Книга историй - Аракел Даврижеци

— вардапет Торос. Учеником Чортана был Нерсес, которого называли Матах. Его [ученик] Нерсес Багишеци; [ученик последнего] Нерсес Амкеци, двое его учеников — Иованнес Востанци[388] из селения Варнушата и Азария[389] из селения Шахкерт, близ города Нахичевана в Великой Армении[390]. А учениками Иованнеса Востанци были Симеон Апаранци[391] и Барсег Гаварци[392]; ученик Симеона Карапет Кало и другой — Симеон Малый Черноризник. Ученики Барсега — Иованнес Бужик[393] Багишеци и многие другие. Учениками этого Иованнеса были Хачатур Багишеци[394] и другие из восточных армян; все они берут начало от Чортана.

И опять я начну заново с Иованна Амшенци; другой его ученик Торос, о котором выше было уже сказано; ученик Тороса Григор Таронаци; его [ученик] Иованнес Ширак; [ученик] последнего Гукас, уроженец гавара Хордзунеац, т. е. Кеги; его [ученики] — Петрос Каркрци и Срапион Урфаеци, который был католикосом святого Эчмиадзина год и шесть месяцев и преставился к Христу. Также и ученики его — Барсег из селения, называемого Марман Сасунского гавара Нитч, Иовсеп Хлуеци и я, Карапет Багишеци из селения Пархинд, недостойный служитель слова[395]; кое-что слышали мы от историков, а остальное видели своими глазами, ибо у прежних вардапетов не было недостатка ни в чем: ни в учености, ни в /442/ деяниях, а [всего] было даже с избытком.

Еще запишу я двух других известных вардапетов: Иованнеса Айнтабеци[396], католикоса киликийцев, и Григора Кесараци из Первой Армении[397], [мужа] знающего, любителя философской мудрости. Иованнес — из наших, нерсесянцев, а Григор — из учеников Тороса.

ГЛАВА 33

О том, по какой причине выселили христиан армянского происхождения из центра города Исфахана и, переселив на окраину города, поселили на том берегу реки

[Было это] в период царствования шаха Аббаса второго, царственный престол которого находился в величественном городе Исфахане.

Случилось этому царю шаху Аббасу выехать вместе со всем войском своим из города Исфахана и поехать в город Казбин; он назначил управляющими и властителями города Исфахана кое-кого из известных мужей, дабы они управляли городом согласно условиям городского порядка, и наряду с другими поручениями приказал им [как нечто] особенное и более важное, чем все остальные поручения, чтобы они запретили и отменили вино, дабы вовсе не было вина в городе; [чтобы] никто /443/ не давил виноград и не делал вина и [чтобы] никто не продавал вина и никто не пил его; [чтобы] не было никаких признаков или запаха вина [в домах] — ни у простолюдинов, ни у власть имущих или же воинов конницы. А если найдут у кого-либо вино — будь то продавец или покупатель, такового накажут штрафом и отсекут ноздри и уши. И если увидят, что безобразия повторяются, [провинившихся] убьют, распоров живот, отрубив голову и подвергнув их различным иным мучениям. Поручив это как самое важное [из всех поручений] назначенным им градоначальникам, шах выехал из Исфахана и направился в Казбин.

Спустя несколько месяцев наместник царя, которого они называют эхтимал-довлатом, по имени Махмат-бек, находившийся на службе у царя в городе Казбине, расспросил прибывших из Исфахана о положении в городе и разных вещах, а особенно о вине. И сколько он ни спрашивал то одного, то другого, все единодушно отвечали, что запрещение вина не привилось [в городе], что пьяные мужчины без конца бродят повсюду на площадях и улицах. А эхтимал-довлат, весьма озабоченный этим, спрашивал то одного, то другого, мол, почему не вошло в обиход запрещение вина в городе Исфахане; каждый отвечал и говорил свое мнение.

Однако кто-то из ненависти к даруге города Исфахана свалил вину на него и сказал: «Быть может, это даруга ради собственной выгоды позволяет [делать вино], чтобы самому поймать продавца и покупателя [вина], оштрафовать их, получить взятку и взыскать с них большие деньги».

Эхтимал-довлат передал царю вместе с другими, /444/ услышанными от людей, и эти слова. Во время беседы царя с эхтимал-довлатом тот сказал царю: «Если государь повелит, пошлем кого-либо из верных слуг царя в город Исфахан, чтобы глашатай снова обошел город и громко провозгласил о запрещении вина, а сам он (посланец) тайно оставался бы там, наблюдал и выяснил, верно ли то, что рассказывают о даруге». Царь, которому понравились эти речи, приказал эхтимал-довлату сделать так, как было решено. Эхтимал-довлат выбрал среди царских слуг одного из приближенных к царю прислужников, человека осторожного и расторопного в делах, юношу по имени Наджаф-Кули-бек, поручил ему поехать в город Исфахан, еще раз объявить о запрещении вина, чтобы вина вовсе не было в городе Исфахане, а кроме того, потихоньку узнать все, что рассказывают о даруге.

А Наджаф-Кули-бек, гордясь и кичясь поручением эхтимал-довлата, выехал из Казбина, приехал в город Исфахан, где очень строго, угрожая и ужасая всех страшной бранью, запретил вино. Послал глашатаев, т. е. джарчи, на все площади, и они, выйдя, громогласно объявили, дескать, по приказу царя вино запрещено, а у кого [оно] будет найдено, тот будет сочтен врагом царя и приговорен к смерти и такового непременно убьют. Сам /445/ Наджаф-Кули-бек подготовил несколько человек, поручил им [это дело], сказав, что нужно поехать во все концы города, где, по его мнению, должно было быть вино; и люди эти, оставаясь там днем и ночью, тщательно [должны были] следить [за всем] и примечать всех, кто проходил. Таким образом в назидание [другим] наказали многих пьянствующих мужчин: отсекли им ноздри и уши, руки и ноги. Однако и этим не смогли упразднить вино. И так как [люди прибегали ко] множеству различных уловок, [Наджаф-Кули-бек] был в смятении и спрашивал то одного, то другого, чем же должно кончиться это дело.

В это время какие-то знатные мужи — государевы слуги, издавна знакомые с этим Наджаф-Кули-беком, пригласили его как-то в знак уважения и любви к себе домой.

Присутствовало на этом пиршестве и много других знатных мужей, в числе которых был и некий князь, хранитель царских книг (все царские книги были поручены ему, чтобы он хранил и выдавал их тем, кому они нужны, и брал обратно). На этом торжестве во время беседы на разные темы шел разговор и о вине. В этой связи Наджаф-Кули-бек обратился [к присутствующим] с вопросом, мол, удивляюсь, почему не укореняется [у нас] запрещение вина; государь который раз приказывает, а мы прибегаем к стольким пыткам и наказаниям и все же не можем упразднить вино. И