Кутузов - Лидия Ивченко

27 сентября Кутузов нагнал свои войска в Браунау в твердой уверенности в скором их соединении с австрийцами, находившимися в крепости Ульм на границе с Баварией. Здесь его впервые увидел И. Бутовский, получивший назначение состоять при Кутузове ординарцем: «Скоро зала наполнилась генералами и штаб-офицерами. Сзади нашего фронта была маленькая дверь, вроде потаенной, и оттуда через полчаса вышел Кутузов в теплом вигоневом сюртуке зеленоватого цвета. Скромно пробравшись вдоль стены к правому флангу, сперва прошел он офицеров, разговаривая с некоторыми, а потом начал смотреть наш фронт. Я стоял по старшинству полка первый. <…> Михайло Ларионович подошел ко мне, спросил мое имя и которой губернии. На мой ответ он вскричал: „Ба, малороссиянин!“ — и, обратясь к Милорадовичу, промолвил: „Благословенный край, я провел там с корпусом мои лучшие годы (выделено мной. — Л. И.), люблю этот храбрый народ!“ Случившемуся тут же моему шефу генералу Дохтурову он приказал оставить меня при Главной квартире бессменным [ординарцем]. Потом я узнал, что Кутузов часто посещал дом моего деда и нередко проживал у него дня по три и более. Переступив во вторую шеренгу и проходя по ней, он проговорил с каждым вестовым несколько слов: все из них были уроженцы великороссийских губерний, и он о каждом русском племени отозвался в различных выражениях с искусной похвалой <…>»38. В Браунау русский посланник в Баварии барон Бюлер, покинувший Мюнхен в связи со вступлением туда французов, подтвердил точность сведений, полученных в Вене. Баварский курфюрст не пленился программой «положительных намерений» и «твердопринятых правил» союзников, переметнувшись к неприятелю, обещавшему ему щедрое вознаграждение за счет земель, входивших в империю Франца II. Для Кутузова это означало, что войска Наполеона уже стояли на дороге, ведущей к Ульму. Более подробных сведений о противнике не было. В отличие от простодушного Павла I, сообщившего всей Европе о походе казаков в Индию, Наполеон запретил помещать в газетах какую-либо информацию о движении своих войск. Князю П. И. Багратиону было приказано составить авангард армии, и по всем направлениям отправились конные разъезды и лазутчики. Пока же главнокомандующий остановил свои войска в ожидании известий. Через три дня пришло письмо от эрцгерцога Фердинанда, на первый взгляд содержащее сведения об успехах австрийцев, но сильно насторожившее Кутузова: «Неприятель не хочет атаковать нас с фронта, но обходит нашу позицию, стараясь помешать мне соединиться с вами. <…> В самом деле, наше соединение с вами становится на минуту невозможным, или, по крайней мере, опасным, потому что неприятель овладел Донаувертом. <…> Находясь в Ульме, я не могу терять выгоды действовать на обоих берегах Дуная»39. В письме сообщалось, что эрцгерцог намерен зачем-то дважды переправиться через Дунай: сначала на левый, а потом на правый берег, но «ниже», без уточнения, где именно. Русским же войскам предлагалось присоединиться к союзникам, чтобы «приготовить неприятелю участь, какую он заслуживает». Кутузову, несмотря на бодрые заверения эрцгерцога, стало очевидно, что австрийцам нужно уносить ноги с «превосходной позиции», но чтобы не обидеть союзников, он отдал приказ по армии: «Сего числа получил я известие о победе, одержанной императорско-королевскими союзными войсками при городе Ульме сего месяца 11-го числа нового штиля над французскою обсервационною армией под командованием фельдмаршала Нея. <…> Для принесения Всевышнему благодарения о благословении союза нашего и даровании победы и утверждения в мужестве имеет быть в моей квартире завтрашнего числа молебствие в 10 часов пополуночи, при коем быть генералитету и наличным штаб-офицерам, в Браунау находящимся»40. Но тут же он отдал приказ генерал-лейтенанту Д. С. Дохтурову: «Нужно мне отделить один баталион от вашей колонны к Шердингу для занятия там прохода: для чего и отделить из колонны вашей с баталионом, который немалолюден (!!!), исправного штаб-офицера, и ежели сей не знает немецкого языка, то иметь ему одного или двух офицеров, сей язык знающих. <…> Мне кажется, можно бы отрядить майора Узмера с баталионом, которым он командует»41. Из приказа видно, что в батальонах не хватало отставших на марше людей и исправных офицеров с боевым опытом. При всем старании невозможно было избежать конфликтов; неприятные воспоминания об измене австрийцев в Суворовском походе 1799 года подогревались неопределенностью обстановки. 3 октября Кутузов отдал приказ по Подольской армии: «Рекомендую господам шефам подтвердить офицерам полков, им вверенных, оказывать должную в обхождении благопристойность с австрийскими офицерами, наипаче же всякое уважение и почтение к их генералитету»42. Русские войска, которые уверенно чувствовали себя на учебном плацу, вероятно, внушали Кутузову опасения в походе, поэтому 5 октября опытный генерал отдает подчиненным приказ о том, как вести себя в сражении, чтобы ему сразу не лишиться всей армии: «Часто будет случаться надобность формировать баталионные колонны, как для проходу сквозь линии, так и для лутчего наступления в трудных местах. <…> Свойственное храбрости российское действие вперед в штыки употребляться будет часто, причем примечать и наблюдать весьма строго: 1-е. Чтобы никто сам собою не отважился кричать победоносное ура! пока сие не сказано будет, по крайней мере, от бригадных генералов. 2-е. Чтобы при натиске неприятеля в штыки люди не разбегивались, а держались во фрунте, сколько можно. 3-е. Сколь скоро сказано будет: стой! равняйся! тотчас остановились; тут видна будет доброта каждого баталиона особенно и достоинство его командира, который предписанные сии осторожности выполнит»43.

Потом из-под Ульма стали поступать малоутешительные известия о судьбе разрозненных австрийских отрядов, пытавшихся в одиночку прорываться из окружения, о чем Кутузов доложил государю: «Сообщения с армиею ерц-герцога Фердинанда совершенно отрезаны, я, однако, употребил все средства, не жалея ни мало и денег, дабы получить что-либо положительного о его высочестве; несколько людей, разнообразно переодетых, посланы уже для разведывания»44. 7 октября Кутузов узнал о поражении генерала Макка под Ульмом, но пока еще не ведал о его полной капитуляции. В самый тот день, когда Кутузов составлял рапорт государю о неудаче, постигшей эрцгерцога Фердинанда, а Наполеон торжествовал победу над незадачливым Макком, обе стороны еще не знали, что адмирал Нельсон наголову разбил франко-испанский флот при Трафальгаре. Европа была вынуждена еще десять лет сражаться со своим злейшим противником, который был уже обречен. В Браунау прибыли войска австрийского корпуса М. Кинмайера, который вывел из окружения 18 тысяч человек, а затем пробились остатки отряда генерал-майора графа Р. Ностица. Австрийские генералы, находившиеся в Браунау, требовали от Кутузова, чтобы он, вопреки всему, двинул армию вперед, овладел Мюнхеном и соединился с эрцгерцогом Фердинандом, но Кутузов не тронулся с места. 9 октября он написал графу Разумовскому: «При таком состоянии дел, признаюсь вам откровенно, господин посол, что я затрудняюсь принять решение, согласно с желаниями венского двора. <…> Слишком продвинуться вперед, в Баварию, значило бы облегчить сильнейшему противнику возможность ударить мне в тыл и вторгнуться в австрийские владения. Оставаться же здесь долее значит подвергнуться атакам французов с их троекратно превосходящими силами и быть отброшенным к столице»45. Размер катастрофы сделался очевидным 11 октября. Этот день накрепко запечатлелся в памяти А. П. Ермолова: «Генералу Кутузову представляют немолодого человека, имеющего сообщить ему важное известие. Мог ли ожидать г[енерал] Кутузов, что то был сам генерал Макк с известием о совершеннейшем уничтожении армии, бывшей под его начальством? <…> Не избежал плена и сам генерал Макк; но давши реверс не служить против французов, он получил увольнение и за паспортом их отправился в свои поместья. Перевязанная белым платком голова его давала подозрение, что главного подвига сохраняет он, по крайней мере, некоторую память. Но он успокоил насчет опасности, объяснив, что от неловкости почталиона он более потерпел, нежели от неприятеля. В дороге опрокинута была его карета, и он ударился головою так, однако же, счастливо, что она сохранена на услуги любезному отечеству. <…> Узнавши все подробности происшествия, генерал Кутузов, поблагодаря г[енерала] Макка за известия, с ним расстался. Кажется, никому лучше нельзя было поверить в сем случае. Генерал Макк и то заслужил удивление, что скоростию путешествия своего предупредил и самую молву. Австрийская армия не имела на сей раз расторопнейшего беглеца»46. Не дожидаясь одобрения обоих императоров, Кутузов принял единственно верное решение; «неприятель шел с большою скоростию и уже не в дальнем находился расстоянии. Быстрое отступление было единственным средством, но с нами была вся тяжелая артиллерия, госпитали и обозы. Дабы сколь возможно облегчить войска при отступлении, приказано все тягости отправить обратно; но г[енерал] Кутузов с войсками оставался в Браунау, ожидая присоединения австрийских войск, спасшихся от поражения при Ульме»47. Он не стал выказывать Макку негодование, выразив ему искреннее соболезнование приглашением на обед. В теплой атмосфере за столом, в дружеской беседе с «несчастным Макком», Кутузов получил сведения, которые немедленно отправил графу А. К. Разумовскому: «Господин посол. Ваше превосходительство уже осведомлены письмом, которое я имел честь написать вам вчера, что я видел генерала Макка при его проезде через Браунау. Он обедал у меня с графом Мерфельдом, и в то время, как мы были за столом, наша беседа велась о несчастном поражении эрцгерцога Фердинанда, а также, что касается французской армии в Баварии. Не распространяясь здесь перед вашим превосходительством о подробностях, которые вы, может быть, знаете от самого господина Макка, за долг, однако, почитаю, господин посол, поговорить с вами о некоторых пунктах нашей беседы. Будучи убежден, что ваше превосходительство будете не прочь о них узнать, я делаю это предметом настоящего послания. <…>

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});