Барчестерские башни - Антони Троллоп

— Спасибо, Нелли! Спасибо, милочка, но...

— Если бы ты жил тут, с нами, папа, как и следовало бы — ведь мы совсем одни,— то этой отвратительной истории с мистером Слоупом вовсе не произошло бы.

Но мистер Хардинг не дал себя уговорить и не отказался от своего маленького приюта на Хай-стрит. Он обещал приходить к дочери обедать, гостить у нее, посещать ее каждый день — но только не поселиться у нее насовсем. Деликатность не позволяла ему сказать дочери, что хотя она отказала мистеру Слоупу и, по-видимому, откажет мистеру Стэнхоупу, в один прекрасный день, возможно, явится тот, кому она не откажет, и тогда большая спальня перестанет быть лишней. Он не сказал так, но подумал, и эта мысль придала вес остальным причинам, по которым он решил сохранить за собой душную противную комнатушку на Хай-стрит.

Вечер прошел спокойно и приятно. Элинор всегда предпочитала общество отца всякому другому. Поклонение младенцу, пожалуй, было чуждо его натуре, но зато он умел жертвовать собой, а потому прекрасно вел третий голос в трио, воспевавшем хвалу удивительному ребенку.

Вечером они музицировали — малыша опять уложили спать на кушетке,— когда вошла горничная и на подносике подала хозяйке записку в прелестном розовом конверте. По Комнате разлилось благоухание. Мери Болд и миссис Болд обе сидели за фортепьяно, а мистер Хардинг с виолончелью — возле них, а потому все трое могли любоваться элегантным конвертом.

— С вашего разрешения, сударыня,— сказала горничная,— кучер доктора Стэнхоупа говорит, что ему велено подождать ответа.

Элинор, беря записку, стала совсем пунцовой. Почерк был ей незнаком. Записки Шарлотты, которые она постоянно получала, были совсем другими. Шарлотта писала на больших листах, складывала их треугольником, надписывала адрес твердым размашистым почерком и довольно часто добавляла кляксу, точно свой особый значок. На этом же конвертике адрес был написан изящным женским почерком, а на облатке красовалась золотая коронка. И Элинор догадалась, что это письмо от синьоры. Подобные эпистолы в большом количестве рассылались из любого дома, где в настоящую минуту пребывала синьора, но они редко бывали адресованы женщинам. Когда камеристка синьоры велела кучеру отвезти письмо миссис Болд, тот недоверчиво объявил, что она, наверное, что-то напутала. И получил от камеристки оплеуху. Если бы мистер Слоуп увидел, с каким смирением кучер принял кару, это могло бы послужить ему полезным наставлением в философии и в религии.

Вот что содержалось в записке (автор торжественно обещает, что больше на этих страницах не будет полностью воспроизведено ни одно письмо):

“Дорогая миссис Болд! Могу ли я просить вас, как о великом одолжении, чтобы вы навестили меня завтра? Приезжайте в любой удобный Вам час, но, если возможно, пораньше. Разумеется, если бы я могла приехать к вам сама, я не стала бы затруднять вас подобной просьбой.

Мне отчасти известно, что произошло вчера, и я могу обещать, что вы будете избавлены от какой-либо неловкости. Мой брат сегодня уезжает в Лондон, откуда он отправится в Италию.

Вероятно, вы поймете, что я не стала бы так злоупотреблять вашей любезностью, если бы не должна была сообщить вам нечто важное. Поэтому прошу вас простить меня, даже если вы не пожелаете исполнить мою просьбу, и остаюсь

искреннейше ваша М. Визи Нерони.

Четверг, вечер”.

Трио обсуждало это послание минут пятнадцать, и было решено, что Элинор напишет синьоре, что будет у нее завтра в двенадцать.

ГЛАВА XLV

Стэнхоупы у себя дома

Теперь мы должны вернуться к Стэнхоупам и посмотреть, что они делали после возвращения из Уллаторна.

Шарлотта, приехавшая домой с сестрой, в большом волнении ждала прибытия вновь отправленной в Уллаторн кареты. Она не сбежала вниз, не бросилась к окну и ничем другим не выдала своего нетерпения. Однако, когда раздался стук колес, она встала и навострила уши, стараясь уловить шаги Элинор или веселый голос Берти, помогающего ей выйти из кареты. Если бы она услышала их, это значило бы, что все в порядке, но она не услышала ничего, кроме тяжелых шагов отца, который, выйдя из кареты, медленно прошел через переднюю в свой кабинет на первом этаже.

— Пригласите ко мне мисс Стэнхоуп,— сказал он лакею.

— Что-то не так,— заметила со своей кушетки Маделина.

— С Берти все кончено,— ответила Шарлотта и добавила, обращаясь к вошедшему лакею. — Знаю, знаю. Скажите, что я тотчас приду.

— Значит, из ухаживаний Берти ничего не вышло,— сказала Маделина.— Впрочем, я другого и не ждала.

— Он сам виноват. Она была достаточно подготовлена, в этом я уверена,— сказала Шарлотта со злостью, которую часто можно услышать в голосе женщины, говорящей о другой женщине.

— Что ты скажешь ему? — Синьора имела в виду отца.

— Это зависит от того, каким я его найду. Он ведь собирался дать кредиторам Берти двести фунтов, чтобы они оставили его в покое до свадьбы. Так пускай отдаст эти деньги самому Берти, чтобы он мог уехать.

— А где он сейчас?

— Бог знает! Курит в парке мисс Торн или ухаживает за какой-нибудь из мисс Чэдуик. Ему все трын-трава. Но он взбесится, если я сейчас же к нему не пойду.

— Да, он останется таким до могилы. Но поскорее, Шарлотта! Я хочу чаю,

И Шарлотта спустилась к отцу. Он был чернее тучи — таким она его еще никогда не видела. Он сидел в кресле, но не у камина, а посредине комнаты, и ждал ее.

— Куда делся твой брат? — спросил он, едва дверь за ней закрылась.

— Это скорее я должна спросить у вас. Ведь я оставила вас обоих в Уллаторне. А где миссис Болд?

— Миссис Болд! Она поехала домой, как и следовало. И я очень рад, что она отказала этому бессердечному негодяю.

— О, папа!

— Да, бессердечному негодяю. А теперь скажи, где он и что он намерен делать. Вы долго морочили мне голову с этой женитьбой. Ну, какая женщина захочет лишиться денег, уважения, репутации, наконец, выйдя за него?

— К чему бранить меня, папа? Я сделала все, что могла.

— И Маделина ничуть не лучше,— продолжал пребендарий, который был действительно очень разгневан.

— Ну, конечно, мы все никуда не годимся.

Старик испустил тяжкий львиный вздох. Если они никуда не годились, то кто сделал их такими? Если они выросли беспринципными эгоистами, то на ком лежала вина за погубившее их воспитание?

— Я знаю, что вы трое в конце концов меня разорите.

— Ах, папа, это вздор. Сейчас вы ничего не тратите сверх своего дохода, а если появились какие-то новые долги, то я о них не знаю. Да и откуда же? Мы ведем тут такую скучную жизнь.

— А по счетам Маделины заплачено?

— Нет. Кто мог бы по ним заплатить?

— Ее муж, например.

— Ее муж! Вы хотите, чтобы я ей это передала? Вы хотите выгнать ее из своего дома?

— Я хотел бы, чтобы она вела себя пристойно!

— Ну, в чем она провинилась? Бедная Маделина! Ведь сегодня она выезжала всего второй раз за все время, пока мы живем в этом гнусном городишке.

Отец умолк, обдумывая, в какой форме сообщить о своем решении.

— Папа,— сказала Шарлотта.— Я вам еще нужна или мне можно пойти и заняться маминым чаем?

— Твой брат с тобой откровенен. Скажи мне, что он думает делать.

— Насколько мне известно — ничего.

— Ничего! Ничего, только есть, и пить, и швырять на ветер все мои деньги, какие ему удается выклянчить. Я твердо решил, Шарлотта: в этом доме он больше не будет ни есть, ни пить.

— Прекрасно. В таком случае ему лучше всего вернуться в Италию.

— Он может отправляться, куда ему угодно.

— Сказать это легко, папа. Но что это значит? Не можете же вы...

— Это значит,— сказал пребендарий, повышая голос и гневно сверкая глазами,— что я не буду больше содержать его в праздности. И это так же верно, как бог на небесах!

— О, на небесах! — сказала Шарлотта.— Что толку говорить так? Вам надо позаботиться о нем здесь, на земле. Вы не можете выгнать его из дому без гроша просить милостыню на улицах.

— Пусть просит милостыню, где хочет.

— Ему надо вернуться в Каррару. Там у него не будет почти никаких расходов. А если он попробует жить в долг, больше двухсот — трехсот паоли ему никто не даст. Но деньги на дорогу...

— Клянусь...

— Ах, папа, не клянитесь. Вы ведь знаете, что должны это сделать. Вы собирались заплатить за него двести фунтов перед свадьбой. Ему хватит и половины, чтобы устроиться в Карраре.

— Что?! Дать ему сто фунтов?

— Но ведь мы ничего точно не знаем, папа,— сказала Шарлотта, считая полезным переменить тему.— Может быть, миссис Болд приняла его предложение?

— Вздор! — ответил доктор Стэнхоуп, который заметил, что его сын даже не помог миссис Болд сесть в карету.

— В таком случае ему надо ехать в Каррару.