Июнь 41-го. Окончательный диагноз - Марк Солонин

Первый день

В отличие от Прибалтийского ОВО (Северо-Западного фронта), где фактический подъем войск по боевой тревоге начался 16–18 июня, ситуация в Западном ОВО столь однозначному описанию не поддается. Первичных документов, доступных для изучения, почти нет или вовсе нет. Журнал боевых действий Западного фронта составлен задним числом и в ситуации, когда у многих действующих лиц появилось серьезное желание «откорректировать» историю разгрома фронта. Если же верить тому, что в 1961 г. писал Сандалов, то в 4-й Армии близорукая (или демонстративная?) беспечность достигла необычайных размеров:

«21 июня ни командование 4-й Армии, ни командиры соединений и частей, ни советские и партийные организации Брестской области не ожидали вторжения немецко-фашистских войск и не думали, что оно произойдет через несколько часов. Поэтому никаких мер по приведению войск в боевую готовность вечером 21 июня на брестском направлении не проводилось. На двое суток раньше, 19 июня, состоялся расширенный пленум областного комитета партии, в котором участвовало большое число армейских политических работников… На вопросы участников пленума, можно ли отправить семьи из Бреста на восток, секретарь обкома ответил, что этого не следует делать, чтобы не вызвать нежелательных настроений…»

Ближе к полуночи командование собралось в помещении штаба Армии в г. Кобрин. Спать в прямом смысле этого слова в ту роковую ночь не пришлось никому. По версии Сандалова, «примерно в 2 часа ночи 22 июня прекратилась проводная связь штаба армии с округом и войсками. Связь удалось восстановить только в 3 часа 30 минут. Порыв проводов обнаружили наши связисты в Запрудах и Жабинке. После восстановления связи командующий армией получил переданное открытым текстом по телеграфу (БОДО) приказание командующего войсками Западного ОВО о приведении войск в боевую готовность. Одновременно указывалось в первую очередь бесшумно вывести из Брестской крепости «пачками» 42-ю стрелковую дивизию и привести в боевую готовность 14-й механизированный корпус». [378]

Сандалов писал книгу через 20 лет после обсуждаемых событий, арестованный командующий Западным фронтом генерал армии Павлов давал показания через несколько недель после начала войны. В протоколе первого допроса (от 7 июля) события описаны им несколько по-другому:

«Согласно указанию наркома я немедленно вызвал к аппарату ВЧ всех командующих армий, приказав им явиться в штаб армии вместе с начальниками штабов и оперативных отделов. Мною также было предложено командующим привести войска в боевое состояние (здесь и далее выделено мной. — М.С. ) и занять все сооружения боевого типа и даже недоделанные железобетонные. Коробков — командующий 4-й Армии, доложил, что у него войска готовы к бою. Боеготовность Брестского гарнизона он обещал проверить. На это я Коробкову указал, что гарнизон должен быть на том месте, где ему положено по плану, и предложил приступить к выполнению моего приказания немедленно. Этот разговор с командующими армий происходил примерно около двух часов ночи.

В 3 часа 30 мин. народный комиссар обороны позвонил ко мне по телефону снова и спросил: что нового? Я ему ответил, что сейчас нового ничего нет, связь с армиями у меня налажена и соответствующие указания командующим даны. В течение дальнейших 15 минут я получил от командующих следующую информацию: от 4-й армии — «всюду и все спокойно, войска выполняют поставленную вами задачу». На мой вопрос — выходит ли 22-я танковая дивизия из Бреста, получил ответ: «Да, выходит, как и другие части» (выделено мной. — М.С. )». [319]

Расстреляли и Павлова, и Коробкова. Кто из них был более виноват, уже не узнать никогда, но из Брестской крепости (равно как и из южного военного городка) никто войска не вывел. Там их, спящих в переполненных казармах, и накрыл шквал огня немецкой артиллерии.

Командование вермахта сосредоточило против Брестской крепости мощную группировку артиллерии, соответствующую сложности задачи («ядром крепости была ее цитадель, расположенная на острове, омываемом с юго-запада Западным Бугом, а с юга и севера рукавами р. Мухавец. Кольцевой стеной цитадели являлась кирпичная двухэтажная казарма с 500 казематами для размещения войск. Под казематами находились складские помещения, а ниже — сеть подземных ходов… Кольцо бастионов с крепостными сооружениями, казармами и складами являлось внешним прикрытием цитадели. С внешней стороны этого кольца более чем на 6 км тянулся массивный земляной вал десятиметровой высоты, который являлся наружной стеной всей крепости. Земляной вал опоясывался рукавами Западного Буга и Мухавца, каналами и широкими рвами, заполненными водой» ). Кроме собственного артполка штурмовавшей крепость 45-й пехотной дивизии было задействовано три дивизиона тяжелых 210-мм гаубиц и 9 батарей реактивных минометов «Небельверфер» (включая тяжелые с ракетными снарядами калибра 280 мм и 320 мм) [125]. Для разрушения подземных казематов решено было использовать две установки самоходных 600-мм мортир — чудище весом в 126 тонн, способное забросить на 4–6 км снаряды весом от 1,2 до 2,2 тонны.

Конечно, понятия «много» и мало» сильно зависят от того, с какой стороны фронта смотреть на цифры. Немцы считали (о чем можно прочитать в первых же строках доклада командира 45-й пехотной дивизии), что артиллерии у них было мало: «Артиллерийский план наступления был разработан не столько с расчетом на его действительное воздействие, как на внезапность… Несмотря на многочисленные запросы дивизии, оснащение было недостаточным, и артобстрел не мог быть долговременным… То, что тяжелые реактивные минометы не способны разрушить подвалы и другие укрытия крепости, было известно и неоднократно подчеркивалось командиром дивизии…» [380] Не слишком удачным для немцев оказалось и использование 600-мм мортир. В первый день они произвели совокупно всего 7 выстрелов — после чего обе установки вышли из строя; 23 июня удалась выпустить еще 7 снарядов, 24 июня — 17, два снаряда не разорвались [126].

Все эти, как реальные, так и выдуманные в желании оправдаться за большие потери, недостатки артиллерийской подготовки штурма были с лихвой «компенсированны» тем, как советское командование использовало Брестскую крепость. Сандалов пишет об этом вполне откровенно: «Большое количество личного состава частей 6-й и 42-й стрелковых дивизий осталось в крепости не потому, что они имели задачу оборонять крепость, а потому, что не могли из нее выйти». Оно и понятно — всякая крепость строится так, чтобы в нее было трудно войти; вывести под огнем противника многотысячную толпу через «игольное ушко» ворот в крепостной стене было ничуть не легче.

Части двух стрелковых дивизий, а также 33-й инженерный полк, окружной военный госпиталь, подразделения войск НКВД, большое количество начсостава с семьями (!) оказались в ловушке просто потому, что расположенные на расстоянии ружейного выстрела от границы здания крепости решено было использовать в качестве казарменного фонда. Ни два года, проведенные на «освобожденной» территории восточной Польши, ни поток тревожных донесений разведки, который валом шел в последние перед войной дни, не помогли командованию Западного ОВО и 4-й Армии принять очевидное решение и найти для размещения личного состава другую площадку, не у самых пограничных столбов.

На момент начала артобстрела в Брестской крепости находились части 6-й и 42-й дивизий в составе примерно 10 стрелковых батальонов, одного артполка, 4 отдельных батальонов (связь, разведка, ПТО, ПВО); командный состав частично находился в крепости, частично — на квартирах в городе Бресте. В тех подразделениях, где удалось сохранить минимальный порядок и управляемость, командиры пытались выполнить хорошо известную им задачу — по боевой тревоге вывести подчиненных из казарм в районы сосредоточения, каковые районы были все вне крепости, а для 42-й сд так и вовсе в десятке км от крепости. Там, где людей охватила вполне понятная в подобной ситуации паника, толпа беспорядочно бросилась из казарм к воротам. И в том, и в другом случае огромная масса людей оказалась на открытом пространстве, где их беспощадно уничтожал огонь немецкой артиллерии. По многочисленным свидетельствам выживших, весь двор крепости был буквально завален трупами.

Точные цифры потерь сегодня уже не сможет установить никто. Некоторое представление о масштабе разгрома могут дать три цифры из отчета 45-й немецкой пехотной дивизии: в Бресте и Брестской крепости захвачено 14 576 винтовок и 1327 пулеметов, взято в плен 7223 человека. [380] Запись в Журнале боевых действий Западного фронта предельно лаконична: «Две полнокровные дивизии (12 тыс. состава), 6-я и 42-я, сконцентрированные в крепости Брест, понесли большие потери при выходе из крепости и вышли оттуда дезорганизованными, оставив большое количество материальной части и все запасы». [381]