Серый туман - Евгений Лотош

— Нет, шеф! Не надо! Я их за глотку возьму, вот увидите! Недели не пройдет, как всех к ногтю!..

— Кретин! — рявкнул Треморов, уже не сдерживаясь. — Осел! Олух новорожденный! Как, по-твоему, твое «за глотку» будет выглядеть? Служба Общественных Дел разгоняет народные дружины, защищая уличных торговцев наркотиками? Совсем умом тронулся?

Народный Председатель шумно выдохнул, успокаиваясь.

— Мне плевать, что подумают наши овцы. Плевать, о чем они начнут шептаться по кухням. Но далеко не плевать, что скажет по такому интересному поводу Сахара, особенно сейчас. Если Маронго заподозрит, что мы кормим иностранные бандитские семьи, не видать нам не то что кредитов – горсти песка из пустыни!

— И что же делать, шеф?.. — Дровосеков почувствовал, что у него дрожат пальцы, и поспешно сжал кулаки. — Наши планы…

— Планы остаются. Но запомни: я хочу чтобы овцы на самом деле стали овцами. Чтобы они сидели на бутылке, игле, дозе, колесах, как угодно! Чтобы они думали только о том, как вернуться домой к своей заначке, а не о пустых магазинах и прогнившей канализации! И ты, дружок, придумаешь, как по-тихому прикрыть самодеятельность с дружинами. А не придумаешь или устроишь публичный скандал – сотру в пыль. Понял? Тогда свободен.

04.08.1582, суббота

Кабинет казался огромным и пустым, как зимний санаторий. Тишина давила на затылок, стремясь раздавить и без того раскалывающуюся голову. Начальник Канцелярии нехотя полез во внутренний карман пиджака, извлек стеклянную трубочку и сунул под язык крохотную белую таблетку. Пару минут спустя боль отступила, но тишина навалилась еще сильнее.

Поток воздуха от вентилятора слегка колебал разложенные на столе бумаги. Шварцман еще раз скользнул по ним взглядом. Расшифровки стенограмм и магнитофонных записей допросов. Отчеты наружного наблюдения. Графики движения поездов и грузовиков. Статистические сводки из больниц и диспансеров… Он прикрыл глаза и снова увидел серый чужой мир, как его передавало странное устройство на машине Хранителей. Бесцветный, словно картонный, силуэт разгружающегося сухогруза, и в трюме – обведенный красным параллелепипед контейнера. Большого, вызывающе большого контейнера с таким маленьким неприметным пакетом внутри… Если только Хранитель не соврал… но зачем?

Его палец пополз по строчкам отчета. Корявый почерк агента – наверное, матроса или грузчика – плохо разбирался в тусклом свете настольной лампы. Но Шварцман уже успел выучить текст почти наизусть. «Приехали одэшники на бальшой черной литучей машине сказали не ставить контейнер в штабель, что мы казлы и пошли атсюда, патом приехал грузовик одэшники погрузили контейнер, все уехали». Рядом – другой отчет. Мелкий бисерный почерк человека, явно привыкшего писать. «Грузовик, забравший контейнер, обнаружен по госномеру. Приписан к транспортной колонне краевого Управления Общественных Дел в Нинсиа. Водитель Штепа Франк Генрихович, будучи ненавязчиво приглашенным в пивную, в доверительном разговоре сообщил, что непосредственно от директора автоколонны получил приказ взять машину и выполнять все указания не известного ему капитана Службы Общественных Дел. Неизвестный идентифицирован как Круль Михаил Джамалевич, сотрудник Третьего отдела УОД по Южнокитайскому краю…»

И еще один лист на машинке – копия, потому что рукописный оригинал, знал Шварцман, измят и перепачкан до нечитаемости, в последний момент выброшенный мертвым сейчас оперативником в придорожную канаву. «02:08 ночи, колесный грузовик „Брус-7“, армейская модифик., ном. заляпан грязью, цифры 15–32 (?), в кабине двое. 02:10, легковая машина, „Росомаха“ 6 мод., ном. не видно, антиграв в рассинхр., жужжит, стекла темные, идет в 100 м. за грузовиком. Следую за машиной…»

Отчеты. Справки. Графики. Сводки. Сотни людей по всей стране по крупицам собирали информацию, не зная, зачем и для кого. По нитям гигантской паутины тайной полиции эти капли стекались в аналитический центр, скромно носивший название Канцелярии Народного Председателя. И он, Шварцман – гигантский паук в центре: серый, малоизвестный и могущественный. Возможно, даже могущественнее самого Народного Председателя.

Почти три десятилетия он оставался верным другом, а потом и соратником пареньку из детдома, с которым судьба свела его в отрочестве. Заморышу с голодным взглядом тогда, могучему изворотливому Народному Председателю сегодня. Страна развивалась, росла, ученые открывали законы природы, а рабочие плавили сталь, из которой потом делали мощные танки. О да, заслуга Сашки Треморова в том, что страна процветала последние пятнадцать лет, немалая. И, конечно, приходилось избавляться от горластой, но пустой мелюзги, что-то кричавшей по грядущую катастрофу, деградацию промышленности из-за самодурства чиновников, умирающую деревню, и вообще пользовавшейся временными затруднениями, чтобы обратить на себя внимание. С такими разговор шел короткий. Или срок за тунеядство, или психиатрическое обследование правильными врачами, или суд за мужеложество… Кому-то давали и уголовные статьи, если находился повод. Но по пустякам, конечно, не зверствовали. Каждый человек полагает себя пупом земли, и если за самомнение отрывать головы, придется отрывать их всем. Пусть себе мнят, но только тихо, про себя. На кухне или в узком кружке таких же пустоголовых интеллигентов. Времена Железняка, когда из троих собравшихся на кухне один обязательно оказывался сексотом, давно прошли.

Да, редко, очень редко приходилось идти на крайние меры, и все развивалось к лучшему. А сколько удовольствия начальник Канцелярии получал, когда удавалось зацепить настоящую банду – убийц, насильников, воров! Интеллигентишки хотя бы полагали, что пытаются помочь стране. Бандиты же внаглую рвали ее на куски, и их чаще всего живыми не брали. Без разбору – сам воровал или только на стреме стоял. Временные трудности на то и временные, что никогда не ослабляют организм по-настоящему. А присосавшиеся к нему в момент недомогания паразиты рано или поздно окажутся уничтоженными иммунной системой.

Но потом… Чем дальше, тем чаще оказывалось, что временные трудности плавно переходят в постоянные. Экспорт зерна за валюту, с таким трудом налаженный в эпоху Железняка ценой жизней десятков тысяч кулаков, жадно прячущих пшеницу и рожь в ухоронках, из реки превратился сначала в ручеек, а потом иссяк совсем. А затем страна впервые начала закупать хлеб за границей. Один пожилой грузный сахарец, матерый и опасный враг, которого, по слухам, уважал даже Вождь, узнав о таком, заметил, что боялся погибнуть от пули диверсанта, но, видимо, умрет от смеха. Жестоко усмиренная и введенная в рамки крестьянская вольница, давно забывшая веселые времена Разгуляя, так и не превратилась в хорошо отлаженную машину по производству продуктов. Стада хирели, урожаи падали, и даже удобрения, тоннами засыпаемые в тощую землю, не спасали. Только нефть, которой Сахару обделила матушка-природа, и спасала страну от голода.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});