Леди Элизабет - Элисон Уэйр

Пламя свечи осветило ее лицо, и Мария отчетливо увидела профиль их отца, короля Генриха. Вне всякого сомнения, то был вылитый он. Будучи в душе доброй и честной, она поняла, что глубоко оскорбила Элизабет своими необоснованными подозрениями. Слава Богу, теперь ей легче будет поступить по воле Филиппа.

Элизабет не могла понять, почему Мария не сводит с нее взгляда, но тут ее внимание привлекла тревожная деталь. Полы халата королевы слегка разошлись, открыв тонкой работы сорочку, но, несмотря на то что Мария была уже на сносях, живота почти не было видно. Элизабет озадаченно уставилась на нее, но времени на рассуждения уже не оставалось — Мария быстро шагнула к ней, простерла руки и заключила Элизабет в крепкие объятия.

— Я хочу верить тебе, сестренка, — со слезами на глазах проговорила она. — Ради нашего родства.

— Так поверьте же, мадам, ибо у вас нет никаких причин сомневаться! — ответила Элизабет. — Я могу присягнуть, что никогда не предавала вас и не желала вам зла.

— Значит, мы снова подруги, — сказала Мария, пытаясь улыбнуться. — С этой минуты ты свободна и можешь занять подобающее тебе место при дворе.

Элизабет снова упала на колени, горячо целуя руку королевы.

— Клянусь, у вас никогда не будет повода во мне усомниться! — пообещала она.

Когда преисполненная радости Элизабет скрылась за дверью, из-за гобелена вышел Филипп.

— Трогательная сцена, — заметил он. — Теперь страшиться нечего, она на вашей стороне.

Он подошел к столу и налил вина в кубок.

— По-вашему, я сумела бы притвориться? — возразила Мария. — Да, я вновь к ней благоволю. Да, возможно, я была к ней несправедлива. Может статься, она не настолько виновна, как мы подозревали. Но что касается опасений — да я до самой смерти буду ее бояться! — Она разразилась бурными рыданиями.

— Тем лучше, что она будет под вашим присмотром, — холодно сказал Филипп, отпивая из кубка. — Но постарайтесь относиться к ней пусть не с любовью, но хотя бы с уважением.

Мария печально взглянула на мужа. Будучи женщиной неглупой, она не сомневалась, что Элизабет попала под покровительство Филиппа и что в каком-то смысле она для него даже важнее, чем сама Мария. Неудивительно, горько подумала она, ибо за той было будущее.

«Боже милостивый, — взмолилась она, — когда же родится мой сын?»

Элизабет не вполне понимала, что делать дальше. Стражу убрали, и лорд-камергер сказал ей, что она может принимать посетителей, но к ней мало кто приходил, и она сочла разумным оставаться до поры до времени в своих комнатах — в том числе и потому, что в связи с затянувшимися родами королевы придворные слишком надолго задержались в Хэмптон-корте и во дворце стояла вонь от забитых уборных и сотен немытых тел. Во время редких прогулок за пределы своих апартаментов Элизабет не раз наблюдала стычки между придворными, доведенными до предела теснотой и смрадом.

Все напряженно ждали, когда же королева родит. Дела в королевстве встали, народ пребывал в мрачном настроении. Король редко появлялся на публике, обеспокоенный нескончаемой задержкой и слухами о том, к чему она может привести.

Прошел июль, и доктора опять сказали, что ошиблись в датах. Мария вновь выглядела стройной и явно никого не вынашивала. Однако все продолжали делать вид, будто роды вот-вот состоятся.

— Если это случится — это будет просто чудо! — по секрету заметила Элизабет Бланш, которая в отсутствие Кэт стала ее наперсницей. Она знала, что Бланш бесконечно ей предана и заслуживает доверия.

— Это суд Божий, — прошептала валлийка.

— Возможно, — отозвалась Элизабет с обычной практичностью, — но мне сдается, что этот долгий абсурд — простая уловка, чтобы народ не терял надежду и, соответственно, не бунтовал.

— Но так не может продолжаться вечно, — заметила Бланш.

— Конечно, — согласилась Элизабет. — Королева беременна уже одиннадцать с половиной месяцев.

— Не больна ли она?

— Вряд ли, — ответила Элизабет, поразмыслив. — Вероятно, ей так хотелось ребенка, что она уверовала в беременность. Если только не притворялась с самого начала, но в этом я сомневаюсь. Моя сестра слишком честна.

— Как бы там ни было, надеюсь, мы скоро уедем отсюда, — сказала Бланш. — Дворец невыносим, не говоря уже про жару и вонь.

— Я думаю, заявление прозвучит в ближайшее время. Дольше так продолжаться все равно не может.

Элизабет с трудом сдерживала волнение: потеря сестринской надежды означала восстановление ее собственной.

Никакого заявления так и не последовало — лорд-камергер просто сообщил ей, что королевская чета уехала в охотничий дом в Оутлендсе вместе с прислугой.

— Ее величество уведомляет вас, что вы полностью свободны и можете посещать любые места.

Манеры лорд-камергера стали намного почтительнее, ибо уже было практически ясно, что ребенка у королевы не будет, а придворные, отнесшиеся к этому кто с жалостью, кто с презрением, вновь начали воспринимать Элизабет как вероятную наследницу трона.

Сердце Элизабет замерло от радости. Она поняла, что обрела наконец подлинную свободу.

В августе королева пригласила ее в Гринвич — участвовать в проводах Филиппа в Нидерланды. Элизабет обрадовалась тому, что Мария возжелала ее видеть, но огорчилась, узнав, что королева настояла на речном путешествии взамен сухопутного.

«Она не хочет демонстрации народной любви, — подумала Элизабет. — И предпочитает держать меня под присмотром, так как не доверяет мне».

Элизабет еще больше оскорбилась, увидев полуразвалившийся старый баркас, который прислала за ней королева. Подлатанный и подкрашенный, он все равно представлял собой жалкое зрелище, и с берегов, где, словно бросая вызов королевскому приказу, собрались толпы народа, доносились крики: «Позор!»

В Гринвиче выяснилось, что сестра слишком занята, чтобы с ней увидеться, — большую часть последних часов Мария проводила с Филиппом. Время пролетело быстро, и, когда настал момент расставания, она слезно простилась с ним и с каменным лицом застыла наверху большой лестницы, беспомощно наблюдая, как он спускается и выходит за дверь, направляясь к кораблю, который должен был доставить его во Фландрию. Она держалась, пока Филипп не скрылся из виду, а затем, не в силах вынести разлуки, удалилась в свои покои и поспешила к окну в галерее, желая в последний раз взглянуть на возлюбленного. Следуя за ней вместе с другими леди, Элизабет видела, как ее сестра, рыдая взахлеб, махала платком вслед отходившему кораблю.

Нельзя всецело отдавать свое сердце мужчине, подумала Элизабет. Мужчины не ценят легкой добычи. Стоит лишь полюбить, и жизнь наполняется болью. Элизабет знала, что не повторит ошибки сестры.

После отъезда Филиппа дворец как будто погрузился в траур. Его обитатели надели темные одежды, якобы разделяя скорбь королевы, лишившейся как долгожданного ребенка, так и мужа.

— Похоже, мне предстоит уподобиться вороне, — проворчала Элизабет, держа в руках черное бархатное платье. — Можно подумать, король умер.

— Когда-то вы сами любили одеваться в черное, ваша светлость, — насмешливо напомнила ей Бланш.

— Это было во времена правления моего брата, — пренебрежительно ответила Элизабет. — Теперь мы все благочестивые католики и должны одеваться соответственно. Но мне не очень-то хочется походить на монахиню.

— По-моему, из вашей светлости не выйдет хорошей монахини! — прыснула Бланш.

— Я была бы весьма строптивой монахиней! — рассмеялась Элизабет. — И ела бы слишком много!

Поводов для смеха в последнее время находилось немного. Мария иногда посылала за ней, хотя присутствие Элизабет королеву не радовало. Она давала понять, что благосклонна к сестре лишь по велению Филиппа.

— Его величество снова про тебя пишет, — говорила она. — Он постоянно вверяет тебя моим заботам и требует, чтобы я была к тебе великодушна.

Таким и был ее тон, но вопреки увещеваниям Филиппа отношения между сестрами не отличались сердечностью.

В самом деле, как и боялась Мария, Элизабет стала для нее бельмом на глазу. Ее молодости и неудержимой энергии было достаточно, чтобы уязвить старшую сестру, но главным оставалось устойчивое недоверие Марии, которая всегда подозревала в ней худшее. Королева презирала себя за это, напоминая себе, что Элизабет ее родная сестра и заслуживает любви. По это было тяжело, очень тяжело.

— Она меня ненавидит, — сказала Элизабет Бланш. — При встрече мы лишь обмениваемся любезностями и беседуем о погоде. Я знаю, что она мне завидует хотя бы потому, что я пользуюсь расположением короля. И потому, что я ее наследница. Конечно, я могу ее понять — кому понравится собственный саван?