Хрущев - Уильям Таубман

Если так, Берия должен был ожидать, что заседание 26 июня окончится арестом Маленкова. «Что это ты, Никита?! — вскричал он, схватив Хрущева за руку, когда понял, что ловушка подготовлена для него»77. Такой двойной заговор кажется слишком сложным замыслом для простоватого Никиты Сергеевича — однако мы уже имели немало случаев заметить, что его «простота» давно стала лишь удобной маской.

Победители 26 июня, действуя в классической сталинской манере, объявили Берию «врагом народа» и арестовали его жену и сына, а также ближайших помощников из МВД. Допросы Берии и его приспешников, начавшиеся в начале июля, вели Москаленко и Роман Руденко, бывший прокурор Украины, ставший теперь генеральным прокурором СССР. Опасаясь, что Берия попытается возложить вину на них, его бывшие коллеги слушали секретное заседание суда, состоявшееся в декабре 1953 года, по радио. Однако Берия понимал, что его единственная надежда — не злить бывших товарищей, а вымолить у них помилование; хотя ему не давали бумаги и перьев, он находил возможность забрасывать бывших коллег записками, в которых умолял о прощении. С особой теплотой он обращался к «дорогому Георгию». Maленков «очень волновался, когда читал эти записки, — вспоминал Хрущев, — он боялся, что дело, направленное против Берии, обернется против него. Но мы ему сказали, что сейчас обсуждается не этот вопрос» (выделено мной. — У. Т.)78.

В начале декабря Хрущев сказал Руденко: «Пора кончать». 18 декабря начался шестидневный процесс над Берией и шестью его сообщниками, проводившийся в полном согласии со сталинскими приемами: никаких присяжных, никаких апелляций, приговор выносится немедленно. Состав суда (Москаленко и несколько высших партийных и государственных чиновников) не имел конституционного обоснования. Формальные обвинения включали государственную измену, терроризм и контрреволюционную деятельность. Особенно заинтересовал судей длинный список женщин, в том числе известных актрис, а также жен и дочерей элиты — жертв похоти Берии79.

Следуя директиве Президиума, вынесшего приговор еще до суда, судьи признали Берию и его подчиненных виновными по всем пунктам и приговорили к расстрелу в том самом бункере, где проходил процесс. После оглашения приговора охранники сняли с Берии тюремную робу, оставив его в нижней белой рубахе, связали ему руки за спиной и привязали веревку к крюку, вбитому в деревянную доску особой формы, призванную оградить свидетелей от рикошетящих пуль. Берия попытался заговорить, и Руденко приказал заткнуть ему рот полотенцем. Расстреливал Берию не обычный палач, а генерал-полковник Павел Батицкий. За мгновение до казни свидетели видели, как Берия дико вращает глазами. Батицкий выстрелил в упор ему в лоб. Немедленно вслед за тем тело было сожжено в Донском крематории80.

Приговор был вынесен и приведен в исполнение 24 декабря. Неделей ранее в советской прессе был опубликован список выдвинутых обвинений. ЦК, разумеется, не дожидался суда: его члены еще в июле постановили сделать Берию козлом отпущения, взвалив на него страшнейшие из сталинских преступлений и оставив незапятнанной репутацию самого Сталина — и свою собственную. Маленков, председательствовавший на пленуме, был особенно осторожен, словно боялся, что поток обвинений против Берии утопит и его. Такую же сдержанность проявляли Каганович и Микоян; Молотов предпочел говорить только о внешней политике. Самую пламенную речь, живую и искреннюю по тону, но явно тщательно продуманную, произнес Хрущев. В своих обвинениях он касался прежде всего тридцатых годов, когда его коллеги имели более непосредственное отношение к террору, чем он сам. Поскольку время нападать на Маленкова еще не пришло, он ограничился лишь намеком на близость последнего к Берии. Стремясь защитить себя, Маленков в ответ намекнул, что за происходившее в годы правления Сталина отвечает прежде всего сам Сталин. Хрущев играл на пленуме главенствующую роль. Константин Симонов был поражен «страстным удовольствием», с которым он описывал пленение Берии. «Для меня было совершенно очевидным, когда я слушал его, — вспоминал Симонов, — что Хрущев был инициатором этой поимки с поличным, потому что он оказался проницательнее, талантливей, энергичней и решительней, чем все остальные»81.

Весной и летом 1953 года Рада Аджубей и Сергей Хрущев проводили много времени на даче отца — в роскошном двухэтажном дворце в псевдоготическом стиле, который когда-то принадлежал дядюшке Николая II, московскому генерал-губернатору великому князю Сергею Александровичу. Как только позволила погода, Никита Сергеевич покинул квартиру на улице Грановского с окнами во двор. Он любил цветение яблонь и вишен, сирени и шиповника и долгие прогулки по берегу Москвы-реки. Рада не часто видела отца — он уезжал на работу рано утром, а возвращался поздно вечером, — но запомнила его реакцию на возвышение Берии: «Он прекрасно понимал, что для него самого это может означать либо конец, либо величайшую победу. Теперь все висело на волоске»82.

Когда выяснилось, что победа остается за ним, вспоминает Алексей Аджубей, «Хрущев даже внешне очень изменился. Стал более уверенным, динамичным». «Еще приметнее стала манера Хрущева вести разговор куда самонадеяннее, чем было недавно». Эту перемену заметили и другие — и сделали соответствующие выводы. Охрана Хрущева начала «иначе, более нагло вести себя». Коллеги по Президиуму уступали ему первое место; когда все руководство куда-либо отправлялось, первым приезжал и уезжал автомобиль Хрущева83.

По воспоминаниям Аджубея, в июле 1953-го Хрущев решил, что «настал час» — сладкий миг, к которому он будет снова и снова возвращаться в своих воспоминаниях, всякий раз дополняя историю новыми красочными подробностями. Несколько лет спустя, отдыхая на своей крымской даче, Хрущев выйдет из моря в своих мешковатых купальных трусах, плюхнется на песок и начнет рассказывать помощникам, как перехитрил Берию. Во время Совещания коммунистических и рабочих партий в 1960 году эмоциональный Хрущев поразит советских и иностранных лидеров рассказом о том, как Маленков в критический момент «побелел» и его «пришлось пнуть ногой под столом», а сам Берия «позеленел и наложил в штаны». Слаще всего для Хрущева, по словам Константина Симонова, было сознание, что Берия считал его «жирным, неуклюжим, краснорожим дураком, которого он, Берия, всегда переиграет и вокруг пальца обведет». Неудивительно, что совещание в ноябре 1960 года Хрущев закончил пересказом уже известной нам истории Винниченко и очередным сравнением себя с «сапожником Пиней»84.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});