Бог Гнева - Рина Кент

влюбилась в него.

— В кого? В Илая? — жеманно спрашиваю я, и он крепче сжимает мои пальцы, пока я не вздрагиваю.

— Не издевайся надо мной, Сесилия. Мне что, придется иметь дело еще и с Илаем Кингом?

— Нет, нет. Боже, нет, — пролепетала я. Это достаточно неудобно, что он считает, что должен иметь дело с Лэном в первую очередь. Добавьте сюда Илая, и у нас на руках будет катастрофа.

— Ты не ответила на мой вопрос. Как получилось, что такой сдержанный, осторожный и методичный человек, как ты, влюбился в Лэндона, прекрасно зная, что он асоциален и лишен человечности?

Я смотрю на огонь, потрескивающий напротив нас. Он уменьшился, почти угас.

— Я влюбилась в его образ, а не в его истинную сущность. Сомневаюсь, что кто-то видел его истинную сущность. Я понимаю, что теперь, когда знаю… — что значит влюбиться в кого-то.

Какого черта? Я почти сказала это вслух.

Я едва не раскрыла свой самый глубокий, самый темный секрет и тем самым позволила ему снова причинить мне боль, растоптать мое едва бьющееся сердце и оставить меня на произвол судьбы.

В последний раз, когда я размышляю об этом, мои глаза все еще горят от слез.

Мой взгляд возвращается к Джереми, который никогда не отводил от меня глаз. Он смотрит на меня со свирепостью, способной разрушить крепость.

В этот момент осторожного покоя меня осеняет. Я влюбилась в Джереми совсем не так, как влюбилась в Лэна.

Мне нравился образ, который создавал Лэн, но меня отталкивала его истинная анархистская, пустая сущность.

Джереми я возненавидела с первого взгляда. Его потустороннее телосложение и красивая внешность были лишь камуфляжем чудовища, но чем больше я узнавала его, тем сильнее влюблялась в его скрытые части.

Части, которые он стратегически скрывал от мира, но добровольно показал мне.

— Теперь ты знаешь что? — спрашивает он, когда я умолкаю.

— Что он — пустая оболочка, — промурлыкала я. — Сейчас он не имеет значения. Я не думаю, что он когда-либо имел значение.

Это едва уловимо, почти слишком скрыто, чтобы заметить, но легкое подергивание приподнимает губы Джереми.

— Наконец-то мы в чем-то согласны.

Я улыбаюсь, чувствуя себя легкомысленной и немного сонной, но я крепче сжимаю его руку и спрашиваю:

— Эй, Джереми?

— Да?

— Ты знаешь о слухах, которые ходят о тебе?

Его губы кривятся.

— О каких именно?

— Значит, ты в курсе.

— Более или менее.

— Они правдивы?

— Если ты спрашиваешь, убивал ли я, пытал и доводил ли людей до грани смерти, то ответ — да, на все. Я делаю это не ради забавы или удовлетворения жажды крови, и обычно у меня есть люди, которые делают эту работу за меня, но я не уклоняюсь от того, чтобы не запачкать руки, если это необходимо.

Я замираю, когда в меня врезается гибельная реальность его натуры. Подозревать это — одно, а иметь доказательства прямо здесь — совсем другое.

— Ты боишься меня? — его вопрос пронзает осторожную тишину.

— Не тебя. Твоего мира, — говорю я через некоторое время. — Но я постараюсь понять, хотя это, вероятно, займет у меня много времени.

— Зачем тебе делать это?

Потому что ты мне дорог, и я скорее пойму, чем отпущу тебя.

Вместо того чтобы сказать это, я улыбаюсь.

— Мне нравится быть непредвзятой. И еще, Джереми?

— Хм?

— Почему ты не пытаешь узнать, куда Крейтон увез Аннику? Разве не за этим ты пришел в приют в первую очередь?

— Ты сказала, что он не причинит ей вреда, и хотя я скептик, я решил поверить тебе. Я не хочу ставить тебя в положение, когда ты должна предать доверие своего друга, даже если он ублюдок. Кроме того, мой отец работает над этим. Если мне не придется вовлекать тебя, я не стану этого делать.

Дрожь пробегает по моему позвоночнику и заставляет меня дрожать. Как он может говорить такие вещи без всякого внимания к моему медленно тающему сердцу?

— С... твоей мамой все в порядке? — спрашиваю я.

Он качает головой.

— Вся эта история с Анникой сильно ударила по ней. У нее всегда была с ней глубокая связь, а теперь она думает, что потеряла ее навсегда... Эй, что случилось?

И тут я понимаю, что меня трясет. Я не могу этого сделать. Я не могу просто продолжать защищать Крея, зная, что многие люди страдают, включая Аннику, которой, я уверена, не нравится быть запертой от внешнего мира.

Но я также не могу допустить, чтобы Джереми причинил ему боль.

— Если… — я запнулась и проглотила ком, забивший мое горло. — Если я скажу тебе, где они, ты пообещаешь не причинять вреда Крею?

В его сильной челюсти напрягается мускул.

— Он похитил мою сестру.

— Он любит ее, Джереми. Я знаю, ты не хочешь в это верить, но я никогда не видела, чтобы Крейтон был привязан к кому-то так, как к Анни. И как бы ты это ни отрицал, ты прекрасно понимаешь, что она тоже его любит.

Его челюсть сжимается.

Я встаю и осторожно обвиваю руками его шею, ожидая, что он оттолкнет меня. Джереми может позволить мне прижиматься к нему во время секса, но он застывает всякий раз, когда я прикасаюсь к нему интимно вне его.

Как будто он не может привыкнуть к эмоциям, изливающимся из него.

Однако в этот раз он не только позволяет мне, но и не проявляет никаких признаков дискомфорта. Возможно, он привыкает ко мне так же, как я привыкаю к нему.

— Пожалуйста, Джереми, — я глажу волосы на его затылке, зная, как ему это нравится. — Сделай это для своих родителей и для себя. Я уверена, что ты скучаешь по Анни, верно?

Он только хмыкает.

— Ты обещаешь, что не причинишь ему вреда?

Секунда.

Две.

Три...

— Хорошо. Обещаю.

Я визжу и целую его в щеку. Это так естественно, что мы оба делаем паузу.

— Спасибо, — неловко шепчу я.

— Не благодари меня пока. Если он обидит мою сестру, я отрублю ему голову.

Я уверена, что Крей так не поступит.

Факт остается фактом: склонность Джереми к насилию — это то, к чему мне придется со временем привыкнуть.

Он зверь, но этот зверь вдохнул в меня жизнь.

Он зверь, который готов разнести