Германия и революция в России. 1915–1918. Сборник документов - Юрий Георгиевич Фельштинский

есть и другой элемент, касающийся уже не их, а касающийся памяти очень заслуженных и известных революционеров, на которых документами о связи с легкомысленными поступками Цивина и Левенштейна бросается тень.

Не считает ли он, Левенштейн, себя морально обязанным теперь, когда он сам уже старый человек, сделать все для того, чтобы, рассказав истинную и полную правду, содействовать реабилитации чести ни в чем не повинных людей, которые могут пострадать «морально» из-за их проделок в 1916 и 1917 г.?

Насколько я слыхал о характере Левенштейна, это эмоциональный, не очень глубокий, но не плохой человек. Может быть, такого рода подход побудит его быть откровенным.

Конечно, возможен и другой исход этой беседы: он может, говоря, как Вам может показаться, очень честно и убедительно, сообщить ряд мелочей, которые поколеблют нашу веру в правильности поведения Чернова и Натансона. Ну что же, нам для себя и это нужно было бы выяснить. Тогда мы бы уже в убеждении, что мы все, что возможно, сделали, бросили бы расследование и забыли обо всем этом деле.

Я понимаю, что, несмотря на огромные размеры моего письма, я не все доводы привел и не на все возможные вопросы заранее ответил, но я хотел убедить Вас, что поездка в Израиль, – если только она для Вас лично не сопряжена с слишком большими жертвами, была бы логическим и необходимым завершением той акции, в которую Вы сами себя втянули.

С глубоким уважением,

Ваш

11

М.Н. Павловский – Р.А. Абрамовичу

Париж, 2 мая 1959 г.

Дорогой Рафаил Абрамович,

Ваше письмо от 16 апреля и пакет с фотостатами я получил в день своего отъезда в Париж. Большое спасибо. Т. к. фотостаты были посланы в незапечатанном конверте, я хочу перечислить полученные документы:

1) доклад бар. Ромберга канцлеру от 5 октября 1916 № 2216 (документ, помеченный А. 33400 – 140, 141, с приложением доклада Вейса – 142, 143, неоконченный);

2) расшифровка телеграммы № 516 от 15 декабря 1916 германского посланника в Христиании – министерству иностранных дел;

3) доклад канцлеру посланника в Берне, от 6 декабря 1916 г. (А. 33400);

4) сообщение секретаря Бернской миссии фон Шуберта от 30 декабря 1916 г. № 2978 (с приложением фотографии Цивина);

5) расшифровка телеграммы из Берна от 31 декабря 1916, переданной в Христианию 1 января 1917 за подписью Бетмана-Гольвега и

6) телеграмма Витгенштейна из Копенгагена от 10/11 ноября 1917 г. в министерство иностранных дел за № 1329.

Этот последний документ у меня уже есть – он приведен у Земана, и я просил разыскать не эту телеграмму, а телеграмму № 812 от 3 ноября 1917 г., на которую присланный Вами документ ссылается и которую Земан не приводит, указывая лишь, что речь в ней идет о планах Цивина (в конце октября 1917!). Я надеюсь разыскать эту телеграмму в Лондоне, куда я направляюсь отсюда через 8 – 10 дней и где я смогу получить доступ к документам через Royal Institute of International Affairs, с которым я возобновил связи свои 1937 – 1938 гг.

Что касается Вашего письма от 16 апреля 1959, то я готов согласиться с любой гипотезой, при условии, что она окажется «рабочей», т. е. способной помочь в получении ответа на единственный вопрос, нас интересующий, а именно – знал ли В.М. [Чернов] о происхождении денег, которые ему давал Цивин, вернее даже, что знал В.М. (и Бобров) о происхождении этих денег. Я так же, как Вы, не допускаю мысли о том, что «Чернов и Бобров существовали на деньги Цивина». Больше того, внутреннее чувство подсказывает мне, что В.М. не знал настоящего происхождения денег, а легкомысленно поверил (вместе с М. А[ндрееви]чем [Натансоном]) в какое-то другое их происхождение, которое придумал для них Цивин. Но это нужно доказать, а доказательств, к сожалению, я до сих пор найти не могу.

В Швейцарии я обследовал все, что мог, – до текущих счетов 1918 г. в нескольких банках на разные имена (эту исключительно трудную во всех отношениях работу мне удалось проделать благодаря содействию одного старого приятеля по Китаю, сейчас занимающему большой пост в одном из банков). Виделся в Женеве и с наследниками Е. Chalmontet, владельца типографии на rue des Rois, где издавалась «Жизнь», «Бюллетень объединенных групп ПСР» и «На чужбине».

Гонялся я повсюду и за Розенбергом, одним из членов Петербургского комитета с.-ров в 1917 г., присутствовавшим, по словам Гольдштейна, на «очной ставке» в Лозанне у Натансона летом 1916 г. Этот Розенберг, по некоторым данным, живет в Польше (мне удалось напасть на его след через одно лицо, ездившее несколько раз в Варшаву для переговоров о выезде оттуда евреев в Израиль). Розенберг должен был приехать в Швейцарию, но потом всякий след его затерялся… Делал я и другие попытки, о которых сейчас говорить не стоит.

Результата пока никакого нет, а отмахнуться от того, что утверждает Гольдштейн, мы просто не имеем права.

Разрешите мне откровенно сказать, что я совершенно не понимаю, почему Вы придаете такое значение свиданию с Левенштейном. Мне представляется, что, что бы ни сказал Левенштейн в интервью, оно не может быть принято на веру (одинаково, если он скажет, что Цивин давал деньги Чернову и Натансону, или будет утверждать, что не давал их им). Я знаю, что Вы интересуетесь этим делом не меньше моего, и, поверьте, очень это ценю. Знаю, что Вы, вероятно, знаете многое в связи с этим делом и ознакомились с документами в большей мере, чем я. И все же я не могу понять, почему показание Левенштейна является в Ваших глазах таким существенным.

Прежде всего, откуда следует, что Цивин и Левенштейн были двумя Аяксами, действовавшими совместно в этом деле? Мне кажется более вероятным, что Цивин вовсе не вводил Левенштейна в курс своих сношений с Ромбергом и почти несомненно не сообщал ему о размерах имевшихся в его распоряжении сумм. Только после революции и перед отъездом в Россию он представил Левенштейна Ромбергу, исключительно для поддержания через Левенштейна связи с последним.

Я совершенно не уверен, встречался ли Левенштейн когда-либо с В.М. или М. Андр[еевичем]. А если Цивин даже когда-либо что-либо говорил Левенштейну о суммах, которые он давал на «Жизнь» или на «На чужбине», почему мы должны думать, что он говорил Левенштейну правду. Наконец, почему, если считать, что Цивин держал Левенштейна в курсе своих отношений и расчетов с германской миссией, он не познакомил Левенштейна с австрийским бар. Hennet