Колумбы российские - Виктор Петров

Трудно описать радость Баранова и его детей, когда он неожиданно прибыл, домой на небольшом компанейском суденышке. Дети радостно бросились к нему в объятия. Баранов крепко обхватил их, прижал к груди, не замечая слез радости, струившихся по его лицу. Только мать детей, Анна Григорьевна, не выказала никаких эмоций. Она спокойно поздоровалась с мужем, точно он только что вернулся из обычного обхода алеутских жилищ в селении, и пошла на кухню, где затарахтела кастрюлями и чайником.

— Детки, мои детки! — радостно гладил детей по голове Баранов. От волнения он ничего больше сказать не мог, точно большой ком вдруг застрял в его горле.

Баранов сел на стул, и Ирина сразу же вскарабкалась ему на колени, а Антипатр стал рядом, так и не выпуская большой, сильной руки отца из своих рук. В то время как Ирина только молча сидела и смотрела на отца своими большими черными глазами, Антипатр засыпал его градом вопросов. Он хотел все знать: как была захвачена индейская крепость, как был построен новый форт и хорошо ли там… можно ли плавать на байдарке…

Правитель колонии на острове Кадьяк Иван Иванович Баннер умилился, увидев эту идиллию семейной жизни. Улыбнувшись, когда Антипатр стал опять задавать вопросы, он сказал:

— Завидую вам, Александр Андреевич, что у вас такие хорошие, благовоспитанные дети. Вы по праву можете гордиться ими, так же как гордились ими мы, когда вы были в отъезде. Наш добрейший отец Герман был счастлив, что ему довелось присматривать за ними. И я могу заверить вас, что дети отвечают ему глубокой привязанностью. Бог одарил вас чудными, прекрасными детьми, Александр Андреевич, за все труды и лишения, что вы претерпели за многие годы жизни в Америке.

— Я сам горжусь своими детками… А что вы думаете, дети… довольны ли, что ваш старый отец вернулся домой? — и он нежно поцеловал Иринку в лобик.

Ирина в ответ только крепко прижалась к его груди.

Антипатр взглянул на отца полувопросительно:

— Ты теперь останешься с нами навсегда, батюшка?.. Ты больше не поедешь в этот ужасный Новоархангельск, где всегда могут напасть на тебя индейцы?..

Баранов с улыбкой посмотрел на него:

— Ты хочешь всегда быть вместе со мной?

— Да, всегда. Ты должен остаться и никогда не уезжать от нас.

Баранов прищурил глаза, подмигнул Баннеру и сказал:

— Но мне нужно, Антипатр, вернуться в Новоархангельск. Я перевожу туда контору. Наше главное управление теперь будет там, и мне необходимо жить там же… Да и климат там лучше, мягче здешнего.

Дети испуганно посмотрели на него, и глаза бедной Ирины наполнились слезами.

— Нет, папа, не уезжай… останься с нами, — стал умолять его Антипатр, — не оставляй нас одних!

Баранов поднял руку:

— Та… та… та… подождите… я еще не кончил. Если мне нужно жить в Новоархангельске, это не значит, что мы должны расстаться… Что мешает вам поехать со мной туда? Что вы думаете об этом?

Глаза детей засверкали, и Ирина, которая была готова уже заплакать, соскочила на пол и захлопала в ладоши.

— Это правда? — не совсем веря своим ушам, спросил Антипатр. — Мы поедем с тобой?

— Да, да… конечно… поедем вместе… Я решил, что мы все будем жить в Новоархангельске. Я не хочу больше оставлять вас.

Ирина опять захлопала в ладоши, а Антипатр закружился по комнате, изображая дикий индейский танец.

Баннер, улыбаясь, заметил:

— Замечательная новость для детей, Александр Андреевич. Я очень рад, что вы пришли к этому решению. Думаю, что это будет хорошо и для детей, и для вас.

Он посмотрел в окно:

— О, я вижу, что отец Герман направляется сюда.

Дверь открылась, и в избу вошел инок Герман.

Три года почти совсем не изменили Германа, может быть, он чуть-чуть постарел. А так все то же иконописное лицо, тщательно приглаженные длинные волосы и аккуратно расчесанная не очень густая бородка. По-прежнему поражают его необыкновенные глаза, излучающие доброту и святость.

— Добро пожаловать на наши берега, — тихо проговорил Герман, смиренно поклонившись Баранову.

Тот подошел и горячо пожал ему руку:

— Очень… очень рад видеть тебя, отец… Как видишь, благодаря Богу, я вернулся домой живым и в полном здравии… счастлив видеть всех вас опять.

Баннер заметил, что Баранов стал часто со смирением поминать имя Бога, что показалось ему чем-то новым. В прошлом редко можно было услышать от него Божье имя… особенно еще и из-за вражды со служителями церкви… чаще можно было слышать слова богохульства и брани. Теперь Баранов заметно изменился, стал более религиозным. Новый Баранов был, видимо иным. Баннер не знал, что повлияло на правителя и вызвало эту перемену — возраст ли… он заметно постарел… или тот факт, что при захвате Ситки он столкнулся лицом к лицу со смертью, был ранен… было ли что другое, но только вернулся Баранов на Кадьяк совершенно другим человеком.

— Большое спасибо, отец Герман, за все ваши заботы о моих детях. Они просто обожают вас, и я знаю, что они будут сильно переживать разлуку с вами, — проговорил Баранов.

Монах вопросительно посмотрел на него:

— Вы сказали разлуку?.. Хотите сказать, Александр Андреевич, что собираетесь увезти детей от нас?

— Да, отче… Это как раз то, что я собираюсь сделать. Мне нужно жить в Новоархангельске… дела нашей компании требуют этого. И я, каюсь, не могу больше жить в разлуке с моими детьми… с моими маленькими ангелами. Я не вижу иного выхода, как взять их с собой в Новоархангельск.

Монах грустно опустил голову:

— Не могу противиться вашей воле, Александр Андреевич, вполне понимаю ваши чувства, но, сознаюсь, разлука с детьми будет очень тяжелой для меня да и для всех прочих здесь в селении, мы так привыкли к ним.

Баранов взглянул на него:

— Так в чем же дело? Почему бы вам не поехать с нами? Мы все будем счастливы, если вы переедете с нами.

Герман поднял на него свои чистые, ясные, незлобивые глаза, покачал головой:

— Нет… мое место здесь, среди всех этих людей, с которыми я прожил много лет вместе. Они нуждаются во мне, так же как я нуждаюсь в них, в их высокой нравственной силе, в их безграничной вере в Бога Единого. Нет, Александр Андреевич, вы поезжайте с вашими детьми туда, куда зовет вас ваш долг, а я останусь здесь. Мой долг быть здесь, среди моих людей, моей паствы — ведь большинство из них были крещены и приобщены к Вере Христовой с моей помощью.

Когда Баранов сообщил Анне Григорьевне о своем решении перебраться на постоянное жительство в Новоархангельск, и о том, что возьмет детей с собой, Аннушка не выказала никаких эмоций и только категорически заявила, что сама она из Кадьяка не уедет. Баранов посмотрел на ее все еще красивое, гордое лицо, ее тонкие, плотно сжатые губы, точно демонстрирующие непреклонную, несломимую волю, — и ничего больше не сказал. Так и было решено, что Баранов с детьми уедет на Ситку, а Аннушка останется и будет помогать, работать на благо духовной миссии. Он обещал, что дети изредка станут навещать ее.

Сам Баранов, в восторге от своего решения уехать с детьми, летал по селению, как на крыльях. Он часто проводил время с детьми и как-то поведал Антипатру и Ирине свои заветные мечты:

— Мы построим новый, большой двухэтажный дом в нашей крепости в Новоархангельске, привезем лучшую обстановку из Бостона. Наш дом будет не хуже любого в Петербурге… привезем книг для вас… а главное, выпишу гувернантку для вас из Петербурга. Она будет учить вас хорошим манерам, музыке, иностранным языкам…

3

Баранов стал энергично готовиться к переезду своей главной конторы на Ситку. За семнадцать лет его пребывания на посту правителя колонии у него накопилось много бумаг и документов, которые нужно было бережно упаковать в ящики. В этих архивах была вся история деятельности Российско-Американской компании в Америке. Баранов понимал всю важность этих архивов и лично наблюдал за их упаковкой и погрузкой в трюмы корабля.

Наступила середина лета и почти все уже было готово к отъезду. Баранов ждал только прихода корабля с его старым приятелем бостонцем О'Кейном, ушедшим в плавание к японским берегам.

Неожиданно из Охотска пришло компанейское судно с новым запасом провизии и всякой всячины. Для Баранова было несколько пакетов от правления из Петербурга. Вести были неприятные. Большим ударом для Баранова стало извещение из Охотска, что там только что были получены вести о скоропостижной кончине камергера Резанова. Баранов не верил своим глазам. Он никак не мог себе представить, что Резанов, сравнительно еще молодой человек, с которым он так недавно распрощался в Новоархангельске, — умер. Человек, с кем они обсуждали планы по расширению деятельности компании, ушел из этого мира, и без его помощи в Петербурге едва ли теперь удастся что-либо предпринять. Трудно было смириться с тем, что Резанова больше нет.