снова услышала она строгий голос часового. — Проходите. К Иванцову? Осторожно, там ступеньки. А то все падают, предупреждать устали.

— Спасибо.

Наталья осторожно спустилась в темное углубление в земле — землянку командира роты. Мелькнул и тут же скрылся красноватый просвет. Кто-то дернул плащ-палатку, которой был занавешен вход. «На передовой надо соблюдать маскировку, — учил ее Иванцов. — Это тебе не при штабе расхаживать, юркнула — и не заметил никто».

Так она и сделала — юркнула в землянку, тут же опустив за собой прорезиненное полотно плащ-палатки. Яркий свет ослепил ее, и она, щурясь, остановилась возле какого-то ящика, похожего на стол.

— Наталья Григорьевна! Ну, заждались уже. Я даже подумал: мож, у Чижова останешься, погода плохая больно.

— Нет, Харламыч, куда там денешься? Все и так друг у друга на голове сидят. Тесно.

— У нас тоже не раздолье, но привычнее будет. Садись, садись, девонька. Шинельку давай, у нас тепло, светло, как в квартире. Верно, лучше, чем даже у Чижова в его доме.

Высокий, с лысой головой и обвислыми рыжеватыми усами и длинными руками солдат подошел к Наталье.

— Я и чайку согрел.

— Спасибо, Харламыч, — Наталья расстегнула пуговицы на шинели, сдернула шапку, поправляя волосы. Усатый солдат заботливо принял из ее рук одежду.

— Сейчас, сейчас. Да ты не стой, в ногах правды нет. Вот сюда подходи, чего как не родная? Небось не первый день у нас.

Он подвел Наталью к самодельному столику, усадил на ящик, заменяющий стул, поставил перед ней алюминиевую миску с мясом и жареными макаронами.

— Кушай, девонька.

— Я только чаю просила, — Наталья смутилась.

— А чай что? — Харламыч пожал плечами. — Вода она и есть вода. А силу-то где брать, небось ни маковой росинки во рту с утра?

— Да, верно, — призналась Наталья, — есть хочется.

— Вот и кушай. И запить чем тоже найдется, — он налил в стакан красного вина. — Все получше чая будет. Сейчас капитан подойдут со снайпершей. Все вместе и покушаете, потолкуете.

— Да, Харламыч, тепло у тебя, а на улице — жуть, — Наталья отпила вино.

— Наше дело крестьянское, — откликнулся тот, наклонившись к печке. — Первым делом стопи, дров заготовь, чтобы и дальше было чем топить. А вот и разведка вернулась.

В землянку спустились солдаты в камуфляже, старший сержант над ними.

— Садись, садись, Косенко, садись, ребята, — Харламыч загремел мисками.

— Разрешите, товарищ лейтенант, — скинув мокрый плащ, коренастый плотный разведчик пододвинул ящик к столу.

— Да, конечно, — Наталья даже смутилась. — Какие церемонии!

— Зря ходили, — опрокинув стакан с вином, сказал сержант Харламычу. — Весь передний край брюхом проелозили, нет стоящего языка. Все мелочь какая-то, шантрапа. От них какие сведения получишь. Что он утром на завтрак ел, это кому надо?

— Ничего, Миша, повылезают еще, — успокоил его Харламыч и подвинул миску с дымящимися макаронами, — ешь. Куда им деться-то.

— Наталья Григорьевна здесь уже? — в землянку спустился капитан Иванцов. — Харламыч, накормил?

— А как же, мы свою службу знаем, — откликнулся солдат.

— Сейчас эта Прохорова придет, — Иванцов как-то кисло дернул щекой. — Ногу подвернула. Санитары ей вправляют. Кто бы ей голову вправил, я бы тому в ноги поклонился. Давай, Харламыч, миску-то.

* * *

— Ты не горячись, Надя, не надо, и не расстраивайся, — шепнула Наталья новой подруге, мелкими глотками допивая вино. — Мне завтра в штаб Шумилова только к семнадцати надо. Так что утром вместе пойдем, я рядом буду, погляжу, чтоб никто не дергал по-пустому. Все получится, я уверена. Тогда и капитан отношение поменяет. Его тоже понять можно. Не хочется быть хуже всех.

Спустя час в землянку набилось много народа. Люди стояли, сидели на нарах и прямо на земляном полу. Солдаты, сержанты, офицеры. Многие небриты, в грязном обмундировании, с обветренными лицами и загрубелыми руками. Простые русские мужики, да и не только русские. Было два казаха. У одного фамилия — язык сломаешь — Турбанбердыев, так Иванцов за два года войны так и не выучился ее выговаривать. Всегда кричал: «Этого зови, Турбан… вот черт, ну, сам знаешь!» Ну, украинцы, конечно, с мягким окающим говорком, белорусы. В основном из деревень, из глубинки. Одних она знала меньше, других больше. У Иванцова она чувствовала себя спокойно. Капитан ее в обиду не давал — любого на место поставит, только брякни что-нибудь. Так постепенно и отстали все, привыкли, чуть ли не своей считать стали. С ними она чувствовала себя лучше, чем при штабе с офицерами, которые часто и пороха не нюхали. И смерти не боишься. А что бояться? Вначале боялись, а потом отпустило, как говорит Иванцов. И ее тоже отпустило после Сталинграда. На передовую она не боялась приезжать, даже стремилась сюда при каждом удобном случае.

— Ночевать с Прохоровой пойдешь, — шепнул, подсев, Харламыч, — она с санинструкторами в землянке. Я им сегодня дровишек подбросил, прибрал слегка, пока капитан наш Прохорову уму-разуму учил, а санинструкторши раненых отправляли. У них там зеркальце, мыльце, все, что женщине надо, есть.

— Спасибо, Харламыч, — Наталья с благодарностью сжала его руку. — Я не привередливая.

* * *

Он провел обеих до землянки.

— Прохорова, под ноги смотри, — Надя поскользнулась и охнула, Наталья подхватила ее под руку. — Без второй ноги останешься, кто тебя на руках носить будет. Вот уж капитану радость.