Барчестерские башни - Антони Троллоп

— Во всяком случае, слово, данное даме, я всегда держал твердо,— сказал мистер Торн,— особенно когда меня побуждают к этому собственные мои желания, как в настоящем случае!

Мистер Торн еще некоторое время продолжал расточать допотопные ужимки и комплименты, которые он заимствовал у сэра Чарльза Грандисона, а синьора на каждую ужимку и на каждый поклон отвечала легкой улыбкой и легким поклоном. Однако мистер Торн был вынужден стоять в ногах кушетки, так как на почетном месте у столика сидел новый настоятель. Мистер Эйрбин стоял спиной к камину, закинув на руки фалды сюртука, и не спускал глаз с синьоры — и не напрасно, ибо время от времени в него метали огненные метеоры взглядов.

— Ах, мистер Торн, вы обещали познакомиться с моей дочуркой. Найдется ли у вас сейчас минута для нее?

Мистер Торн заверил синьору, что знакомство с юной барышней доставит ему чрезвычайное удовольствие.

— Мистер Слоуп, могу ли я затруднить вас просьбой? Позвоните, пожалуйста,— сказала синьора, а когда мистер Слоуп встал, она посмотрела на мистера Торна и указала ему на освободившийся стул.

Мистер Тори, однако, никак не хотел ее понять, и мистер Слоуп вновь завладел бы этим местом, если бы его не согнала синьора, которая всегда любила поставить на своем.

— О, мистер Слоуп, прошу вас, позвольте мистеру Торну посидеть тут минуту или две. Вы меня извините? Пока мы еще можем обращаться с вами вольно, но со следующей недели, когда вы переедете в дом настоятеля, мы начнем вас бояться.

Мистер Слоуп встал с самым равнодушным видом и, удалившись в соседнюю комнату, чрезвычайно заинтересовался рукоделием миссис Стэнхоуп.

Тут привели девочку. Ей было восемь лет, и она очень походила на мать, только ее огромные глаза были черными, а волосы совсем смоляными. Очень смуглая кожа говорила о том, что в ее жилах течет южная кровь. Одета она была так по-иностранному и так экстравагантно, как только можно одеть ребенка. На ее голеньких ручках сверкали огромные браслеты, волосы были прихвачены алой с золотом сеткой, на ножках красовались алые туфельки с высокими каблуками. Ее платье слагалось из бесчисленных оборок и рюшей, юбка топорщилась так, словно ее нарочно старались поставить торчком, и не закрывала колен, но это возмещалось широкими панталончиками, сшитыми, по-видимому, из одних кружев; ее наряд довершали розовые шелковые чулочки. Так обычно одевали последнюю из Неронов к тому часу, когда начинали являться визитеры.

— Джулия, любовь моя,— сказала ее мать (“Джулия” было любимое имя всех трех дам семейства Стэнхоуп),— Джулия, любовь моя, подойди сюда. Я рассказывала тебе о чудесном празднике, на котором побывала твоя бедная мамочка. Это мистер Торн. Ты поцелуешь его, моя прелесть?

Джулия подставила щечку для поцелуев, как подставляла ее всем гостям своей матери, и тут же мистер Торн обнаружил ее и — что было гораздо ужаснее — весь ее наряд у себя на коленях. Кружева и накрахмаленный батист смялись о его жилет и панталоны, напомаженные черные кудри прижались к его щеке, а застежка одного из браслетов оцарапала ему ухо. Он не знал, как следует держать столь пышно одетую барышню, а главное — что с ней делать. Впрочем, ему в прошлом приходилось держать на коленях маленьких племянниц и племянников, и он прибег к своему обычному способу.

— Дидл-дидл-дидл-дидл,— сказал он, усадив девочку на одно колено и раскачивая ногу так, словно вращал колесо точильщика.

— Мама, мама! — сердито воскликнула Джулия.— Я не хочу, чтобы меня дидлдировали! Отпусти меня, гадкий старикашка!

Бедный мистер Торн тихонько спустил девочку на пол и отодвинул свой стул; мистер Слоуп, уже вернувшийся к Полярной звезде, которая неумолимо влекла его, громко засмеялся; мистер Эйрбин сморщился и закрыл глаза, а синьора притворилась, будто не слышала слов дочери.

— Пойди к тете Шарлотте, детка,— сказала она,— и спроси, не пора ли тебе гулять.

Но маленькая мисс Джулия, хотя ей и не понравилось, как с ней обошелся мистер Торн, привыкла к лестному вниманию джентльменов и вовсе не хотела так быстро отправляться к тетке.

— Джулия, дорогая, иди, не заставляй меня повторять! — Но Джулия, надувшись, осталась в комнате.— Шарлотта! Возьми ее, пожалуйста,— продолжала синьора.— Ей необходимо подышать свежим воздухом, а дни становятся такими короткими!

На этом и закончилось пресловутое знакомство мистера Торна с последней из Неронов.

Мистер Торн легче перенес капризную выходку девочки, чем смех мистера Слоупа. Он мог смириться с тем, что его назвал стариком ребенок, но он не желал, чтобы над ним смеялся капеллан епископа, даже если этого капеллана и собирались сделать настоятелем. Он ничего не сказал, хотя и не скрыл своего гнева. Но синьора была готова отомстить за него.

— Мистер Слоуп! — сказала она.— Я слышу, что вы одерживаете одну победу за другой.

— Какие же? — спросил он, улыбаясь. Ему нравилось, когда с ним говорили, как с будущим настоятелем, хотя он всячески отрицал возможность такого назначения,

— И в любви, и в войне.

Улыбка мистера Слоупа несколько угасла,

— Мистер Эйрбин,— продолжала синьора,— не правда ли, мистер Слоуп — большой счастливец?

— Наверное, не более, чем он того заслуживает,— ответил мистер Эйрбин.

— Только подумайте, мистер Торн! Он будет нашим новым настоятелем. Разумеется, мы все здесь это знаем.

— Право, синьора,— возразил мистер Слоуп,— мы все ничего не знаем. Уверяю вас, я сам...

— Нет, он будет новым настоятелем, мистер Торн. Это верно!

— Гм! — сказал мистер Торн.

— Обойдя стариков вроде моего отца и архидьякона Грантли.

— А... э… — сказал мистер Слоуп.

— Архидьякон не принял бы этого назначения, — заметил мистер Эйрбин, и мистер Слоуп улыбнулся мерзкой улыбкой, которая яснее всяких слов сказала: “Зелен виноград!”

— Обойдя всех нас,— продолжала синьора.— Ведь я причисляю к соборному духовенству и себя.

— Если я стану настоятелем... — сказал мистер Слоуп.— То есть если бы я мог им стать, то гордился бы подобной канониссой.

— О, мистер Слоуп, не перебивайте! Я еще далеко не кончила. Вы будете гордиться другой канониссой. Ведь мистер Слоуп получит не только дом настоятеля, но и жену, чтобы было кого туда ввести.

Лицо мистера Слоупа вновь омрачилось.

— И жену с большим состоянием. Удача, как беда, никогда не приходит одна, не правда ли, мистер Торн?

— Да, никогда,— ответил мистер Торн, которому разговор о мистере Слоупе и его делах не доставлял никакого удовольствия.

— Когда же это свершится, мистер Слоуп?

— Что “это”? — спросил он.

— О, мы знаем, что нового настоятеля назначат через неделю. И шляпа, конечно, уже заказана! Но когда же свадьба?

— Моя или мистера Эйрбина? — ответил он, пытаясь превратить все в шутку.

— Я говорила о вашей, хотя, возможно, мистер Эйрбин вас все-таки опередит. Но о нем мы ничего не знаем. Он слишком скрытен. А вот вы откровенны и ничего не таите.

Кстати, мистер Эйрбин, это мне нравится гораздо больше. Сразу видно, что мистер Слоуп счастлив в любви. Ну же, мистер Слоуп! Когда вдова станет госпожой настоятельницей?

Мистера Эйрбина больно ранило это поддразнивание, и все же он не мог заставить себя уйти. Он по-прежнему верил — верой, порождаемой страхом, что миссис Болд, возможно, станет женой мистера Слоупа. Маленькое приключение мистера Слоупа в лавровой аллее осталось ему неизвестным. Точно с теми же основаниями он мог бы предполагать совершенно обратное — что мистер Слоуп бросился к ногам вдовы, получил ее согласие и вернулся в Барчестер счастливым женихом. Шуточки синьоры язвили мистера Слоупа, но они равно язвили и мистера Эйрбина. Он по-прежнему стоял у камина, сжимая и разжимая руки в карманах панталон.

— Ну, мистер Слоуп, не будьте так скромны! — говорила синьора.— Ведь мы все знаем, что тогда в Уллаторне вы сделали ей предложение. Скажите же, как она изъявила согласие. Простым “да”? Или двумя “нет”, означающими утверждение? Или безмолвно? Или же она сказала прямо и открыто, как подобает вдове: “Извольте, сударь! Я стану миссис Слоуп, когда вы пожелаете!”

Ни разу в жизни мистер Слоуп еще не чувствовал себя так скверно. Слева сидел и посмеивался про себя мистер Торн. Справа стоял его старый недруг мистер Эйрбин и не спускал с него глаз. В дверях, соединявших гостиные, несколько зрителей — в том числе Шарлотта Стэнхоуп и преподобные господа Грей и Грин — любовались его растерянностью. Он понимал, что должен найти способ обратить шутки синьоры против нее же. Он знал, что сделать это необходимо, но слова не шли ему на язык. “Так трусами нас делает раздумье”. Он вновь ощутил на щеке пальцы Элинор — но кто видел эту пощечину? Кто рассказал про нее этой ведьме, которой так нравится издеваться над ним? Он стоял, багровый, как карбункул, немой, как рыба, и оскаливал зубы, стараясь изобразить улыбку, жалкий и несчастный.