И мне будет тепло - Денис Витман

Денис Витман

И мне будет тепло

Глава 1

В дорогу отряд вышел ночью. Темные фигуры, придерживая оружие, одна за другой исчезали в провале потайного хода. Из приоткрытого отверстия тянуло промозглой сыростью и холодом; оно казалось дверью в ад, где омерзительные лемуты и сам Нечистый мучают души грешников. Но это было лишь игрой воображения. На самом деле ход, начинавшийся неподалеку от церкви, шел под всем Мельтом и заканчивался не в аду, а за городским валом. По словам Куласа Демеро, главы Совета Аббатств, тайный подземный путь в Мельте прорыли еще в старые времена, потом все планы были уничтожены, а строителям, копавшим ход по частям и не знавшим ничего друг о друге, помогли забыть про их работу.

Миновав тоннель и очутившись среди огромных деревьев, вдали от башен и надежных стен города, люди невольно замедлили шаг. Все они были опытными бойцами, и каждый знал, что бродить по Тайгу в темноте — дело небезопасное. Тайг был огромен, необозрим и за пять с половиной тысячелетий, что протекли после Смерти, заполонил все обитаемые земли, раздвинул свои границы до океанских берегов, до Внутреннего моря и гор, что вставали на Дальнем Западе. Тайг занимал северную половину мира, тогда как в южной простирались другие леса, еще более страшные и чудовищные, перемежавшиеся со степями, радиоактивными пустынями и развалинами древних городов. О тех местах в Республике Метс, да и во всей Канде, не знали почти ничего — как и о том, что было в тех краях до катаклизмов и глобального потепления, вызванного Смертью.

Но в Тайге опасностей тоже хватало. В диком нехоженом лесу водилось не только хищное зверье, от которого умелый охотник мог отбиться, но попадались более жуткие, более враждебные твари, к тому же одаренные разумом, и был тот дар не от Бога, от дьявола. Бродили меж высоченных сосен и кленов Волосатые Ревуны — лемуты, издали напоминавшие человека, но вблизи поражавшие своей мерзостью и уродством; встречались гигантские крысы, ходившие на задних лапах и вооруженные топорами; рыскали Псы Скорби — собаки величиной с медведя; медведи же стали столь огромными, ловкими и хитрыми, что встреча с ними сулила смерть. Все эти чудища были опасны, но еще страшнее оказывались предатели. Никто ведь не может защититься от внезапного удара в спину… Даже самый умелый и быстрый из воинов-киллменов…

Все началось несколькими неделями раньше.

Мельт, один из старых северных городов необозримой лесистой Канды, спал настороженным чутким сном. За его валами, башнями и бревенчатыми частоколами царила тишина, лишь негромко перекрикивались стражники да поскрипывали и шелестели ветвями сосны. Тайг начинался всего в четверти мили от городка, окруженного поляной; сосны тут были срублены, пни — выкорчеваны и сожжены, а траву, которая летом поднималась в человеческий рост, регулярно косили, чтобы никто не мог подобраться незамеченным к городской стене. Здесь, на окраине Республики Метс, такая мера предосторожности была нелишней; да и в центральных районах страны, населенной редко и скудно, от Тайга старались отгородиться не одними стенами, рвами и частоколами, но еще и полосой раскорчеванной, пригодной под пашни и огороды земли.

Далекий рев грокона внезапно разорвал тишину, и пер Струба, главный над стражами, невольно поежился, представив, как гигантский кабан топорщит щетину на загривке и мечется среди деревьев. Струба, священник и воин-киллмен, не был трусом, но в молодости, во время охоты, грокон разорвал ему связки на левой ноге, и теперь он недолюбливал свинину и слегка прихрамывал. Впрочем, последнее обстоятельство пошло ему на пользу, позволив больше времени проводить в библиотеке Мельта, и вскоре Струба получил достаточно знаний, чтобы стать священником-управителем второй степени. В Республике Метс, да и во всей Канде, народ больше уважал заклинателей и пастырей, владевших многими тайными искусствами, однако реальная власть все же была в руках управителей.

Больше всего Струба не любил ночные дозоры. Если в светлое время он чувствовал себя спокойно в самых диких и опасных дебрях Тайга, то ночью казались угрожающими и чужими даже улицы родного городка. Но любой священник, получивший звание киллмена, обязан охранять границу, и никакой, даже самый высокий чин, не мог избавить от этой обязанности. Почетной обязанности, но опасной и сопряженной со многими трудами.

Рев грокона раздался ближе. Пер Струба закрыл глаза, стиснул в руке серебряный медальон — меч и крест, слитые воедино — и вознес молитву Господу. Потом он шумно выдохнул, приводя мысли в порядок, заставил тело привычно расслабиться и вновь налиться тяжестью. «Только спокойный духом может постичь чужую мысль и узреть незримое. А постичь и узреть — значит, получить власть!» Так говорил его наставник, пер Магнус; поучал и заставлял юного послушника часами просиживать на деревянном полу кельи, сосредоточившись в ментальном трансе. Зато теперь пер Струба мог коснуться мыслью любой Господней твари — неважно, ходит ли она на двух ногах, бегает на четырех, плавает в озере или парит в поднебесье.

— Господи, спаси и помилуй! — еле слышно пробормотал он.

В мозг священника, распахнутый, словно открытая дверь, хлынул поток ментальных образов. Сначала он увидел своих солдат — вернее, не только увидел: ментальная картина была ярче, богаче обычного видения. Он ощущал, как стражники медленно двигаются вдоль стены, пристально следя за тьмой и тенями, что притаились внизу, у вкопанных в землю бревен; он слышал негромкий лязг оружия, чувствовал запах кожи и пота, вкус ветра, долетавшего с лесной опушки. Его люди шагали один за другим; каждый защищал спину товарища и мог поднять тревогу, если что-то случится. Руки воинов сжимали арбалеты, копья и мечи, разум каждого был насторожен и чуток.

Мысленный взгляд священника скользнул в ночную темноту. Задержался на миг, встретившись с лисицей, отметил, что она сыта и торопится в логово, и помчался дальше — туда, где ревел и бился разъяренный грокон.

Но, не добравшись до клыкастой твари, священник-управитель вдруг содрогнулся, ощутив присутствие человеческого разума. Беззащитного, нагого, без ментальных щитов, открытого как колодец, с которого сброшена крышка… Кто-то, сжавшись в страхе, замер в развилке огромного явора, и сейчас священник чувствовал боль чужака, его ужас, панику и страдание. Несомненно, страдание; этот несчастный был совершенно гол, голоден, беспомощен и покрыт ранами. Ужас заполнил весь его мозг, заставил дрожать тело, а руки — еще крепче вцепиться в покрытую бугристой корой ветвь. Под деревом, яростно взрыкивая и швыряя землю широченными, похожими на бивни клыками, бесился грокон. Но корни многолетнего явора были прочны и глубоки; пока что дерево не поддавалось.