Огни в долине - Анатолий Иванович Дементьев

конный двор да отдыхай. Завтра обратно поедешь.

Пашка отступил на шаг.

— Не могу, дядя Егор, хоть обижайтесь, хоть нет, а только не могу. Не велено. Виктор Афанасьич строго-настрого наказал: передай, Пашка, в личные руки директора.

— Дурень ты, Пашка. Так я же что говорю? Я и говорю, самолично передам директору, потому как иду прямо к нему. Ну, давай, давай, некогда мне тут с тобой стоять.

Пашка заколебался. Секунду-две он раздумывал, и старший конюх видел, как паренек не решается вытащить пакет, хотя рука его уже полезла под рубаху.

— Нет, уж лучше я сам. Виктор Афанасьич ругаться станет, влетит мне от него.

— Чудило. Я же лучше хочу сделать. Подумай, ну как ты такой грязный к директору явишься? Да он и разговаривать с тобой не станет.

На Пашкином лице опять отразилось колебание.

— Давай, давай.

— Нет, дядя Егор, уж лучше я сам, — упрямо повторил паренек. — Не может директор меня прогнать. Пакет-то важный. Там же про золото.

— Стало быть, не доверяешь?

— Доверяю, а только не могу, дядя Егор.

— Дурень ты, Пашка, дурнем родился, дурнем помрешь, — Сыромолотов сплюнул. — Коли старшие тебе говорят, слушаться должон. Вот попрет тебя директор из конторы, так будешь знать. — Егор Саввич сердито повернулся и быстро зашагал дальше. «Щенок, — ругал Пашку старший конюх. — Не доверил пакета. А пакет, видать, важный. Лично в руки директора Виноградов велел передать. Если бы пустяк какой, не наказывал бы строго. Интересно, что там, в пакете-то… А, пожалуй, и ладно, что не дал пакет Пашка. Ведь если утаить, потом все равно дознаются и тогда как отвечать? Спросят, зачем пакет брал, зачем интересовался, твое ли дело. Ты старший конюх, вот лошадями интересуйся, а в другие дела носа не суй».

Золото нашли. Какое золото? По всем приметам, то самое, что он, Сыромолотов, нашел и столько лет берег. Даже Парамонову не говорил о находке. Вот и доберег. Редко на ту полянку наведывался, боялся следы оставить. И все ладно было, а теперь Виноградов пришел. Разворуют золото и пожаловаться некому. А может, в другом месте Виноградов побывал, может, напрасная тревога?

Егор Саввич, шагал все быстрее, не прячась больше в тень, не обращая внимания на жару. Подходя к дому, решил: надо ехать, проверить. Сегодня же, сейчас же. Если не поедет, спать спокойно не будет, места себе не найдет. Ехать, ехать надо.

Звякнув запором, старший конюх настежь распахнул калитку. Тотчас из глубины двора, злобно рыкая, вылетел пес.

— Цыц, окаянный, — сердито прикрикнул на собаку Сыромолотов. Пес остановился, угрюмо посмотрел на хозяина и, опустив хвост, побрел в конуру. На крылечке, разложив кубики, баночки и коробки, играл Васютка. Увидев Егора Саввича, мальчик вскочил и побежал в дом, крича:

— Дедушка! Дедушка!

В кухне, поставив длинное цинковое корыто на две табуретки, стирала Дуня. В корыте горбом вздымалась сверкающая радужной белизной мыльная пена. Невестка коротко подобрала юбку, обнажив крепкие розовые ноги. Рукава кофты были закатаны выше локтей. Пахло мылом и мокрым бельем. Увидев свекра, Дуня выпрямилась, поправила мокрыми пальцами вылезшие из-под платка волосы.

— В такую-то жару стирку развела.

— Белья много накопилось. А в жару сохнет быстро. Что рано? Не ждали мы. Щи-то еще не упрели.

— Не обедать я, не до того. Принеси-ка с погреба квасу.

Невестка вытерла о передник руки и, взяв высокую глиняную кринку, пошла в погреб. Васютка, ласкаясь, заглядывал деду в глаза.

— А я каталажку построил. Бо-ольшую. Там жуки сидят.

Егор Саввич потрепал внука по щеке, и на сердце у него сразу потеплело.

— Каталажку? Зачем она?

— Жуков сажать. Пойдем, покажу.

— Потом, Васютка, недосуг мне сейчас.

— А когда ружье купишь?

— Куплю, куплю.

— Нет, скажи когда.

— Скоро. Вот съезжу в одно место, а потом в Златогорск, там и куплю.

— Оно стрелять будет?

— Будет. Что за ружье, ежели не стреляет.

Сыромолотов сел на лавку, снял фуражку и стал вытирать полотенцем лицо и шею. Дуня принесла квас. Кринка запотела, и Егор Саввич, увидев ее, еще сильнее захотел пить. Одну за другой выпил две кружки холодного, пахнущего смородинным листом, квасу.

— И мне дай квасу, — потянулся к нему Васютка. — Я тоже хочу.

Егор Саввич придвинул ему кружку.

— Пей нето. Дуня, я сегодня поеду, дело есть. Вернусь завтра.

— Как же это? Не обедамши?

— Некогда ждать мне твой обед. Собери, что есть на дорогу. Да быстро. Мелентьевна-то где?

— К соседке вышла.

Через полчаса Сыромолотов шагал на конный двор с небольшим узелком в руке. Санька Игумнов не ждал быстрого возвращения старшего конюха и дремал в холодке на траве.

— Чего валяешься-то? — услышал он над собой сердитый окрик. — Лоботряс!

Парень вскочил, обалдело глядя на Сыромолотова.

— Нечего на меня кричать. Ну, лег. Ну, што?

— А то, что на работе ты. Зашел бы кто, увидел, что тогда? Вот сказал бы, как на конном дворе робят. Опять же мне из-за тебя, непутевого, нагоняй.

— Никто же не пришел. Не кричи, дядя Егор, я тебе не сын. Ишь, расходился.

— Бить тебя некому, Санька. Лошадь мне надо, съезжу недалеко тут. К ночи вернусь, а может, утром. Карек-то дома?

— Так его же перековывать надо.

— Тьфу ты! Вот чем валяться, и отвел бы в кузню. А Серый где?

— Серый дома, так ведь ежели директору понадобится…

— Седлай и помалкивай. Да живо.

Санька не двигался, хмуро смотрел на старшего конюха. В другое время непременно огрызнулся бы, но сейчас, чувствуя за собой вину, молчал, хотя все в нем возмущалось и на языке вертелись злые слова. К тому же, интересно было парню, куда это спешно собрался Сыромолотов, какое такое у него дело. Но знал, если и спросить — все равно не скажет.

— А ежели директору Серый-то понадобится… — опять начал он, но Егор Саввич закричал:

— Ты чего мне директором-то в нос тычешь? Карьку ему запрягешь. Я над тобой начальник, я отвечаю.

Игумнов пожал плечами: ладно, мое дело маленькое и я за это не ответчик. Не торопясь, вразвалочку пошел в конюшню. Егор Саввич сел на колоду, нетерпеливо постукивая каблуком по дереву. Все его помыслы были там, в тайге, на лужайке, где лежат в земле тяжелые самородки. Скорей туда, узнать целы ли. А тут теряй время из-за какого-то паршивого Саньки… Из конюшни донеслись ржанье Серого и злой окрик Игумнова. Потом парень вышел во двор, ведя лошадь к колодцу в углу двора. Загремел ведром, опуская журавль. Напоив Серого, Санька подвел его под навес, выбрал из развешанных на крюках седел одно и начал прилаживать. Все это он делал нарочито медленно,