Пьесы - Бернард Шоу

ПИКЕРИНГ. Попадет нам завтра от миссис Пирс, если мы бросим все вещи тут.

ХИГГИНС. Ну, откройте дверь и спустите их по перилам в холл. Утром она их найдет и повесит на место. Она подумает, что мы пришли домой пьяные.

ПИКЕРИНГ. А есть немножко. Что, писем не было?

ХИГГИНС. Я не смотрел.

Пикеринг берет цилиндр и пальто и идет вниз.

(Хиггинс, вперемежку с зевками, принимается мурлыкать арию из «La Fanciulla del Golden West». Вдруг он обрывает пение и восклицает). Хотел бы я знать, черт подери, где мои туфли?

Элиза мрачно смотрит на него, потом порывисто встает и выходит из комнаты. Хиггинс зевает и снова затягивает свою арию. Возвращается Пикеринг с пачкой писем в руках.

ПИКЕРИНГ. Только проспекты и вам какой-то billet-doux с графской короной. (Бросает проспекты в топку и становится у камина, прислонясь спиной к каминной топке.)

ХИГГИНС (взглянув на billet-doux). Кредитор. (Швыряет письмо туда же.)

Элиза возвращается, держа в руках пару больших стоптанных туфель. Она ставит их на коврик перед Хиггинсом и садится на прежнее место, не проронив ни слова.

ХИГГИНС (зевая снова). Господи! Что за вечер! Что за публика! Что за балаган! (Поднимает ногу, чтобы расшнуровать ботинок, и замечает туфли. Забыв про ботинок, смотрит на них так, как будто они появились тут сами по себе.) А! Вот они, туфли.

ПИКЕРИНГ (потягиваясь). Сказать по правде, я все-таки устал. Пикник, званый обед, а потом еще опера! Что-то уж слишком много удовольствий сразу. Но пари вы выиграли, Хиггинс: Элиза справилась с ролью, и как еще справилась!

ХИГГИНС (с жаром). Слава богу, что все уже кончено!

Элизу передергивает, но они не обращают на нее внимания. Она, овладев собой, снова сидит неподвижно, как каменная.

ПИКЕРИНГ. Вы волновались на пикнике? Я волновался. А Элиза, по-моему, ничуть.

ХИГГИНС. Элиза? Даже и не думала. Да я и знал, что все сойдет хорошо. Просто переутомился за все эти месяцы, вот оно теперь и сказалось. Первое время, пока мы занимались только фонетикой, это было интересно, но потом мне до смерти надоело. Если б не пари, я бы уже давно послал все это к черту. Глупая в общем была затея; все оказалось гораздо скучнее, чем мы думали.

ПИКЕРИНГ. Ну, что вы! На пикнике было много острых моментов. У меня даже сердце замирало.

ХИГГИНС. Да, первые три минуты. А когда стало ясно, что мы побеждаем без боя, я почувствовал себя, как медведь, запертый в клетке и не знающий, куда деваться от безделья. А обед был еще хуже: сиди и жуй целый час, и даже слова сказать не с кем, кроме какой-то модной дуры. Нет, Пикеринг, можете быть уверены, с меня хватит. Больше я производством герцогинь не занимаюсь. Это была сплошная пытка.

ПИКЕРИНГ. Вам просто не хватает настоящей светской дрессировки. (Шагает по направлению к роялю.) А я иногда люблю окунуться в эту атмосферу: как-то чувствуешь себя опять молодым. Во всяком случае, это был успех, потрясающий успех! Раза два я даже испугался, настолько хорошо Элиза себя держала. Понимаете, настоящие герцогини очень часто не умеют себя держать; они так глупы, что воображают, будто к людям их положения хорошие манеры приходят сами собой, и поэтому не хотят им учиться. Когда что-нибудь делается не просто хорошо, а превосходно, в этом всегда чувствуется профессионализм.

ХИГГИНС. Да, вот это меня и бесит: болваны, которые даже болванами не умеют быть по всем правилам. (Встает.) Ну, так или иначе, дело кончено и все уже позади; можно по крайней мере лечь спать без страха перед завтра.

Красота Элизы приобретает угрожающий характер.

ПИКЕРИНГ. Да, и я, пожалуй, на боковую. Все-таки это было большое событие; мы одержали блестящую победу. Спокойной ночи. (Уходит.)

ХИГГИНС (идет за ним). Спокойной ночи. (Обернувшись на пороге.) Элиза, погасите свет и скажите миссис Пирс, чтобы она не варила мне утром кофе, я буду пить чай. (Уходит.)

Элиза, всячески сдерживая себя и стараясь казаться равнодушной, встает и идет к выключателю. Когда: она достигает камина, она уже на последнем взводе. Она опускается в кресло Хиггинса и сидит с минуту, судорожно вцепившись в ручки. Но в конце концов нервы у нее сдают, и она в порыве бессильной злобы бросается на пол.

ХИГГИНС (за дверью, раздраженно). Куда опять девались эти чертовы туфли? (Появляется на пороге.)

ЭЛИЗА (хватает туфли и одну за другой с силой швыряет ему прямо в лицо). Вот вам ваши туфли! И вот вам ваши туфли! Возьмите их, и чтоб вы в них минуты покоя не знали.

ХИГГИНС (изумленный). Что за черт!.. (Подходит к ней.) В чем дело? Вставайте. (Тащит ее за плечи.) Что-нибудь случилось?

ЭЛИЗА (задыхаясь). С вами ничего не случилось. Я вам выиграла ваше пари, да? Ну и прекрасно! А до меня вам никакого дела нет.

ХИГГИНС. Вы мне выиграли пари! Вы! Пигалица несчастная! Я сам выиграл пари. Зачем вы бросили в меня туфли?

ЭЛИЗА. Потому что я хотела разбить вам голову. Я бы вас задушила сейчас, себялюбивое, толстокожее животное. Вы меня вытащили из грязи! А кто вас просил? Теперь вы благодарите бога, что все уже кончилось и можно выбросить меня обратно в грязь. (В ярости ломает пальцы.)

ХИГГИНС (глядя на нее с холодным любопытством). Оказывается, это существо все-таки нервничает.

Элиза издает сдавленный крик ярости и бросается на него, словно хочет выцарапать ему глаза.

(Хиггинс, схватив ее за руки.) Этого еще не хватало! Когти долой, кошка! Как вы смеете распускаться передо мной? Садитесь и молчите. (Швыряет ее в кресло.)

ЭЛИЗА (подавленная его превосходством в силе и весе). Что со мной будет? Что со мной будет?

ХИГГИНС. А я откуда знаю, что с вами будет? И какое мне, черт дери, до этого дело?

ЭЛИЗА. Вам нет дела. Я знаю, что вам нет дела. Пусть я даже умру, – вам все равно нет дела! Я для вас ничто, хуже вот этих туфлей.

ХИГГИНС (громовым голосом). Туфель!!!

ЭЛИЗА (с горькой покорностью). Туфель! Мне кажется, теперь это уже неважно.

Пауза. Элиза поникла в безвыходном отчаянии; Хиггинс проявляет признаки некоторого беспокойства.

ХИГГИНС (собрав все свое высокомерие). Что это вообще все обозначает? Я бы хотел знать, вы чем-нибудь недовольны, с вами здесь плохо обращались?

ЭЛИЗА. Нет.

ХИГГИНС. Кто-нибудь вас обижал? Полковник Пикеринг? Миссис Пирс? Кто-нибудь из прислуги?

ЭЛИЗА. Нет.

ХИГГИНС. Надеюсь, вы не посмеете сказать, что я вас обижал?

ЭЛИЗА. Нет.

ХИГГИНС. Очень рад это слышать. (Сбавив тон.) Вы, может быть, просто устали после этого тяжелого дня? Хотите бокал шампанского? (Делает движение к двери.)

ЭЛИЗА. Нет. (Вспомнив прежние уроки.) Благодарю вас.

ХИГГИНС (к которому вернулось обычное добродушие). Это уж у вас несколько дней накапливается. Вы немножко побаивались этого пикника. Что ж, вполне естественно. Но ведь теперь все уже кончено. (Ласково треплет ее по плечу.)

Она съеживается.

Больше не о чем беспокоиться.

ЭЛИЗА. Да. Вам больше не о чем беспокоиться. (Она вдруг встает и, обойдя его, возвращается на прежнее свое место у рояля, садится на скамью и закрывает лицо руками.) О господи! Как бы я хотела умереть!

ХИГГИНС (смотрит на нее с искренним удивлением). Но почему? Объясните вы мне, ради бога, почему? (Подходит к ней и старается ее урезонить.) Послушайте, Элиза, ваше раздраженное состояние вызвано чисто субъективными причинами.

ЭЛИЗА. Не понимаю. Слишком умно для меня.

ХИГГИНС. Все это вы сами себе внушили. Дурное настроение, и ничего больше. Никто вас не обидел. Ничего не случилось. Будьте умницей, идите ложитесь спать, и к утру все пройдет. Поплачьте немного, прочитайте молитву, сразу легче станет.

ЭЛИЗА. Спасибо, вашу молитву я слышала: «Слава богу, что все уже кончилось».

ХИГГИНС (нетерпеливо). Ну хорошо, а разве для вас это не «слава богу»? Вы теперь свободны и можете делать, что хотите.

ЭЛИЗА (отчаяние вдруг придает ей силы). А на что я гожусь? К чему вы меня приспособили? Куда мне идти? Что мне делать? Что теперь будет со мной?

ХИГГИНС (уразумевший, наконец, истину, но ничуть ею не тронутый). Ах, так вот что вас тревожит! (Засовывает руки в карманы и, побрякивая, по своей привычке, их содержимым, принимается шагать по комнате, как будто из любезности снисходя до разговора на тривиальную и неинтересную тему.) Я бы на вашем месте об этом не задумывался. Не сомневаюсь, что вы без особого труда устроите тем или иным способом свою судьбу, хотя я еще как-то не думал о том, что вы уедете отсюда. (Она бросает на него быстрый взгляд, но он на нее не смотрит; остановился перед вазой с фруктами, стоящей на рояле, и после некоторого раздумья решает съесть яблоко.) Вы, например, можете выйти замуж. (Откусывает большой кусок яблока и шумно жует.) Должен вам сказать, Элиза, что не все мужчины такие убежденные старые холостяки, как мы с полковником. Большинство мужчин – несчастные! – принадлежат к разряду женящихся; а вы совсем не дурны собой, иногда на вас даже приятно посмотреть, – не сейчас, конечно, потому что сейчас лицо у вас распухло от слез и стало безобразным, как смертный грех. Но когда вы в своем виде, так сказать, я бы даже назвал вас привлекательной. То есть, конечно, для мужчин, расположенных к женитьбе. Вот послушайте меня, ложитесь в постель и хорошенько выспитесь, а утром, когда встанете, посмотритесь в зеркало, и у вас сразу настроение исправится.