Подельник эпохи: Леонид Леонов - Захар Прилепин

Чистки и процессы

Первый московский процесс по делу «Троцкистско-зиновьевского объединенного центра» прошел 19–24 августа 1936 года. В качестве обвиняемых предстали 16 человек: Григорий Зиновьев, Лев Каменев, Григорий Евдокимов, другие видные советские деятели, состоявшие в 1920-х в так называемой внутрипартийной левой оппозиции, возглавляемой Троцким, в числе которых несколько членов Союза писателей, заподозренные (иные не без оснований) в связи с троцкистами. Обвиняли подсудимых и в других грехах, в том числе, например, в организации убийства Сергея Кирова (которое до сих пор не имеет внятной версии), и не только его.

Здесь впервые и были использованы услуги литераторов, в основном — «попутчиков».

Все-таки освободили их от опеки РАППа? Освободили-освободили. Пора вернуть должок.

Возвращают.

20 августа 1936 года «Литературная газета» выходит с редакционной статьей «Раздавить гадину!». Под гадиной, естественно, имеется в виду весь «Троцкистско-зиновьевский объединенный центр».

В поддержку передовицы идут отдельные статьи Анны Караваевой («Очистить советскую землю от шайки подлых убийц и изменников»), Ивана Катаева («Пусть же гнев народа истребит гнездо убийц и поджигателей»), Артема Веселого, Виктора Финка…

Причем Ивану Катаеву самому осталось жить менее трех лет — до мая 1939-го; Артем Веселый будет расстрелян в конце 1939-го.

21 августа в газете «Правда» выходит первое из коллективных писательских писем, что впоследствии получат название «расстрельных».

Называется послание «Стереть с лица земли!».

«Гнев нашего народа поднялся шквалом. Страна полна презрения к подлецам, — пишут советские писатели. — Мы обращаемся с требованием к суду во имя блага человечества применить к врагам народа высшую меру социальной справедливости».

Письмо подписывают 16 человек, в следующей последовательности: Ставский, Федин, Павленко, Вишневский, Киршон, Афиногенов, Пастернак, Сейфуллина, Жига, Кирпотин, Зазубрин, Погодин, Бахметьев, Караваева, Панфёров, Леонов.

25 августа состоится заседание президиума Союза писателей, где писателям придется обсуждать недостаточную свою бдительность: как же так, просмотрели врагов в своих собственных рядах?

Владимир Ставский вспоминает арестованного в рамках процесса литератора Рихарда Пикеля. Он в свое время заведовал секретариатом Зиновьева, был членом Союза писателей, театральным деятелем и вошел в историю как один из самых злобных хулителей Михаила Булгакова.

Но вспоминают его, конечно, не по этому поводу, а как «негодяя», «террориста» и «подлого двурушника».

Вслед за Ставским выступают прозаики Бруно Ясенский, Юрий Олеша, поэты Владимир Луговской, Вера Инбер, драматурги Афиногенов, Погодин, Тренёв, Вишневский… И Леонов.

Леонов сетовал на то, что «руководство слишком поспешно принимает в свою семью новых членов. Это дает проникнуть в наши ряды проходимцам, ничего общего с литературой не имеющим».

«У нас часто бывает так, — цитировала „Литературная газета“ речь Леонова, — санкционируют прием писателя, а потом выйдут за дверь и смеются: какой, мол, он писатель. Достойное ли это дело?»

Впрочем, беда Леонова вовсе не в том, что присутствовал он на собрании президиума; в конце концов, судя по отчету, ничего зубодробительного он там не говорил.

Беда, что в том же, от 27 августа 1936 года, номере «Литературной газеты», где был опубликован отчет о заседании президиума, публикуется еще два «расстрельных» письма.

И вновь под обоими стоит подпись Леонова.

Одно называется «Защитникам агентов гестапо» и адресовано деятелям Второго интернационала, которые «нашли возможным выступить в защиту агентов фашистского гестапо, троцкистско-зиновьевских убийц». Между тем, по мнению авторов письма, «Верховный суд, разоблачивший эту шайку заклятых врагов международного пролетариата и вынесший смертный приговор убийцам, осуществил волю миллионов, волю всех честных людей во всем мире».

Под письмом двадцать подписей, в том числе, естественно, Ставский, а также Бруно Ясенский, Юрий Олеша, Павленко… Последней в списке, как и в «Правде», стоит фамилия Леонова.

Другое письмо написано по поручению президиума Союза писателей.

«Да здравствует революционная бдительность НКВД и твердость пролетарского суда!» — гласит оно. И подписи, на сей раз всего пять: Ставский, Лахути, Погодин, Леонов, Тренёв.

Отдельно поддержку президиуму высказывают Агния Барто, та самая, что сочинит чуть позже: «Уронили Мишку на пол…» — но на сей раз она выступает как автор публикации «Гады растоптаны», писательница Лидия Сейфуллина — со статьей «Черные люди» и драматург Всеволод Вишневский, автор заметки «Глас народа».

Что значили те шаги для Леонова, не ответит уже никто. Хотел продемонстрировать свою лояльность — после непрестанных четырехлетних разносов? Решил, что в компании с хорошими знакомыми Фединым и Ясенским, а еще и с Пастернаком, и Олешей, и с Павленко подобное возможно сделать — ведь не могли же ошибаться все разом?

Додумать можно все что угодно. Но, безусловно, в те дни — при всех огромных и очевидных оговорках — присутствовал и у него колоссальный заряд веры в советскую власть, пришедшую разобраться с «человечиной», которая, как неудавшийся божественный эксперимент, быть может, и не столь дорога, чтобы о ней печалиться.

И еще, скажем мы, несмотря на произошедшую после смерти Сталина реабилитацию большинства репрессированных, никто до сих пор всерьез не озаботился достоверно разобраться не только в том, насколько процессы были сфальсифицированы, но и в том, что послужило реальной подоплекой для их начала.

Слишком просто объяснять всё «паранойей» Сталина в стране, окруженной кольцом внешних врагов, уж никак не лишавших себя возможности иметь агентов влияния в стане очевидного противника.

И ответственность за эту власть и ее деяния — она тоже имела место: Леонов был сыном своего века, и даже впоследствии не отказался от него.

Не помешает заметить, что если и лживы были эти процессы, на совести многих персоналий из числа подсудимых было огромное количество и жертв, и крови, и убийств: и для осведомленных людей не было секретом, что, например, Григорий Зиновьев — организатор «красного террора» в Петрограде в 1918 году. Леонов-то видел и знал, что такое «красный террор», — сам едва ускользнул из-под его маховиков в Одессе, когда туда прибыл Бела Кун в 1920-м.

К тому же Леонов и предположить не мог, что процесс этот будет не единственным, но, напротив, откроет целую, почти на пять лет, череду подобных процессов, и призывы «Убить! Расстрелять! Раздавить!» станут привычным аккомпанементом времени.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});