Уэлихолн - Торин Владимир

— Ладно-ладно, — прервала его Кристина. — Я помогу тебе. Но только для того, чтобы ты наконец сам убедился, что все твои домыслы — это очередная чушь вроде банды стариков. Что ты задумал?

Виктор оглядел пустой холл, бросил один подозрительный взгляд на дверь кухни, другой — на дверь гостиной. После чего наклонился к сестре и прошептал:

— Мы проникнем в папин кабинет.

— Отлично. И как мы это сделаем?

Что бы Кристина до того ни говорила, глаза, загоревшиеся азартом, выдали ее с головой: сестра предвкушала нечто не менее захватывающее, чем сборка «Расчудесного самораскладного пугала».

— Я знаю, где ключ. А ты поможешь мне его достать.

Ключ скрипнул и нехотя, словно боясь сломаться, повернулся в замке. Дверь открылась, и Виктору с Кристиной предстало небольшое темное помещение.

Отца в кабинете не было — только если он не решил вдруг сыграть с ними в прятки.

— Папа? — все еще не веря, что здесь никого, кроме них, нет, позвала Кристина.

— Не мешайте, я занят, — раздалась из темноты уже успевшая набить оскомину фраза, вот только теперь — и это стало отчетливо слышно! — она сопровождалась скрипом иглы и шипением граммофонной пластинки.

— Это не он, — сказал Виктор, глядя на сестру.

— Знаю, — ответила Кристина. Она быстро пришла в себя и взяла лампу с тумбочки у двери. Немного потрясла ее и сообщила: — Керосина нет. Столько пыли — наверное, ею давно не пользовались…

— Как и самим кабинетом, — согласился Виктор. — Где бы взять свет? Газ почему-то не поступает.

Он проверил светильник, установленный на стене возле старого плана города, на котором в детстве любил отмечать свой маршрут до школы, или до парка, или до кондитерской лавки.

Кристина усмехнулась.

— И что бы ты без меня делал, мистер Столичная Беспомощность? Наверное, так и топтался бы на пороге, пока мама тебя не застукала бы. Я сейчас…

И убежала…

Кристины не было пару минут. Вернувшись, она подошла к лампе на стене и быстро зажгла ее.

— Кто-то закрутил вентиль в чулане, — сообщила сестра. — Они явно считали, что свет здесь не нужен.

Виктор закрыл дверь и запер ее изнутри, опасаясь, как бы кто-нибудь не появился, пока они с Кристиной все здесь не осмотрят. После чего убрал ключ во внутренний карман пиджака.

— Итак, его здесь нет, — констатировала очевидное Кристина.

Кабинет был именно таким, каким Виктор его и запомнил. Камин и каминная полка с фотографиями в рамочках и цветами в стеклянных футлярах, дубовый письменный стол у стены, коричневое кожаное кресло, в котором мальчишкой он так любил сидеть. В одном углу стоял большой бронзовый глобус, в другом — накрытый пледом старенький диван. И как только отец на нем умещался? Он уже тогда все время спал здесь…

У стены слева от двери громоздились высокие книжные шкафы, плотно заставленные толстыми томами в темных кожаных переплетах, к которым отец испытывал особое почтение. Похожим образом некоторые коллекционируют почтовые марки или рождественские открытки. Гарри Кэндл собирал старые книги. Помнится, мама с ним из-за этого часто ругалась — требовала, чтобы он не устраивал у себя в кабинете склад «всякого бумажного старья», ведь к его услугам в Крик-Холле есть целая библиотека. Но отец, обычно во всем с ней соглашавшийся, в этом остался непреклонен — ни одна книга никуда отсюда не переместилась.

Пока Виктор разглядывал пыльные книжные полки, сестра подошла к столу и осмотрела стоящий на нем граммофон — говорить голосом отца могло только это устройство.

Странное дело: ручку завода граммофона обвивали лозы какого-то вьюнкового растения, растущего в горшке рядом. Земля в этом горшке была мокрой — кто-то недавно наведался сюда и полил цветок. Судя по следу постепенного высыхания земли — а Кристина в этом разбиралась, ведь мама с раннего детства заставляла ее поливать все цветы в доме, — она предположила, что неведомый садовод является сюда регулярно. Но самым странным и совсем уж жутким было другое: витой рог граммофона шевелился, следуя за ее движениями! Он поворачивался к Кристине, стоило ей сдвинуться, будто бессовестно глазел, не в силах отвести взгляд.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Вик, отойди к двери и позови папу, — попросила брата Кристина.

— Чего? — удивился тот.

— Просто сделай, как я говорю.

— Хорошо.

Виктор встал у порога и, чувствуя себя донельзя глупо, произнес:

— Папа! Ты здесь?

На глазах у изумленных брата с сестрой рог повернулся к Виктору, а растение в горшке ожило и принялось крутить ручку, заводя механизм; платформа с пластинкой медленно завращалась. Игла проигрывателя тут же опустилась на пластинку, и послышался раздраженный голос Гарри Кэндла:

— Здесь! Где мне еще быть?! Дайте поспать! Ночь на дворе!

— Они записали его голос на пластинку и поставили здесь эту штуковину, чтобы никто ничего не заподозрил, — потрясенно прошептала Кристина. — Они что-то сделали с папой…

— Кто это «они»? — в упор спросил ее Виктор.

— Не знаю, но я думаю… — Кристина запнулась, — без мамы точно не обошлось.

— И дядюшки Джозефа, — добавил Виктор, вспомнив странное поведение старшего мужчины в семье. Сколько раз он лгал племяннику насчет отца.

— И дядюшки, — согласилась сестра. — Возможно, и обе тетки причастны.

— Про ключ от кабинета мне рассказала тетушка Мегана.

— Вот видишь? — Кристина была в ярости. Она считала, что никто не смеет ничего делать с ее папой. Даже мама, тетушки или дядюшка. — Я только не понимаю, зачем?

— Может, он им как-то мешал?

— Или он что-то такое узнал о них и решил им помешать, — предположила Кристина.

Виктор подобрался и попытался отыскать где-то на донышке у себя репортера, который обязательно, во что бы то ни стало, докопается до правды.

— Итак, мы знаем, что отца похитили, — сказал он. — Догадываемся кто. Нужно осмотреть здесь все и постараться выяснить две вещи: что они с ним сделали и что такого он мог узнать, что мама решила… собственно, тут мы возвращаемся к первому вопросу.

— Умеешь ты разложить все по полочкам, ничего не скажешь, — проворчала Кристина. — Лучше начинай искать.

Виктор так и сделал. Он подошел к столу и, усевшись в кресло, принялся копаться в отцовских бумагах.

На столе в беспорядке лежали папки со счетами и сведениями о банковских переводах, письма в городскую управу, письма в школу — что-то по поводу Томми и его дополнительных занятий — и даже… письмо самому Виктору, которое почему-то так и не было отправлено.

Виктор взял его дрогнувшими пальцами и прочитал:

«Дорогой Вик!

Сначала я хотел написать тебе, как обычно, под Хэллоуин. Но в последние дни я чувствую себя не очень хорошо — все эти проклятые сквозняки (никто никогда здесь не закрывает за собой двери!). Кашель никак не проходит, нос распух и превратился в башмак, еще и мигрень эта… Уже завтра, я чувствую, меня ждет постель, травяной чай и громадная банка рыбьего жира — вряд ли твоя мама в таком состоянии выпустит меня из дома и позволит отправить письмо.

В общем, вот я и решил написать тебе раньше, пока еще могу выскользнуть на почту, — вдруг письмо дойдет быстро, и я получу от тебя ответ как раз на праздник: тогда действительно будет чего ждать от Кануна, а то следующая неделя обещает быть исключительно беспросветной.

В целом у нас все идет своим чередом. Марго растет, Томас учится и все так же сует свой нос куда не следует, но такой уж он неугомонный. Кристина стала совсем взрослой: встреть ты ее на какой-нибудь лондонской улице, не узнал бы — очень своенравная дама. Думаю, скоро начнет воспитывать маму или сбежит к тебе в Лондон (как уже не раз нам обещала). Корделия воспринимает ее угрозы всерьез: прячет чемоданы и, насколько я знаю, даже угрожала вокзальным кассирам, чтобы Кристине не продавали билетов. Она явно не понимает, что своей чрезмерной опекой лишь еще больше раззадоривает дочь. Но ты же знаешь маму. Она никогда не признает, что и тебя выставила из дома таким же образом.