Жизнь и смерть на Восточном фронте. Взгляд со стороны противника - Армин Шейдербауер

13 сентября 1942 г. я снова был в Сен-Авольде. Оттуда нас, троих курсантов, Хеншеля, Поповски и меня, отправили в Мец для прохождения подготовительного курса перед зачислением в военное училище. Там было собрано около шестидесяти кандидатов на офицерское звание для того, как я писал домой, чтобы «повторно проходить азбуку». В очередной раз это была чистка сапог и ремней. Если не считать опасности быть убитым, писал я, то жизнь на фронте «была намного лучше». Я попросил мать прислать мне пятьдесят марок, потому что мы голодали, а отношение к нам было «достойно сожаления». По вечерам мы ходили в город, где в трактирах можно было съесть какое-нибудь простое блюдо без предъявления продуктовых карточек. Предполагалось, что подготовительные курсы продлятся до 9 октября, а курс в военном училище начнется 12-го числа того же месяца. Но мы так и не знали, в какое училище нас направят. 29 сентября я попросил мать немедленно, и заказной почтой, выслать мое свидетельство об арийском происхождении и мой сборник упражнений по немецкому языку для пятого класса. Отец прислал мне учебник стенографии, по которому я стал время от времени заниматься. В гимназии этот предмет был факультативным, и я его не изучал, чтобы не увеличивать учебную нагрузку. Курсы в Меце «постепенно сошли на нет» в начале октября. Считалось, что по утрам мы должны были нести службу вместе с ротой, но «поскольку это никого не волнует, утром мы лежим допоздна, а потом идем в город».

Нам троим из 7-го полка было приказано отправиться в Дрезден в «Первое пехотное училище». Фактически оно располагалось в Военной академии в Нойштадте, где проходили подготовку младшие офицеры пехоты, и его можно было легко найти по совсем по-граждански звучащему адресу: «Мариеналлее, дом 11». Я приехал в Дрезден рано утром 12 октября и, как первый прибывший, позвонил в Военную академию по телефону. Днем я поехал туда на трамвае. Поскольку у меня не набирался минимальный двухмесячный срок прохождения фронтовой стажировки, то по поводу своего приема в училище я испытывал определенные сомнения. Понятно, что положительное решение вызвало у меня чувство облегчения. Несомненно, свою роль сыграл здесь тот факт, что командование полка, зная условия приема, тем не менее направило меня в Дрезден.

Приятным сюрпризом для Поповски и для меня было то, что почти половина курсантов училища и значительная часть преподавателей состояла из уроженцев южной Германии. Я даже оказался в одном помещении с Поповски. Фактически это была квартира. Там была гостиная и спальная комната на четверых. Так как время было военное, то путем установки двухъярусных коек квартиру занимало в два раза больше людей. Таким образом, нас было восемь человек. Кроме нас двоих там находилось еще шесть горных стрелков, среди которых мы сразу почувствовали себя как дома.

Я помню их до сих пор. Эрнст Лауда из Капфенберга, Хуберт Мельхер из Обдаха, Адольф Ашауэр из Гойзерна, Даутх из Мюнхена, Якоби из Констанца и Зилински из Штеттина. Этот парень из Штеттина пошел в горные войска по такой же причине, по которой многие уроженцы южной Германии и Австрии стремились попасть на флот. В Военной академии я встретил Бауэрля из Штокерау, брата одного из одноклассников Руди, а также Клаузнитцера, своего соученика по музыкальной школе в Зоннеберге. Еще раз я срочно написал домой и попросил прислать свой Arienauschweis, поскольку неарийцам, включая тех, которые были на четверть евреями, не разрешалось становиться офицерами.

Квартирные условия были исключительно комфортабельными. У нас были белые простыни, водопровод, а комнаты убирались уборщицами. Я писал, что военное училище являлось «самым лучшим временем из всего, что у меня было до сих пор, как у солдата». Здесь требовались не только физические, но также умственные и духовные качества. Начальники, все офицеры, были специально подобранными людьми. Начальником «инспекции», т. е. потока, был капитан 19-го Мюнхенского полка, куратором группы обер-лейтенант Мальтцан. Помню еще преподавателя тактики майора Роузена из 49-го Бреслауского полка. Инспекция соответствовала роте, а группа взводу. Целью курса было сделать из нас командиров взводов, обязанности которых в нормальных условиях выполнялись лейтенантами. Учения проводились на знаменитом войсковом полигоне Heller под Дрезденом. Свободного времени у нас было мало. То немногое время, которое у меня появлялось, я проводил со своими родственниками, в основном в семье Ленер дядей Рудольфом и тетей Ханни. В то время Рудольф был очень занят. Он выполнял работу над заказом по сооружению мемориала Рихтгофена, знаменитого летчика-истребителя Первой мировой войны, на берлинском военном кладбище. Одновременно он работал над интерьерами Дрезденской оперы и здания Военного министерства.

В своей квартире мы часто устраивали домашние концерты, в которых особенно успешно выступали уроженцы Штирии Эрнст Лауда и Хуберт Мельхер из 28-го горно-стрелкового полка. В то время их резервная часть стояла в Марбурге на Драве. Незадолго до этого они побывали там на постановке оперы Верди «Травиата». Эрни Лауда был просто покорен застольной арией и постоянно напевал «Налейте, налейте полнее бокалы». Оба они часто подшучивали друг над другом по поводу своих любовных приключений в Марбурге. Выяснилось, что Эрни завершил один такой вечер в марбургском муниципальном парке, где он так разгорячился, что снял с себя полевой китель и ремень.

Эрнст Лауда был убит в апреле 1944 г. Хуберт Мельхер потерял ногу. Адольф Ашауэр пережил войну в целости и сохранности. Однажды после войны я встретился с ним в ресторане «Шумная мельница» в его родном Гойзерне. Отец Эрнста Лауды одно время переписывался со мной, и я встречался с ним в Швейднице. Тогда он находился при штабе командующего группы армий «Юг» фельдмаршала Кессельринга и рассказал мне об одном нелепом приказе фюрера. Этот приказ требовал, чтобы во время эвакуации из Сицилии армия забрала с Собой саркофаг с телом императора Фридриха II (германский император, король Сицилии, род. в 1194 г. — ум. в 1250 г., внук Фридриха Барбароссы. — Прим. ред.). Однако Кессельринг отказался выполнять приказ на том основании, что весь имевшийся у него тоннаж требовался для перевозки войск и вооружения.

Самой яркой звездой нашей группы был очень способный курсант, уроженец Каринтии, Арнольд Зуппан. Он уже был награжден Железным Крестом первого класса и серебряным «Штурмовым знаком». Горные стрелки много рассказывали о мурманском фронте, о светлых летних ночах и темных зимних днях за Полярным кругом.

Время прошло быстро, и в середине ноября мы услышали новость, что курсы закончатся 16 декабря. Лучшие из курсантов, к числу которых принадлежал и я, 1 декабря должны были получить фельдфебельское звание. Мы получили пошивочные талоны. Брата Руди я попросил достать кортик, офицерский ремень и кобуру, так как, судя по всему, в Дрездене их не было. На самом деле кортик мне не понадобился. Все равно я бы смог носить его только в очень редких случаях. Свою первую офицерскую форму я пошил у портного дяди Рудольфа. Шинель и второй комплект формы я заказывал в Шплинаре у портного семейства Штейнбах. Я получил свой заказ к рождественскому отпуску. Китель был из материала более высокого качества, а шинель продемонстрировала все мастерство богемского портного из Вены.

Из всей группы преподаватель обер-лейтенант Мапьтцан особо отметил именно нас, курсантов, прибывших из «Остмарка». (Оккупированные районы России. — Прим. ред.) По случаю нашего производства в фельдфебели он сообщил нам о своих оценках. Меня он счел, среди прочего, «очень разумным». Так меня еще никогда не хвалили. Видно, что он не очень хорошо разбирался в людях. Сам он был человеком высокого интеллекта и культуры, и вдобавок показал нам, что значит вести себя как подобает офицеру. Наше производство в лейтенанты должно было состояться 12 декабря. Своей семье я сообщил, что должен был приехать домой в среду 16 декабря. Я попросил брата Руди встретить меня и заказал матери «праздничное блюдо» из всего того, что она сможет раздобыть. Однако до этого нам надо было еще съездить в Берлин. Там, в соответствии с традицией, во Дворце спорта перед нами должен был выступить с речью фюрер.

От вокзала Антгальт маршировала вся Военная академия. Нас разделили на несколько групп, и мы шли разными маршрутами. На своем пути мы прошли через один берлинский квартал, который поразил нас своими трущобами. Мероприятие проходило во Дворце спорта. Там было собрано несколько тысяч молодых офицеров. Сначала было долгое ожидание Адольфа Гитлера. Через какое-то время объявили, что вместо Гитлера перед нами будет выступать рейхсмаршал Герман Геринг. Было заметно, что он находился в состоянии сильного психологического напряжения, которое подчеркивалось содержанием его речи. Позднее мы узнали, что это именно в этот день начала разворачиваться Сталинградская трагедия. Это объясняло причину отсутствия Гитлера и сделало предельно ясным, почему Геринг восхвалял смерть спартанцев во главе со своим царем Леонидом под Фермопилами. «Странник, если ты придешь Спарту, расскажи там, что ты видел нас лежащими мертвыми, как повелел закон». Рейхсмаршал просто заменил слово «закон» на слово «долг» и почти что вбивал его в нас. «Как повелел долг, как повелел долг». После окончания его выступления нас сразу же отвели маршем на вокзал и мы отправились обратно в Дрезден.