Огнем и мечом (пер. Владимир Высоцкий) - Генрик Сенкевич

И с этими словами он сам полез наверх, а за ним еще двое казаков; перекладины начали ломаться, лестница совсем перегнулась, но двадцать сильных рук подперли ее пиками. Некоторые из казаков просунули в отверстие свои пики, чтобы ослабить сабельные удары.

Но через минуту на головы стоявших внизу свалились три новых трупа.

Пан Заглоба, разгоряченный удачей, рычал, как буйвол, и сыпал такие проклятия, каких свет не слыхал и от которых замерли бы даже души казаков, если бы ими не овладело бешенство. Некоторые из них кололи пиками сеновал, другие взбирались наверх, хотя их и ждала там верная смерть. Вдруг у дверей раздался крик, и в хлев ворвался сам Богун.

Он был без шапки, в одних шароварах и рубахе; в руках у него была обнаженная сабля, глаза сверкали огнем.

— Через крышу, собачьи дети! — крикнул он. — Сорвать крышу и взять живьем!

А Заглоба, увидев его, заревел:

— Только подойди, хам! Я тебе отрежу и нос, и уши, а голову уж пусть палач берет, она его! Что? Струсил? Боишься? Связать мне эту шельму, тогда я вас всех помилую! Ну что же, висельник, кукла жидовская! Сунь-ка сюда голову! Ну-ка, ко мне, я буду рад! Я так тебя попотчую, что потом тебя ни мать, ни отец не узнают!

Послышался треск стропил. Казаки, видно, забрались на крышу и начали срывать ее. Заглоба слышал это, но страх не убавил его сил. Он словно опьянел от борьбы и крови.

"Спрячусь в угол и там погибну", — думал он.

Но в эту минуту на дворе раздались выстрелы, и в хлев вбежало несколько казаков.

— Батько, батько, — кричали они, — скорее сюда!

Заглоба в первую минуту не понял, что случилось, и удивился. Взглянул вниз — никого уже не было. Стропила на крыше больше не трещали.

— Что случилось? — сказал он громко. — А, понимаю! Хотят сжечь хлев и потому стреляют в крышу.

А на дворе все яснее и яснее слышались страшные крики и лошадиный топот. Выстрелы смешались с воем и звоном оружия.

"Боже! Неужели битва?" — подумал Заглоба и бросился к дыре, проделанной им в крыше.

Едва взглянул он, как от радости под ним подогнулись колена.

На дворе кипела битва, или, вернее, Заглоба увидел страшный погром казаков Богуна. Застигнутые врасплох, они гибли почти без сопротивления под огнем выстрелов, под ударами мечей и натиском конских грудей. Солдаты в красных мундирах беспощадно били и преследовали, не давая им ни выхватить сабли, ни сесть на лошадей. Защищались только отдельные кучки; одни бросались к лошадям и пытались вскочить на них, но гибли, прежде чем нога успевала коснуться стремени; другие, бросив пики и сабли, прятались под плетнем, вязли между кольями, прыгали через забор, кричали и выли нечеловеческими голосами. Несчастным казалось, что на них нежданно, как орел, нагрянул сам князь Ерема со всем своим войском.

У них не было времени ни прийти в себя, ни оглянуться по сторонам; крики нападающих, свист сабель и гул выстрелов преследовали их, как буря, горячее дыхание лошадей жгло им спины.

— Спасайтесь, люди! — кричали со всех сторон.

— Бей! Режь! — кричали нападающие.

Наконец пан Заглоба увидел маленького Володыевского; он, стоя у ворот с несколькими солдатами, отдавал приказания и словами, и булавою; порой он сам бросался на своем гнедом коне в самую гущу битвы; и где он только ни появлялся, где ни взмахивал саблей, там один за другим падали люди, не успев даже вскрикнуть. О, маленький пан Володыевский был великий мастер своего дела и солдат душой и телом. Не теряя из виду хода битвы, он поправлял, что было надо, словно капельмейстер, который, дирижируя оркестром, иногда заиграет сам, иногда перестанет играть и все наблюдает, чтобы каждый играл, что ему полагается.

Увидев его, пан Заглоба начал в восторге топать ногами, так что поднял целые облака пыли, хлопать в ладоши и кричать:

— Бей их, собачьих сынов! Руби, коли, режь, дери с них шкуру! Руби их всех до единого!

От крика и усилий глаза его налились кровью, так что несколько мгновений он ничего почти не видел, но, когда снова открыл глаза, перед ним открылось прекрасное зрелище: на коне как молния мчался Богун с горстью казаков, без шапки, в одной рубахе и в шароварах, а за ним со своими солдатами мчался маленький Володыевский.

— Бей! — крикнул Заглоба. — Это — Богун!

Но голос его не долетел до Володыевского. А Богун перескочил через забор, Володыевский за ним; некоторые из казаков отстали, у других лошади свалились от прыжка. Пан Заглоба взглянул опять и увидел Богуна уже на равнине, Володыевский был там же. Казаки Богуна и солдаты Володыевского рассеялись; началась одиночная борьба. Пан Заглоба замер, глаза его чуть не вылезли из орбит: он видел, что Володыевский совсем уж настиг Богуна, как гончая — кабана; Богун повернул голову и выхватил саблю.

— Дерутся! — кричит пан Заглоба.

Еще минута, и Богун падает вместе с лошадью, а Володыевский, смяв его, гонится уже за другими.

Но Богун еще жив; он вскакивает и бежит к скалам, поросшим кустарником.

— Держи его, держи! — кричит Заглоба. — Это — Богун!

Но вот мчится новая ватага казаков; она скрывалась до сих пор под скалами, а теперь, когда ее убежище открыто, ищет другого прикрытия. За ней в нескольких саженях гонятся солдаты. Ватага, догнав Богуна, подхватывает его и увлекает с собой. Наконец она совсем исчезает из глаз, с нею исчезают и солдаты.

На дворе стало пусто и тихо, даже солдаты пана Заглобы, отбитые Володыевским, вскочив на казацких лошадей, погнались вместе с другими за убегавшим неприятелем.

Пан Заглоба спустил лестницу, слез вниз и, выйдя из хлева на двор, сказал:

— Я свободен…

И начал оглядываться. На дворе лежало множество убитых казаков и несколько солдат. Шляхтич медленно ходил между ними, пристально разглядывая каждого, и, наконец, опустился перед одним на колени. Через минуту он уже поднялся с жестяной фляжкой в руках.

— Полная! — пробормотал он.

И, поднесши ее к губам, запрокинул голову.

— Недурно!

Потом снова оглянулся и повторил на этот раз уже гораздо тверже:

— Я свободен…

Потом пошел к хате — на пороге лежал труп старого бондаря, убитого казаками, — и вошел в нее.

Когда он вышел, на жупане его, запачканном навозом, блестел пояс Богуна, густо расшитый золотом, за которым был воткнут нож с крупным рубином на рукоятке.

— Бог награждает мужество! — бормотал Заглоба. — Пояс набит довольно туго! А, разбойник плюгавый! Надеюсь, что он от меня не ускользнет! Но этот маленький Володыевский — каков франтик! Я знал, что он храбрый солдат, но никак не ждал, что он так насядет на Богуна! Такой маленький, а сколько в нем храбрости и духу! Богун мог бы носить его у пояса вместо перочинного ножа. А, чтоб его черти взяли! Или лучше помогай ему Бог! Он, должно быть, не узнал Богуна, а то прикончил бы его. Фу, как здесь пахнет порохом! Даже в носу щекочет! Однако я вывернулся из такой беды, в какой еще никогда не бывал! Слава тебе, Боже наш! Надо будет понаблюдать за этим Володыевским — в нем, должно быть, сидит дьявол.

И, рассуждая так, пан Заглоба присел на пороге хлева и стал ждать.

Вдали, на равнине, показались солдаты, которые возвращались с погрома, с Володыевским во главе; Володыевский, увидев пана Заглобу, пришпорил коня и, соскочив на землю, подошел к нему.

— Вас ли я вижу? — крикнул он издали.

— Меня, в собственной моей особе! — ответил пан Заглоба. — Да благословит вас Бог за то, что вы пришли мне на помощь!

— Слава богу, что вовремя! — ответил маленький рыцарь, радостно пожимая руку пана Заглобы.

— А как вы узнали обо всем, что здесь случилось?

— Мне дали знать крестьяне с этого хутора.

— А я думал, что они мне изменили.

— Нет, это добрые люди. Ушли целыми только молодые, а что сталось с другими, — не знают.

— Если они не изменники, то их, значит, перебили казаки. Хозяин лежит около хаты. Но дело не в том… Скажите, Богун жив или убежал?

— А разве это был Богун?

— Тот, без шапки, в рубахе и шароварах, которого вы повалили вместе с лошадью!

— Я его ранил в руку. Черт возьми, как же это я не узнал его! А вы? Вы? Мосци-пане Заглоба, что вы натворили?

— Что я натворил? — повторил Заглоба. — Пойдем, и вы увидите! С этими словами он взял его за руку и повел в хлев.

— Смотрите! — сказал он.

Володыевский вошел в хлев и сначала со света ничего не мог разглядеть, но, когда глаза его немного освоились с темнотой, он разглядел кучу мертвых тел, лежавших в навозе.

— Кто ж это их нарезал столько? — с удивлением спросил он.

— Я! — ответил пан Заглоба. — Вы спрашиваете, что я сделал, — так вот, смотрите!

— Ну, ну! — сказал молодой офицер, качая головой. — Каким же это образом?

— Я защищался там, наверху, а они штурмовали меня снизу и с крыши. Не знаю, долго ли это продолжалось или нет, ведь в битве времени не считаешь. Это был Богун со всей своей шайкой! Попомнит он и вас, и меня! В другой раз я расскажу вам, как я попал в плен, что я вытерпел и как обругал Богуна. Но теперь я так устал, что еле на ногах стою.