В тайге стреляют - Юрий Шамшурин

— Как плечо?

— Доктор лежать много велел!

— Слышь, Назарка! — низко наклонившись к нему, шепотом поведал Костя. — На днях собрание будет. В городе комсомол создают. Эркасээм. Ну, из молодежи, вроде нас с тобой, из голытьбы которые. Нас, красноармейцев, тоже пригласили.

Назарка повернулся к Люну, бросил полушубок на спинку кровати с никелированными шишечками.

— Какой эркасээм? — заинтересованно спросил он.

— Я с одним давеча познакомился, шустрый парнишка! Синицын фамилия. Сказал, что из ячейки, — пояснил Костя и задумался, покусывая губы. — Эркасээм?.. Ну, в общем, соберемся мы, из бедняцкого класса которые, вместе. Сделаем себе правило: один — за всех, все — за одного, чтоб капиталисты и помещики снова на нашего брата узду не нацепили... Понимаешь, вроде бы партия из рабоче-крестьянской молодежи, — все как у большевиков. И лозунги такие же. И товарищ Ленин тоже наш вождь... Обязательно велели прийти на собрание мне, тебе и остальным нашим. И каждому речь сказать надо будет. Так Синицын наказал!

Пристроив здоровую руку под щеку, Назарка задумался. Костя тихонечко вынул из оттопыренного кармана несколько твердых, точно кремень, мятных пряников, слипшиеся леденцы, завернутые в дырявую обертку, и пачку папирос. Положил в изголовье на одеяло.

— Это тебе! — застеснявшись, заметил он.

— Зачем, Костя? — удивленно покосился Назарка на подарки.

— Как — зачем? — нахмурившись, пробурчал Люн. — Поправиться тебе надо, и с раненой рукой махорку курить неудобно.

— Всех якутских парней собрать в эркасээм! — приподнявшись, заговорил Назарка. — Бедных и которые у тойонов в хамначитах — всех бы в эркасээм! А еще бы девушек наших пригласить, которые от скота не отходят и с коровами в байских хотонах спят...

— Силища! — увлеченный порывом друга, подхватил Костя. — Понимаешь, Назарка, если бы все якутские парни и девчата были с нами! Куда бандитам деваться? Крышка! Аллилуйя!

— Стараться я буду, Костя. Теперь, поди, маленько грамотным, сознательным стал!

Назарка опустил голову на пуховую подушку и опять задумался, улыбаясь чему-то.

— Ладно, Назар, коли доктор приказал, — отдыхай! — встал Костя. — Я на улицу... Девчата там. — И он хитро подмигнул.

Назарка вскрыл принесенную Костей пачку. Папиросы были залежалые, дореволюционного завоза. Некогда душистый, ароматический табак заплесневел, подопрел, и во рту появился неприятный привкус. Назарка отодвинул кровать, сел к окну, где было посветлее, и раскрыл книгу, которую принес ему Фролов.

Последнее время Назарка без разбору читал, что ни подвертывалось под руку — книги, брошюры, листовки, прокламации, объявления у Совета. А редкие газеты, попадавшие в отряд, он знал чуть ли не наизусть от названия до адреса, где эта газета издавалась.

И сколько еще встречалось сложного, непонятного! За разъяснениями Назарка обращался к комвзвода Фролову, старшине Кеше-Кешичу и к рядовым красноармейцам. Многих он ставил в тупик своими вопросами.

— Вселенский собор?! — озадаченно протянул Ларкин и с некоторой опаской покосился на объемистую книгу в темном кожаном переплете. — Может, забор?.. Хрен его знает, что за у всей Лены забор. Река эта, паря, длинная, никаких тебе заборов, пожалуй, не хватит... Шел бы ты, Назарка, лучше к ученым людям. Они тебе и просветлят мозги! — мрачно посоветовал он.

Лишь старшину Кешу-Кешича никогда не смущали Назаркины вопросы, какие бы неожиданные они ни были. Старшина очень серьезно, внимательно выслушивал здорово повзрослевшего парня, склонив к нему свою маленькую птичью голову, и, подумав, пускался в пространные объяснения. Неоценимую услугу ему оказывали мимика и жесты, без которых, кажется, он бы и двух слов не связал. Руки и мускулы лица зачастую опережали язык. При этом Кешу-Кешича нисколько не волновало, правильно он отвечает на вопрос или нет. Буквально обо всем на свете у него было собственное суждение. И о будущем устройстве общества старшина имел свою, отличную от других и довольно оригинальную точку зрения.

— При Николашке-кровососе как было? Капиталисту, либо помещику, или другому прочему, к примеру, эксплуататору — тысячу рубчиков на нос, а рабочему классу — целковый на горб! Где уж тут справедливость! — рассуждал Кеша-Кешич. — Вот последнюю контру прижмем к ногтю — и по своему жизнь повернем. Тебе полтину, и мне полтину, и Назарке непременно чтоб полтина была — всем по полтиннику! Тогда людям делить нечего станет, и войны не будет. Сплошь по России мир на веки вечные!

— А как мерить, старшина? — поинтересовался Ларкин. — Я, допустим, на заводе слесарничаю, а Костя в шахте уголек рубит. Как тут быть?.. Старатель, тот золото намоет. Куда его?

— Чтоб без обману, по рабочей совести! — горячился Кеша-Кешич. — Кашу мы ведь поровну делим! В каждую миску по ложке, и никто не спорит!

— А как с добавком?

— Зачем тебе добавок, коли всего хватает и соседу ты без отдачи взаймы одолжишь!.. Излишки, они будут, конечно. Не без того. В общий котел их. Появился у крестьянина жеребенок — сдавай его. Совет распределит — кому. Человеки-то рождаться, поди, тоже будут...

— Сочинитель ты, старшина! Большевики знают, что делать. К тебе за советом не придут!

Рубиновая заря с сиреневой окаемкой охватывала половину неба. Стекла в окнах как будто изнутри были освещены ярким огнем. Лес полностью стряхнул с себя зимнее одеяние и тихо, взбудораженно гудел, словно предчувствуя скорое пробуждение.

Красноармейцы были в сборе — не расходились. Фролов приказал ждать его. Назарка лежал на кровати, пристроив на стуле раскрытую книгу. Но что-то не читалось. Тянуло в пробуждающуюся тайгу, на волю, чтоб каждой клеточкой тела вдруг ощутить взбалмошную прелесть оживающей природы... Непонятное тревожное предчувствие томило Назарку.

Сопровождаемый настороженными взглядами притихших красноармейцев, в комнату вошел Фролов, у порога старательно вытер ноги. Двигался командир не спеша, осторожно ступая по чистым половицам. Потеснив Коломейцева, он присел к столу, снял папаху с протершейся до глянца залысиной, достал носовой платок и вытер вспотевший лоб. Потом оглядел бойцов своими голубыми, чуть навыкате глазами. По сосредоточенному, торжественному виду командира красноармейцы догадались, что их ожидает какая-то радостная весть...

В тот день, когда отряд вернулся в город, разгромив очередную банду, Фролов сказал Чухломину:

— Пообтрепались мои хлопцы — дальше некуда! Когда же обмундирование поступит?

— Что-то задержали с отправкой, да и трудно им там, — ответил Чухломин и раздумчиво пощупал усы. — А мы на месте устроим! Есть у меня на примете толстопузики. Припрятали товары — и ни гу-гу! Будто мы ничего не знаем... У, контра! Спят и видят, как бы нас поскорей скинули! Я бы их всех... Будет твоему отряду обмундирование. Дай список личного состава, укажи примерный размер каждого, да помалкивай до поры!..