Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том II - Дэн Абнетт

Они верили.

Аттик не отдавал команды на спуск, пока рабочие не вынули достаточно грунта — Йерун следил, как капитан ходит от одной зоны раскопок к другой, оценивая глубину. Воин наблюдал за процессом с бесчувственностью когитатора, не спеша отправлять легионеров в провалы. Железный колосс собирал всю возможную информацию, хотя Каншелл не представлял, что можно было понять из постепенного обнажения каменных структур. Впрочем, через три часа Дурун приготовился вести отряд в самую крупную расселину, перед первой из лож.

Перестав копать, серв воззрился на два отделения, собравшиеся у края провала. Железные Руки закрепляли альпинистские тросы, способные выдержать космодесантника в силовом доспехе, а рядом стояли несколько Гвардейцев Ворона с прыжковыми ранцами на спине.

— Ты испуган, — произнес голос, глубокий, словно пещеры под горным хребтом.

Обернувшись и подняв взгляд, Каншелл увидел Кхи’дема из Саламандр, возвышающегося над ним. Хотя легионер оставался в шлеме, Йерун ощутил в его глазах суровую доброту — нечто, невиданное сервом у Железных Рук, за исключением Гальбы.

— Да, господин, — ответил Каншелл.

— Не надо. Ищи уверенность в легионес астартес, ведь ни одна армия ксеносов не сможет устоять перед нами.

— Я знаю…

Кхи’дем вопросительно склонил голову.

— Мои слова тебя не успокоили, верно?

Если бы об этом спросил кто-то из Железной Десятки, даже Гальба, то Каншелл ответил бы честно потому, что признать собственную слабость было бы менее страшно, чем солгать машиноподобным владыкам. Сейчас серв чувствовал, что его просят, а не заставляют сказать правду.

— Нет, — признал Йерун. — Простите, господин, но нет.

— Почему так?

— Я…

Если бы разговор случился ночью, в окружении ужасов, приходящих с тьмой, то Каншелл не сомневался бы в ответе. День приносил слабое облегчение, но оно всё же смогло удержать серва от преступного признания.

Сжалившись над ним, Кхи’дем ответил сам.

— Потому, что ты считаешь врага кем-то совершенно иным.

Каншелл почти незаметно кивнул.

— Подобные мысли всё чаще встречаются среди сервов, но они ошибочны. Верь в своего капитана — я понимаю, что ты пережил нечто чудовищное, но это были осмысленные атаки. Если бы всё происходящее оказалось следствием истончения барьера между реальностью и имматериумом, мы мало что смогли бы поделать. Но на планете есть враг, с которым можно сражаться. Всё просто.

— Да, господин, — ответил Йерун.

«Нет, — подумал он, — всё не так просто».

Сын Вулкана ещё секунду смотрел на серва, а затем ушел прочь.

«Он знает, что я не верю ему».

Каншелл покраснел от стыда.

Потом он вернулся к работе, сбрасывая во тьму всё больше комьев земли. Кусочек грунта между провалом и откосом плато, на котором стоял Йерун, казался тонким, словно подтаявший лёд. Серва мучили мысли о бездонной пустоте под ногами, и тьма внизу была пастью, готовой поглотить его.

Ведомый долгом, а не верой, Каншелл продолжал трудиться. Однажды подняв голову, он увидел, что оба отделения скрылись в расселине, а их боевые братья стоят на страже возле тросов. Йерун отвернулся, пытаясь найти уверенность, о которой говорил Кхи’дем.

Безуспешно.

А потом, раньше, чем думал серв, его смена закончилась. Вечер сжимал Пифос в своей хватке, и наступало время возвращаться «домой».

На базе, как и в поселении, хватало свободного места для посадки транспортников, так что челночными рейсами удавалось перевозить большое количество слуг легиона. Выбравшись из переполненного пассажирского отсека, Каншелл впервые в жизни отправился искать Танауру.

Женщина нашлась возле посадочной площадки. С «Веритас феррум» в очередной раз доставили боеприпасы, и Агнес вместе с другими сервами таскала пластальные ящики в арсенал, располагавшийся в северо-восточном углу базы. Заметив, что Танаура выглядела так же мрачно, как сам Йерун чувствовал себя, он почти отчаялся. Но больше идти было некуда, и, последовав за верующей, Каншелл подкараулил её у ангарных ворот арсенала.

— Агнес, — позвал он.

Танаура удивленно повернулась.

— Йерун? В чем дело?

— Мне нужно с тобой поговорить.

Женщина судорожно вздохнула — она выглядела не просто измотанной и напуганной, но и проигравшей.

— О чём? — спросила Агнес, и Каншелл засомневался: неужели её вера не сильнее, чем у него?

— Извини, — сказал серв, чувствуя, как вечерняя темнота идет в наступление. — Ни о чём.

Йерун уже повернулся, чтобы уйти, но Танаура удержала его.

— Подожди! — Агнес сжимала руку серва с неистовством, рожденным внезапной и отчаянной надеждой. — Скажи мне.

Ей было, самое меньшее, так же тяжело, как и ему.

— Вещи, которые здесь творятся, — начал Каншелл. — То, что я видел…

Это оказалось сложнее, чем думал Йерун.

— Я не… — даже сейчас, когда его прежнее мировоззрение лежало в руинах, верность не позволяла облечь чувства в слова. Это казалось слишком похожим на предательство.

Танаура помогла ему.

— Законами светской вселенной этого не объяснить.

— Точно! — благодарно ответил Йерун, и давящее чувство в груди ослабло. Облегчение оказалось кратким, но неподдельным.

— Чего же ты ищешь? — спросила она.

— Силы, — произнес серв. — Надежды.

Внезапно оказалось, что Агнес обладает и тем, и другим.

— Надежда есть, — сказала Танаура, — и я наделю тебя силой.

— Это поможет мне против… против ночи?

— Оно поможет тебе противостоять ночи.

— И это всё?

— Император взывает ко всем нам, требуя быть отважными. И, разве не поможет тебе осознание того, что, если силы тьмы реальны, то истинны и силы света?

Каншелл подумал над услышанным.

— Возможно, — произнес он, и это признание, первое принятие проповедей Танауры, распахнуло дверь в разуме серва. И внутрь хлынул солнечный свет.

«Да! — думал Йерун. — Да!»

Серв всегда верил Императору, но теперь, поверив в Него, признав богом, Каншелл понял, что не существует преград и расстояний для Его могущества. Император разглядит его здесь, сумеет протянуть к нему руку. Тепло, пришедшее вслед за отступлением отчаяния, струилось по жилам Йеруна.

— Да, — произнес он вслух и улыбнулся.

— Император хранит, — сказала Танаура.

— Император хранит, — повторил Каншелл.

Той ночью, испуганно свернувшись на койке, он ждал появления ужасов, бродящих во тьме. Кошмары явились, ступая в снах, сплетенных из теней, и дремлющие сервы заговорили и запели. Раздался вопль пробуждения, но Каншелл прижал к сердцу «Лектицио Дивинитатус» — и обрел покой.

Двенадцатая глава

Спуск / Машина / Потоп

Железные Руки спускались на тросах по склону, а впереди мелькали Гвардейцы Ворона. Штурмовые десантники Птеро впервые пользовались прыжковыми ранцами, отдавая дань своему истинному призванию. Два отделения десятого легиона возглавляли Аттик и Гальба. Даррасу же крайне не понравилось, что его отделению приказали стоять на страже у спуска в яму.

— Я не хочу проявить неуважения, брат-капитан… но почему?

— Потому что это разведывательная операция, а не штурм. А также потому, что сержант Гальба из всех нас был ближе всего к врагу. Если нас атакуют снизу, то я хочу, чтобы это заметили как можно раньше.

«Он всё ещё думает, что я какой-то… псайкер» — подумал Гальба. Сама эта мысль была для него оскорбительной, но если Аттик думает, что он пригодится, то пускай. Сержант знал свой долг.

Антон оттолкнулся от каменной стены. Дёрнулась ли она под его сабатонами? Погрузились ли носы в неё на мгновение, словно эта была плоть? Видел ли он рельефный узор, похожий на гнездо змей? Нет, ничего этого не было. Антон не был уверен, но надеялся, что это не так. Однако он чувствовал странное отвращение — словно всё произошло именно так.

Он спрыгнул ещё на десяток метров, оттолкнулся вновь и опустился на широкий выступ, где его уже ждали брат-капитан и его отделение. Яма спускалась во тьму, мрачную и безмолвную. Выступ был своего рода террасой перед проходом в стене.

— Это творение больных разумов, — сказал Аттик, глядя на вход. — Истребив их, мы послужим всей галактике.

Вид входа тревожил так же, как и всё в этом месте. Гальба не мог понять, видит ли он окно или дверь. Вход тянулся вверх, словно заострённая арка, но стороны были ассиметричными и петляли, то сближаясь, то отдаляясь. Если посмотреть прямо, то проход казался рваной раной в каменной плоти. Однако при взгляде боковым зрением казалось, что его стороны скачут. Арка была узкой и слабо склонённой вверх. Это резало глаза, и лишь через мгновение Гальба осознал всю глубину этого извращения архитектуры.