Смертный бессмертный - Мэри Уолстонкрафт Шелли

отца и родных… но Каролина лучше, чем я, объяснит мои планы и надежды. Прощай, дорогая кузина! Пусть небеса вознаградят тебя так, как ты того заслуживаешь! Я уверен, что твердость духа тебя не покинула, но страшусь услышать, что ярость брата могла повредить твоему здоровью. Каролина мне напишет и, надеюсь, утешит, заверив, что все благополучно.

Я незамедлительно поспешила вниз поприветствовать сестру Клинтона; и едва увидела ее, рассеялись все мои тревоги и печали. Во всем, за исключением пола, леди Хит оказалась точной копией Клинтона; та же энергия в соединении с сердечной добротой, та же мягкость характера и обаятельная открытость. В один миг мы стали подругами и сестрами, и ее нелицемерная привязанность вознаградила меня за все страдания; будь она в Англии при моем приезде, мне не пришлось бы страдать вовсе. Клинтон поведал ей о своей любви, но рассказ о моих чувствах оставил мне, описав лишь ухищрения и ревность Вернона. Я не стала скрываться – ведь все мы были одной семьей, с одними целями, надеждами и радостями. Мы немедленно отправились в город; там я увиделась с Клинтоном, и печальная, молчаливая любовь наша сменилась полным излиянием всех мыслей и чувств.

Я узнала, что сэр Ричард, дабы обеспечить будущее старшего сына, отправил того в армию и купил ему чин. Товарищи-офицеры так его полюбили, что, когда открылась тайна его рождения, сообща поддержали его своим уважением и искренней дружбой. Вот почему Клинтон решил вернуться в строй и продолжить службу. До совершеннолетия, когда я могла выйти замуж, оставалось еще два года; Клинтон сказал, что не хочет связывать меня обещанием. Пустые слова! Небеса создали нас друг для друга; что значат клятвы или их отсутствие для нерушимых уз, основанных на привязанности, уважении и, более того, страсти, заставляющей лишь друг в друге искать счастье! Клинтон со своим полком отплыл в Ирландию, и следующие два года мы не видались. Все свое время я проводила с леди Хит и наслаждалась тем душевным покоем, который дарит нам искренняя дружба.

Наконец завершился мой двадцать первый год. Сэр Ричард пожелал присутствовать на нашем венчании, но не смог – здоровье его было худо. Я приехала к нему и увидала его в первый раз после рокового признания; ибо, убедившись, что рядом со мной его дочь и я счастлива, он с тех пор старательно избегал со мною встреч. Характер его совершенно переменился. Живя во лжи, он казался беззаботным, пускался в экстравагантные развлечения, предавался наслаждениям, сорил деньгами, хоть и знал, что после его смерти старший сын окажется на краю гибели. Словно желая заранее вознаградить сына за будущие страдания, сэр Ричард выделил ему поистине королевское содержание, которое Клинтон привык тратить не раздумывая. Но, едва свершилось признание, с сэром Ричардом произошла необъяснимая перемена, какие случаются порою с человеческими натурами; он решил скопить состояние для любимого сына. Он опасался, что я окажусь ветрена, боялся преждевременной смерти и потери сил. Он оставил свой городской особняк, оставил «Буковую Рощу», экономил каждый грош – и в день нашей с Клинтоном свадьбы смог вручить сыну двадцать тысяч фунтов.

Я приехала в наемную квартиру в Камберленде, куда удалился дядюшка; он был болен и изнурен, однако при виде нас с Клинтоном вместе глаза его заблестели.

– Хотел бы я пожить подольше, – произнес он, – чтобы умножить состояние сына; но пусть будет, как угодно Богу. Эллен, дитя мое, ты составишь его счастье!

Мы были поражены неописуемо. Все это время он скрывал от нас и скудное свое житье, и разрушающееся здоровье; если бы не болезнь и не наши настойчивые просьбы о встрече, мы бы так и не узнали правды. Первым делом после свадьбы мы уговорили его переселиться к нам и много сил приложили, чтобы примирить его с совестью и скрасить оставшееся ему время. Он прожил лишь четыре месяца, но имел счастье узнать, что судьба Клинтона сложилась как нельзя лучше и что оба мы от всего сердца простили ошибки, за которые он в конце жизненного пути заплатил такую дорогую цену.

Вернона мы никогда больше не видели; что с ним сталось, сказать не могу, разве лишь то, что он обосновался в Англии, ведет привольную жизнь богача и, по-видимому, ни в чем не знает нужды. Леди Хит стояла между мною и им и защищала меня от его ярости и жестоких упреков. Он так и не женился. Я не встречалась с ним с того дня в «Буковой Роще», когда он освободил меня от обетов и, сам того не ведая, даровал мне все блага жизни.

Наше с Клинтоном блаженство ничем не омрачено. Я уговорила мужа оставить службу, и теперь мы по большей части пребываем за границей. Лорд и леди Хит часто навещают нас; и каждое, даже самое мелкое из событий нашей семейной жизни увеличивает наше процветание и нежную привязанность, которую мы питаем друг к другу.

Паломники

Сумерки одного из тех ясных летних дней, когда безбрежные небеса словно вещают людям об ином и лучшем мире, уже отбросили широкие тени на долину Уншпуннен[121], но последние лучи заходящего светила еще золотили вершины окрестных холмов. Постепенно эти золотистые тона становились все гуще, затем – все темнее и, наконец, уступили место более сдержанным оттенкам сумрака.

Вдоль аллеи, усаженной столетними липами, по крепости и мощности, казалось, ровесницами почвы, из коей они взросли, неровными шагами, словно снедаемый глубоким горем, прогуливался взад-вперед Буркхардт, владетель Уншпуннена. По временам он останавливался, устремив глаза в землю, словно ждал, что предмет его печали вот-вот возникнет из ее недр; иной раз поднимал глаза к верхушкам деревьев, чьи ветви, едва колышимые вечерним ветерком, как будто сочувственно вздыхали, припоминая счастливые часы, протекшие когда-то под их гостеприимной сенью. Когда же, выйдя из-под деревьев, он видел над собой глубокое синее небо с яркой россыпью звезд – надежда вспыхивала в нем при мысли о нездешней славе, которой это дивное небо и звезды являют лишь отдаленное подобие, и о том, что скорбь, тяжелым камнем лежащая у него на сердце, рано или поздно рассеется.

Из этих размышлений вдруг вырвал его мужской голос. Буркхардт обернулся – и увидел в свете луны двух паломников в обычных грубых, невзрачных одеяниях и в широкополых шляпах, низко надвинутых на глаза.

– Хвала Господу! – воскликнул тот пилигрим, что первым привлек внимание Буркхардта; судя по росту и манерам, старший из двоих. Тот же возглас повторил другой; нежный, чуть дрожащий голос его