Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 1 - Семен Бабаевский

— Вот это правильно!

— Отчитал по-гвардейски!

— Еще какой шкура — ничем не пробьешь!

— А преподобная Евдокия Ивановна чего стоит!

— Спекулянтка! Белую муку кто на базар носил?

— Да они все в кладовой паслись!

Слушая реплики, Сергей никогда еще так не волновался, как сегодня. Подробно, как только сумел, он рассказал, что значит для района самый факт задолженности по хлебу хотя бы одного небольшого колхоза.

— Бывшие горе-руководители рассуждали так, что, дескать, государство наше большое, хлеба у него много, обойдется и без нас. Ну, пусть бы так могли говорить Нарыжный и Евдокия Ивановна Нагорная. Но там же был и фронтовик! Вот что обидно!

Все посмотрели на Петра, и с разных мест послышались голоса. Собрание снова зашумело. Нестеров встал и сердито постучал карандашом.

— Спокойно, граждане! Прению мы еще не открывали!

— Какая там еще прения!

— Хлеб надо отвозить, а преть успеем.

— Сперва председателя выберем.

— Тетю Лукерью Ильинишну!

— Глашу Несмашную!

— Давай Глашу! И молодая и грамотная!

— Петро! Пропал ты теперь!

— Лукерью Ильинишну!

— Голосуем за Глашу!

— Да они обе подходящие.

Поднялась Лукерья Ильинишна, вытерла платочком губы, подождала, пока собрание успокоится, и сказала:

— Меня не назначайте: я женщина старая и малограмотная. Лучше всего давайте проголосуем за Глашу.

— Значит, так, — сказал Нестеров, обводя собрание строгими глазами, — будем голосовать за Глафиру Федоровну Несмашную. Кто — «за», подымайте руки.

Не голосовал только Петр Несмашный. Он прислонился головой к стенке и печальными глазами смотрел на жену.

Когда были избраны члены правления, и в числе их — Лукерья Ильинишна, Глаша спрыгнула с подоконника и подошла к столу. Заложив руки за спину и подняв голову, она постояла несколько секунд, стройная и красивая. На лоб ее спадал завиток волос, лукавые быстрые глаза блестели.

— Ну, Петро, — сказала она, обращаясь к мужу, — погляди на меня хорошенько! И вы все посмотрите. Все кричали: «Глашу давай!» — вот я и есть! Так вы хорошенько на меня посмотрите, чтобы потом не говорили, что выбирали одну, а получилась другая. И вот тут, когда вы все в сборе, я и скажу, что зараз думаю: характером я строгая — это все знают, так что поблажки никому не будет. И еще скажу: выбирали — так и подчиняйтесь. А ежели под горячую руку кого и обижу — так не прогневайтесь. Вот и все мое вам обещание. А зараз давайте отправлять обоз. Собрание мы еще малость продолжим, а лошадей тут держать нечего. Тетя Луша, придется тебе ехать за старшего.

Утром Сергей собрался уезжать. Он уже сидел в машине, когда к нему подошла Глаша — все такая же веселая, с миловидным лицом, на котором особенно запоминались шнурочки светлых бровей.

— Ну, Несмашная, — сказал Сергей, — готовь колхоз к выезду на канал. Харчей берите на месяц. Везите кузню, запаситесь углем, поделайте носилки, закупите лопаты. Не забудь послать Лену на курсы электриков. Напиши ей такую справку.

— Это мы все сделаем, а ты нас не забывай, — сказала Глаша, и взгляд ее смеющихся, девичьи-озорных глаз как бы говорил:

«Ах, Сергей Тимофеевич, если б ты только знал, что у меня на уме касательно тебя».

Прощаясь с Сергеем за руку, она сказала все с той же лукавой усмешкой в глазах:

— Если будет трудно, то я приеду к тебе за помощью.

Ветер трепал парус тента — над головой точно кто-то непрерывно хлопал в ладоши. Сергей, закутавшись в бурку, закрыл глаза и мысленно продолжал разговор с Глашей, и то сравнивал ее с Леной, то с Ириной. Но как только он начинал думать об Ирине, мысли его путались, и он видел птичник, серую и тоскливую степь под облачным небом, Ирину, уходившую к возам. Сергей задумался и не заметил, как машина остановилась. Он открыл глаза и в двух шагах увидел отлогий, голышеватый берег Кубани, а на той стороне — желтый, давно скошенный луг и несколько красных, как пламя, кустов. Ванюша наливал воду в радиатор.

И когда снова перед глазами раскинулась остуженная ветром степь и над головой будто захлопали в ладоши, Ванюша сказал:

— Не дала мне выспаться эта Лена.

— Как же это так? — сочувственно спросил Сергей.

— Когда вы ушли в правление, я себе поужинал и так удобно устроился на сене возле горячей лежанки — мягко, и с одного бока греет. Дремлю себе и слышу — кто-то меня эдак легонько толкает. Открываю глаза и сам себе не верю: ко мне наклонилась Лена, и лицо ее, верите, показалось мне таким красивым, что я спросонку малость даже оробел. А она и говорит: «Эй, шофер, где это твой начальник запропал? Чай пора пить». Ишь, думаю себе, откуда зачинает разговор! Я держу себя гордо, а тут еще и спать сильно хочется. «Ежели, говорю, тебе нужен мой начальник, так пойди и разыщи его, а спать мне не мешай».

— А она что же?

Вышла из хаты. Да. А я зажмурился, лежу, а заснуть уже не могу — разные мысли полезли в голову, С. тал я себя ругать: зря я ей так сурьезно ответил. Опять закрою глаза, а Лена будто стоит возле меня и смеется. Я и так перевернусь, и так лягу, а сна нету — хоть плачь! Стал я думать, зачем она ко мне подходила, — и не мог придумать. Слышу — идет со двора. Где она была — не знаю. Я дыхание притаил и прикинулся сонным, а у самого сердце екает, и хочется мне, чтобы она снова подошла. Это я истинную правду говорю. Да. Слышу — подходит, кладет мне на плечо свою руку, а у меня холодок по спине бежит. «Ванюша, — ласково говорит она, — вставай чай пить». Я, конечно, вскочил, причесал чуб, а у самого разное волнение в голове. Главное, никого в доме нету, ночь — и мы одни. Пьем чай, а она так выразительно смотрит на меня, что мне изделалось даже неловко. Кто ж про то знает, что у нее на уме? Она тяжело вздохнула и говорит: «Ванюша, а скажи, отчего твой начальник, — стало быть, вы, — такой нелюдимый?» Ей-богу, так и сказала!

— Что ж ты ей ответил?

— Говорю, что по должности ему таким быть полагается. Да еще говорю, что он не из тех, кто любит шутки шутить. А она снова ко мне с вопросом: «А скажи, Ванюша, твой начальник женатый?»

— Как же ты ответил?

— Говорю, что женат давно и есть дети, — так, говорю, что на ум придется.

— И что же она? — Сергей смеялся.

— Ничего, — неохотно продолжал Ванюша. — Немного будто удивилась, а потом загрустила и стала зевать. Встала и сказала: «Ну, Ванюша, попил чаю, иди отдыхай, тебе, бедняжке, придется рано вставать». Я и ушел, а уснуть не мог. Вот какие бывают женщины привязчивые. Привязалась и не дала уснуть. Когда вы пришли на рассвете, а я еще и глаз не смыкал. А все через ту Лону.

— Да, обидно, — посочувствовал Сергей, кутаясь в бурку.

Глава XIV

Рано наступила зима, и пришла она в станицу в теплой белой шубе. На рассвете по Усть-Невинской совсем неслышно проехал первый санный обоз. Выбравшись за станицу, вереница саней потянулась в степь. Дорога пряталась в глубоком и пушистом снегу. След прокладывали новенькие пароконные сани с подрезами, и на них, удобно умостившись в сене, сидел Прохор, в шубе, и в башлыке, повязанном так, что виднелись одни лишь глаза. Приподымаясь на колени, Прохор то подбадривал вожжами коней, то посматривал назад — боялся, как бы не отстали какие быки и не уснули возчики. У его ног, закутавшись в бурку, лежал Виктор Грачев.

— Эй, эй! — покрикивал Прохор. — Не растягивайтесь!

Следом за санями Прохора, поскрипывая ярмами, на которых сычами сидели мальчуганы, брели по топкому снегу пять пар волов. Они были запряжены цугом в огромные санищи, с толстыми, как дрючья, полозьями, — обычно в верховьях Кубани на них перевозят амбары или стога сена. В эту же зиму добротным полозьям из суковатого дуба предстояло выдержать груз, может быть, во много раз тяжелее любого амбара, — нужно было перевезти со станции станину водяной турбины.

«И скажи на милость, какой вес имеет та штуковина, — размышлял Прохор, кутаясь в шубу. — Это же только подумать: одна часть уместится на этих дрючьях, а чтобы всю турбину поднять, то приходится гнать столько лошадей и быков».

За всю жизнь Прохору довелось перевозить всякие грузы — и лес, и железо, и пшеницу, — а вот с турбиной иметь дело еще не приходилось. Какая она на вид, эта турбина, он тоже не знал, — оттого и лезли в голову всякие тревожные мысли: а что, если даже дубовые полозья не устоят под тяжестью и среди дороги случится поломка? Застрянет турбина где-нибудь в степи, будет лежать в снегу на дороге, а проезжие люди станут насмехаться: вот, мол, какие устьневинцы! Гидростанцию строят, машину затребовали с Урала, а привезти домой не смогли — ума не хватило.

«А наш Виктор Игнатович спит себе, — думал Прохор». — Ему-то чего ж не спать, он уже ей и местечко приготовил — как для невесты, ей-богу!»