Желтый металл. Девять этюдов - Валентин Иванов

Да, отягчающие. Умышленное убийство, за которое по закону может быть применена смертная казнь. Мысль о ней сломила Александра Окунева, и он многословно взмолился:

— Я не убивал его, не убивал, гражданин следователь! Клянусь, не убивал! У меня и смелости бы не хватило убить!

— Лжете, лжете и лжете, — сурово возразил Нестеров. — Лжете, низкий вы человек! Смелость нужна для подвига, понятно? Для подвига! А для преступления вам хватает подлости. Вы вор, трус и убийца.

— Не убивал я, не убивал, заверяю вас, — хныкал Окунев.

Страх выжимал слезы на его глазах. Этот, казалось, сильный, сдержанный и замкнутый человек стал тряпкой. Слетело напускное мужество.

— Вы не убивали? А кто же убил Гавриила Окунева, и как было дело?

2

Читателя просят вспомнить то утро тринадцатого августа, когда братья Окуневы остановились на старой дороге вблизи от того места, где заброшенное шоссе повисало на круче рассыпающимся карнизом.

Гавриил Окунев уселся на свой фибровый чемодан, для чего он поставил его в длинной тени, отбрасываемой лесистым откосом горы.

— Ну, чего ты надумал? — спросил он Александра. — И чего мы сюда забрались?

— Хватит чевокать, брат, — ответил Александр, подбирая крупный угловатый камень. С камнем он шагнул к Гавриилу, который попытался встать.

— Сиди, сиди, гад, не то мозги вышибу! — замахнулся Александр. — Давай сюда, что у тебя прячется в заднем кармане штанов! Ну-у!.. Давай, живо! Не то я с трупа сам возьму! — И камень навис над Гавриилом.

Обеими руками, не чувствуя, как булавки кололи пальцы, Гавриил расстегнул карман и протянул брату сверток в коричневой компрессной клеенке. Александр принял сверток левой рукой, отступил, не поворачиваясь к брату спиной и не выпуская камня из руки, прислонился спиной к дереву.

— Что там у тебя, Ганька, я знаю, — произнес Александр несколько спокойнее, засовывая сверток в карман пиджака. — Читал, наизусть помню, милок. Ты мне вот что расскажи-ка: когда собирался доносить?

— Я не собирался, — возразил брат. Он как-то сразу оправился, когда камень перестал угрожать его голове. — И совсем я не хотел доносить.

— Как не собирался? Как не хотел? Гад ты, все описал, что знал и чего не знал, а не собирался? Говори! — закричал Александр, вновь замахиваясь.

Но на этот раз камень не произвел того действия. Глядя на брата снизу вверх, Гавриил, защищаясь, закрылся руками, но сказал без большого страха в голосе:

— Ну, прими камень, бешеный. Не ори: услышат.

— Врешь, не зря я тебя сюда завел. Здесь из пушек пали, не услышат. Последний раз тебе говорю, Ганька, пришел твой час, вываливай все, иуда проклятый!

— Чего вываливать? Чего ты, как баба, разбесился? — нагло выкрикнул Гавриил. — Ну, писал, ну, написал! Так ведь не послал же, дурья твоя голова!

— Зачем же писал? Не послал, так хотел послать!

— И не хотел посылать, — уже совсем спокойно заявил младший Окунев. — Ты, Санька, зря горячку порешь. Читал, говоришь? Подумал бы, сам бы понял.

— Что понял?

— А вот что, — продолжал Гавриил, захватив инициативу в своеобразном состязании. — Наши такие дела, что мы с тобой можем до конца дней не попасться, а можем и завтра влипнуть. Возьмут меня, скажут: «А ну, пожалуйте на расправу, гражданин Окунев Гавриил Иванович». А я: «Что, мол, вы, ребята, шутите? Вот я весь перед вами. Я сам к вам шел. Доказательство? Вот вам и документик по всей форме, к делу прошу подшить». Все! Четыре с боку, ваших нет!

— Ты веришь, что за донос все и простят? — тихо спросил Александр Окунев своего многоумного брата.

— А как же! — с полным убеждением ответил Гавриил. — Не все, так отвесят, — много, годика три, для приличия. Это тебе не двадцать пять лет качаться в лагерях.

— Так вот ты какой хитрый… — задумчиво сказал старший брат.

Он положил камень и, машинально подтянув на коленях брюки, уселся на свой чемодан.

— Ну, а обо мне ты не подумал? — зло спросил он Гавриила.

— Думал, — подтвердил младший. — Но такой рецептик в письме я препроводить тебе не мог. Хотел при встрече присоветовать сделать такой же фортель.

— Что же ты не присоветовал? Могли нас взять вместе в Н-ке или не могли?

— Времени не было еще, — извернулся Гавриил.

— Так, так… — Александр вглядывался в брата, будто видел его впервые. — На тебя похоже, всегда ты был сволочью. Может быть, ты и впрямь не собирался доносить, а занимался страховочкой на всякий случай. Только вышел ты, Ганька, перестраховщиком. Гад ты, но не дурень. Думаешь, уже обвел меня кругом пальца? Нет. Ничего бы ты мне не присоветовал. Сам понимаешь, если все начнут ходить с полными карманами на себя, да на всю компанию, слишком проста шуточка получится. Такая вещичка если и годится, то лишь на одного! Что? Разгадали тебя?

Гавриил хотел встать с чемодана, но старший Окунев опять схватил камень и замахнулся:

— Сиди! А то стукну!

С ненавистью вглядываясь в жирное лицо брата, обезображенное вздувшимися синими ушами, Александр продолжал:

— Хотел я было, заведя тебя сюда, расколоть твою мерзкую башку, но уж живи. Сам пропадешь. Однако больше нам не по пути. Убирайся, куда хочешь. Кончился последний с тобой разговор. И больше мне на глаза не попадайся. Понял?

— Дурочку валяешь, — дерзко возразил Окунев-младший. — Я тебе наладил сбыт, здесь все в моих руках, я могу сбыть металла, сколько хочешь и верным людям. Напрасно ты взъелся, Санька, право, не глупи. Ты подумаешь, успокоишься, напишешь такую же бумажечку и спать будешь спокойнее. Знай подновляй.

— Сказано тебе, Ганька, ступай своей дорогой!

— Да брось же ты, брат, шутить, — еще нахальнее возразил младший Окунев. — Тебе без меня не быть, и я от тебя не отстану. Хочешь меня по губам помазать, от пирога отвести? Номер не пройдет! Я, Санька, тоже есть хочу.

И Гавриил встал, предлагая брату переключиться на другое.

— Хватит. Пойдем. Тонька твоя нас, верно, заждалась. Где она тут запряталась?

Александр вскочил и в ярости метнул камень. Гавриил увернулся и бросился бежать по шоссе с неожиданной быстротой. С криком «убью!» старший брат погнался за младшим.

Гавриил, как впоследствии объяснял его старший брат, «перегнул палку». Сейчас Александр хотел удавить его, удавить голыми руками, — так он ненавидел этого человека всей силой страха за себя, за свое шаткое, преступное «благополучие».

Старое шоссе, суженное с одной стороны опасной осыпью, вписалось в первую кривую, которую легко одолели преследуемый и преследующий.

Гавриил терял преимущество первого отчаянного броска. Более сильный от природы и не раскисший от запойного пьянства Александр догонял. На второй кривой, еще более крутой, чем первая, старший брат едва не схватил младшего.