Клятва всадника ветра - Дэвид Вебер

неделе. Только другой скакун, такой как Вэйлэсфро, мог бы обнаружить табунного жеребца Беар-Ривер на бескрайних просторах Равнины Ветров и предупредить его.

И, признал он, оглядываясь через плечо на четырнадцать жеребцов без всадников, которые остановились позади него и Вэйлэсфро, раздувая ноздри, когда они свистели и мотали головами, подкрепление было желанным. Или, во всяком случае, он на это надеялся.

Почти половина взрослых жеребцов Беар-Ривер, включая всех холостяков табуна, решили сопровождать их в Уорм-Спрингс. Он ожидал, что они это сделают, и при нормальных обстоятельствах такое мощное подкрепление было бы бесценным. Но хотя детали в сообщении Базела и Джалахана были отрывочными, было очевидно, что табун Уорм-Спрингс не смог противостоять тому, что на него напало. Это означало, что он и Вэйлэсфро, возможно, привели с собой других скакунов только для того, чтобы подвергнуть их опасности, с которой они не могли сравниться. Келтису было практически невозможно представить себе такую угрозу, но то, что уже произошло, казалось мрачным достаточным доказательством того, что она может существовать.

И все же, несмотря на это, он знал, что никогда не сможет оправдать то, что не дал им выбора столкнуться с этим лицом к лицу. Это было частью того, что значило быть всадником ветра. Ни один скакун никогда не откликался на требование хлыста или шпоры, и к декоративной хакаморе, которую носил Вэйлэсфро, не были прикреплены поводья. Боевые кони решали, куда они пойдут и когда, по своему выбору, и у тех, кому выпала честь разделить их жизни, не было другого выбора, кроме как признать, что они имеют такое же право, как и любой человек, выбирать, с какими опасностями они столкнутся, на какие жертвы они пойдут, а также.

Келтис был всадником ветра более двадцати лет, и были времена - как сегодня, - когда ему все еще было трудно поверить, что он когда-либо завоевал братство и любовь Вэйлэсфро. Он знал, что не каждому дано испытать яростный восторг от скачки галопом по открытым равнинам на спине скакуна сотойи. Чувствовать, как напрягаются и взрываются энергией могучие мышцы, ветер, бьющий в лицо, растяжку и грацию четырех копыт в тот момент, когда все они одновременно отрываются от земли. Чувствовать, как собственные мышцы сливаются с движением, вплетаясь в этот дикий, волнующий танец. Знать, что кто-то мчится по лицу собственного царства Торагана со скоростью до тридцати миль в час или даже больше.

Это были те волшебные моменты, когда человек и лошадь сливались воедино, когда они сливались в одно гоночное существо, которое действительно создавало характер сотойи. Это объясняло их чувство самодостаточности, их веру в собственные возможности - их высокомерие, если можно так выразиться. Ибо истина заключалась в том, что сотойи знали, вне всякой возможности противоречия, что во всем мире не было более прекрасной, более смертоносной кавалерии, чем они. И в те моменты, когда копыта их лошадей отталкивали саму землю, они испытывали свободу и экзальтацию, которые были почти как вкус божественности.

И все же даже те, кому посчастливилось узнать о возможностях превосходных боевых коней Равнины Ветров, могли только смутно представлять себе славу оседлать сам ветер. Чувствовать, как под тобой грохочут полторы тонны или больше мышц, костей и дикого, неутолимого духа. От осознания того, что даже боевой конь не смог бы обогнать великолепное четвероногое существо, которое выбрало его своим братом. Или испытывать то же самое дикое возбуждение не в течение мимолетных минут выносливости боевого коня, а буквально в течение нескольких часов. О возможности действительно прикоснуться к мыслям другого живого, дышащего существа и знать без тени сомнения, что он умрет рядом с вами, защищая вас так же, как вы защищали бы его.

Ни одно существо, рожденное исключительно природой, не смогло бы сравниться с такой невероятной возможностью, но скакуны могли, и каждый десятый из них мог бы сблизиться с человеком-наездником. И эти всадники ветра были элитой кавалерии сотойи - пары скакунов и всадников, которые действительно слились в единое существо, более быстрое, умное, могущественное и бесконечно более смертоносное, чем мог когда-либо надеяться любой простой всадник.

Это было причиной того, что скакуны и сотойи существовали в почти симбиотических отношениях. Лишь очень небольшой процент сотойи когда-либо садился верхом на скакуна, но все сотойи чувствовали благоговейный трепет, который вызывали у любого, кто это видел, абсолютное величие и красота скакунов. И в том смысле, который ни один другой народ в Норфрессе никогда по-настоящему не поймет, скакуны были такими же гражданами королевства Сотойи, как и любой человек. Они жили на одной земле. Они защищали эту землю от одних и тех же врагов. Они умирали вместе со своими избранными всадниками, чтобы сохранить ее. В обмен на человеческие руки, которые им требовались, чтобы делать то, что они не могли, они предлагали свою несравненную скорость, силу и выносливость на службе своей общей родине.

Вот почему то, что случилось со скакунами из Уорм-Спрингс, наполнило кровь любого сотойи ледяным страхом... а его сердце огненной яростью. Никто - ни один смертный, демон или дьявол - не мог совершить такое злодеяние и избежать возмездия. И если Келтис чувствовал то же самое, то насколько больше скакуны Беар-Ривер чувствовали ту же ярость... и страх? Вот почему он должен был рассказать им. И именно поэтому, когда он оглянулся через плечо на этих огромных, прекрасных созданий позади него и Вэйлэсфро, в один из очень немногих случаев в его жизни, опасения и откровенный страх сэра Келтиса Лансбирера полностью соответствовали его радости от стремительного величия его брата-скакуна.

* * *

<Как ты думаешь, мы вовремя?>

Вопрос в голове Келтиса был раздражительным, наполненным как чувством вины, несмотря на скорость, с которой они обогнали сам ветер, так и беспокойством. Только скакуны, которые были связаны - и то только со своими собственными наездниками - обладали способностью формировать мысли в реальные слова, но их мысленные "голоса" были настолько выразительными, насколько могла надеяться любая человеческая речь.

- Твоя догадка так же хороша, как и моя, - ответил Келтис, когда Вэйлэсфро снова пустился в путь - на этот раз не галопом, а пожирающим расстояние галопом, который был быстрее, чем полный галоп многих лошадей, - а жеребцы Беар-Ривер следовали за ним по пятам. - Но если это не так, то это не твоя вина, сердце мое.

Он знал, что даже всадник физически не смог бы услышать его из-за шума копыт и ветра, но он почти всегда разговаривал с Вэйлэсфро вслух.

<Они