Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гадкий старикашка Москвичев, зимороевский прихлебатель, счел своего покровителя «засыпавшимся навсегда» и, не сознавая гнусности своей роли, безыскусственно рисовал быт Петра Алексеевича.
Подобные показания набирались: старик был в своем роде человек заметный.
Сам он оставался верен себе. Уличили — он прекратил запирательство и, взвесив возможности, взвесив меру ожидающего его наказания, признавал не только факты, но и свое главенство. По его выражению, он «не обижался» на сына Николая.
— Верно говорит он. Мы его всегда держали в тугой узде, во всем по своей воле, и смотрел он из наших рук.
Что было в этом — гордость или желание помочь сыну? Нестеров был уверен, что только гордость.
Михаил Трузенгельд начал, как все, с абсолютного запирательства. Он отрицал не только скупку золота, но и знакомство с Зимороевыми: он и на улице, где они жили, никогда не бывал!
Стоило посмотреть, как Петр Алексеевич Зимороев, важно расправляя бороду короткопалыми пятернями, разглагольствовал на очной ставке:
— Мы, как люди старинные, многоиспытанные в долгой жизни, сочли, за благо признаться для упрощения последующего нам. А также и для смягчения возможной нам участи. А тебе, Миша, человеку молодому, сам бог велит следовать нашему примеру.
— Да что уж, Миша, вылезло все на свет, как тесто из квашни, — уговаривал Николай Зимороев, приводя известные факты.
— Уберите, этих людей! Я не могу смотреть на них. Это какие-то сумасшедшие, я их не знаю, — шипел Михаил Трузенгельд.
Не сдержав ярость, он однажды брякнул Николаю Зимороеву, с которым столкнулся под конвоем в коридоре тюрьмы:
— За то, что ты прешь на меня, я затяну следствие на пять лет, заморю тебя в предварилке!
Каждому нужно какое-то время на осознание своего нового положения. Михаилу Трузенгельду потребовалось ровно девять дней.
3
Для Фани и Левы Кацманов Бродкин был уличенным преступником. Сам вор или скупщик-организатор хищений, или перепродавец — квалификация не интересовала молодых людей. Щепотка золотого песка вызвала, подобно детонатору, взрыв. Горючий материал собрал сам дядюшка, считавший возможным излагать кое-какие взгляды при племянниках.
Несведущий человек зачастую досадует на медленность раскрытия преступления, на тягучесть следствия. Он не отдает себе отчета, что несоблюдение процедур сбора улик, двусмысленность и неопределенность доказательств поведут к анархии, к произволу в следственном и судебном процессе.
Юридически десять-двенадцать граммов золота-шлиха не могли еще служить уликой против Бродкина.
Во всех человеческих отношениях чрезвычайную роль играют личное убеждение, личное ощущение, оставленное общением. Логика, наблюдения, моральная оценка Бродкина, данная молодыми Кацманами, — все впечатляло ясностью, какой-то неоспоримостью.
Турканов думал, что в древности, на сборище судившего народа, подобные показания, взывая к совести массы, предрешали и суровый приговор и его немедленное исполнение.
Турканов поверил. Для него и его товарищей встречи с такими, как молодые Кацманы, — радость, отдых. Но формально для следствия мало, почти ничего: намек, нить, и только. Такую нить, однакоже, никогда не бросают. В конце концов правосудие торжествует — лишь не так быстро, как хочется постороннему человеку.
Теперь уже нет смысла рассказывать, какими методами сыска и следствия было намечено раскрыть темные дела котловского богача и предполагать, как скоро могло бы это произойти.
Михаил Трузенгельд назвал Бродкина, предупредив ход, намеченный Туркановым. Ход был заготовлен. Щепотка золота-шлиха, доставленная молодыми Кацманами, была исследована; лабораторный анализ говорил о восточносибирском происхождении золота.
Следствие получило и оружие, и улику, и нить, тянущуюся в Москву…
4
Обыск производился одновременно у Бродкина и у его тестя Брелихмана.
Почти двадцать четыре часа потребовалось для описи и оценки, с помощью понятых из Ювелирторга и Скупторга, ценных предметов и предметов роскоши, принадлежавших Бродкину.
Оборотный капитал Бродкина. Восемнадцать золотых и платиновых часов, массивный золотой портсигар, золотая разливательная ложка весом в триста пятьдесят граммов, шесть пар золотых столовых вилок и ложек, броши, кольца, браслеты, цепочки…
Для фотографирования золотой фонд Бродкина развернулся во всем великолепии на двух больших столах. Красочное, красивое зрелище, нечто вроде клада из тех, что так заманчиво описываются в романах. И, в сущности, к золоту Бродкина налипло не меньше грязи, гадости, чем к зарытому флибустьерами кладу где-то на Черепашьих островах.
Итог оценочной ведомости превысил четыреста тысяч рублей. Кроме того, Бродкин обладал легко ликвидным капиталом в сто сорок тысяч рублей в разных сберегательных кассах и в облигациях трехпроцентного займа.
Фарфор, хрусталь, картины, роскошная мебель оценивалась в двести тысяч рублей.
«Я больной человек, получаю пенсию, я погубил здоровье на работе, я все заработал честным трудом, — объяснил Бродкин на первом допросе. — И я считаю, что у меня совсем мало вещей, я мало сберег на «черный день…» — так Бродкин собственноручно нацарапал в протоколе.
У его тестя Брелихмана описали драгоценностей больше чем на сто тысяч рублей. Перепуганный старик заявил следователю:
— Это не мое, это все бродкинcкое!
— А почему же он держал у вас свои вещи?
Брелихман ответил вопросом на вопрос:
— Ну, как же я мог отказать зятю?
— Не об этом вас спрашиваю. Почему он счел нужным хранить часть своих вещей у вас?
— Я не знаю. Он меня в свои мысли не посвящает.
— Вы не хотите ответить?
— Ну, почем я знаю! Может быть, он боялся ареста. Что?
— Почему вы думаете, что он боялся ареста?
— А почем я знаю! Он мне не говорил.
Понимая, что зять «сгорел», Брелихман выкручивался:
— Что вы от меня хотите? Я старик. Я старый, глупый человек. У меня очень плохая память. Бродкин занимался коммерческими делами, доставал себе ценности и вещи. И ясно: боялся хранить у себя. Я же лично ни в чем не участвовал.
— Но откуда вы знаете то, что сейчас сказали?
— Ни! — И Брелихман закрывался рукой. — Никаких фактов я не знаю.
— Знаете! — твердил следователь. И поистине, для такого утверждения не требовалось большой проницательности.
Старый Брелихман долбил, как попугай:
— Нет, нет и нет. И нет! Совсем-таки ничего не знаю.
— То-есть как? По-вашему, все так и должно быть, все естественно? Капитал в миллион? Гражданин Брелихман, неприятно смотреть, как притворяется разумный человек, — упрекал следователь. — Считайте сами… — И следователь называл цифры.
- Лесной фольклор. Древа жизни и священные рощи - Владимир Борейко - Природа и животные
- Как просыпается Солнце - Леонид Фёдоров - Природа и животные
- Лес – наш дом - Евгения Кибе - Прочие приключения / Природа и животные / Прочее
- Лесной друг - Николай Евгеньевич Гуляй - Детские приключения / Природа и животные / Детская фантастика
- Лесной бродяга (рассказы и повести) - Чарлз Робертс - Природа и животные
- Девять жизней Дьюи. Наследники кота из библиотеки, который потряс весь мир - Вики Майрон - Природа и животные
- Спутник следопыта - Александр Формозов - Природа и животные
- Птицы России. Наглядный карманный определитель - Ксения Борисовна Митителло - Зоология / Природа и животные / Справочники
- ПОКА ГРЕЕТ ОГОНЬ - Валентин Копылов - Природа и животные
- Роман о себе - Борис Казанов - Природа и животные