Последние узы смерти - Брайан Стейвли

не отвел глаз и даже не вздрогнул. Теперь она засомневалась. Лицо у него будто свело судорогой. Он не потому смотрел, что хотел видеть, – его принуждал страх.

– Джак… – Она шагнула к нему по неровному каменному полу, ухватила за рукав. – Пора.

Его пришлось встряхнуть, чтобы оторвать этот взгляд, заставить его отвернуться от залитого кровью ящера. А когда он взглянул на Гвенну, та поняла – безнадежно. Джаком владел страх, целиком и полностью. Страх горел в глазах. В горячечном запахе пота был страх. И в частом дыхании, таком натужном, что воздух шипел между оскаленными зубами. Он не решится, не сможет. При других обстоятельствах она бы оставила его в покое, отпихнула от себя, дав волю жалости и отвращению к мужчине, который мог бы стать воином.

«Он нам нужен, – подумала она. – Помоги нам всем Хал, без него никак».

Среди мятежников было еще двое пилотов. Делка и толстый рыжий болван по имени Коратан. Когда дойдет до боя с Ралленом, многое будет зависеть от птиц и людей, которые ими правят.

«И ты хочешь добавить к ним этого труса, негодное подобие мужчины, отдавшее себя страху?»

Нет, она не хотела, но о желании речь не шла. Все сходились в том, что Быстрый Джак, посади его на птицу, – гениальный пилот. Он, что ни говори, полностью прошел подготовку, добрался до самой Пробы. Не мог он, хоть и обессилевший сейчас от ужаса, быть совсем никудышным. Он ей нужен для боя с Ралленом, нужен, чтобы подчинить Короля Рассвета, чтобы завладеть самой быстрой, самой сильной из птиц, а еще… Эту мысль Гвенна старалась выбросить из головы, но правда – голая, мерзкая и неумолимая – была в том, что после смерти Лейта ее крылу нужен был новый пилот. Делка молодец, но она казалась слишком старой, слишком мягкой, слишком доброй.

У Гвенны не шло из головы то плавание по ночному морю, сильные, умелые гребки Джака – он не напрягался, он даже дышал ровно, когда выбрался из океана и стряхнул с себя обрывки пены. Он так много мог бы… Как если бы нашел клинок, красивый, идеально сбалансированный – брошенный кем-то ржаветь. Такой не оставляют. Берут точило и дочиста обдирают ржу.

– Пора, – повторила она.

Джак опустил глаза. Она на вкус чувствовала его стыд, мерзкую сладость на нёбе. Сильные плечи поникли, он понурил голову:

– Не могу, Гвенна. Тогда не мог и теперь не могу. Прости.

– Мне плевать, что было тогда, и плевать на твои извинения. Надо, чтобы ты это сделал. Твоим друзьям надо. – Она чуть не призналась, что это надо и лично ей, но прикусила язык. – Давай.

– Не могу, – тихо и ужасающе уверенно твердил он.

В последних звуках замешалась гневная хрипотца. Он выдернул плечо из-под ее руки:

– Оставь!

– Нет, – ответила Гвенна. – Не оставлю.

– Гвенна, – позвал Талал.

Лич стоял в нескольких шагах, скрестив руки на груди, и смотрел строго.

– Не лезь! – огрызнулась она.

– Халову пробу проходят добровольно, – не унимался Талал. – Иначе получится вроде пытки.

– Я что, его принуждаю? – Она вскинула руки.

Из уводящего в темноту устья туннеля на них смотрели другие, и видно было, как им не терпится уйти. Гвенна помнила, как медленно, завораживающе медленно жжение отравы пробирается по телу все выше и выше, точно жуткая кислота бездумно и тупо ищет сердца.

– Каждое новое мгновение… – она наклонилась к самому его лицу, не давая отвернуться, – это смерть твоего крыла.

– Они – не мое крыло.

– До конца Пробы – твое, – сплюнула Гвенна. – А ты их подводишь.

Он взорвался внезапно, ничто не предвещало. Вот только что стоял, повесив голову, исходя стыдом и ужасом. А вот уже хватает ее за плечи, орет в лицо, бешено скаля зубы и брызгая слюной.

– Вот потому ничего у тебя не выйдет, Гвенна! Я не кеттрал и никогда кеттрал не был! Умею обращаться с птицами – и все! Ты говоришь, я кого-то там подвел, а что будет в настоящем бою? Ты же видела меня на Крючке, но ничего не поняла. Так случается каждый раз. Я не хочу, а что толку? Я это ненавижу. Ненавижу. И ничего не могу, Гвенна. Страх меня просто… берет. Когти сжимают сердце, и мне не шевельнуться, не вдохнуть. Я только и думаю, как бы вырваться. В безопасность. Если бы такое можно было вырезать из себя ножом… – Джак обнажил грудь, будто показывая ей ужасную опухоль, – я бы уже резал. Умер бы, но вырезал. Но нельзя.

Он уронил голову и наконец перестал орать.

– У меня это всю жизнь, я еще совсем маленьким был. Я себя другим не помню.

– Я не согласна, – заговорила наконец Гвенна.

– Что толку с твоего несогласия? – вскинулся Джак. – Так есть. Мерзко, отвратительно, но это факт.

– А вот тебе еще факт, – угрюмо отозвалась Гвенна. – Если хочешь спастись, если хочешь выжить, ты пойдешь вниз.

– Гвенна! – уже жестче окликнул ее Талал.

– Не пойду, – проговорил Джак. – Я отказываюсь от Пробы. Нет меня.

– Как бы не так!

Гвенна легко развернулась на одной ноге, подсекла пилоту лодыжку, поймала, не дав свалиться, обхватила его грудь ногами, швырнула к бьющемуся сларну. Он пытался отбиться, у него даже неплохо получилось. Он был силен, если бы они дрались до «положить на лопатки» или до обморока, он бы дал ей жару. Но она не собиралась ни прижимать его к земле, ни вырубать. Ей требовалось удержать его всего на миг, пока сларн не щелкнет челюстями, вырвав из плеча клок кожи и мышц. Джак взвыл, и она тут же отпустила его, перекатом вскочила на ноги и приняла на всякий случай боевую стойку.

Джак смотрел не на нее – на свое плечо. Кровь стекала по коже и струилась на пол. Тварь скрежетала зубами, тянулась к нему за добавкой, и пилот, недоверчиво взглянув на нее, отступил.

– Халова Проба добровольна, – тихо сказал он. – К ней не принуждают.

– Никто тебя и не принуждает, – ответила Гвенна. – Выбирай – ждать, пока яд не проберет до кишок, или идти со своим гребаным крылом.

– Ты была не права, – сказал Талал.

– Пошел ты со своей моралью, – огрызнулась Гвенна.

Она смотрела в костер, следила, как язычки огня превращают поленья в угли, как угли проваливаются под собственным весом, взбрасывая в воздух искры и хлопья пепла. Кеттрал раз пять подкармливали голодный костер, с тех пор как последнее отравленное крыло вместе с Быстрым Джаком кануло в Халову тьму. В дыре нечем отмерять время, но пора было кому-то уже вернуться.

– Знаю,