Роковая женщина - Виктория Холт

— Я это тоже чувствовала, но в нужный момент растерялась.

— Даже циновка была у меня наготове, — рассказала Шантель. — Потому и успела. Впрочем, в такие моменты действуешь не раздумывая. Какое страшное зрелище: бедный ребенок, охваченный огнем.

— Мне не уснуть сегодняшней ночью — или что там от нее осталось, — призналась я.

— Мне тоже.

Когда мы добрались до дома, нас поджидала мадам.

— Ну, что мальчик? — поинтересовалась она.

— Думаю, поправится, — ответила Шантель.

— Это вы подарили ему жизнь, — с чувством сказала она. — Такое не забывается.

Шантель улыбнулась в ответ.

— Он сейчас в шоке. Я дала ему снотворное. Утром схожу навестить. К тому времени и доктор объявится.

— Но ведь это вы…

— Да, я не прикладывалась к гали.

— Представляю, как вы устали, — посочувствовала мадам.

Шантель не стала ее разубеждать. Мы пожелали ей доброй ночи.

— Мне надо с тобой поговорить, — обратилась я к Шантели. — Случилось невероятное, фантастическое.

Я зажгла свечу и обернулась к Шантели. Никогда еще она не выглядела красивее: несмотря на все мое нетерпение, я замерла и невольно залюбовалась.

— Что-то не так? — насторожилась она.

Я энергично замотала головой.

— Наоборот. Ты такая… окрыленная.

— Это от победы над смертью. У меня такое чувство, будто вырвала мальчика из когтей смерти.

— Да, вот так ночка! Но и мне не терпится поделиться своей новостью.

Я рассказала о своем открытии.

— Те самые бриллианты? Ты уверена? — на одном дыхании спросила она.

— У меня нет сомнений. Откуда взяться носовой фигуре? Я видела ее копию, даже имею се. И название корабля… Наконец, эти камни, которыми она обложена.

— Может, это вовсе не бриллианты?

— Уверена, что бриллианты. Шантель, посуди сама, если это те самые бриллианты, значит, с Редверса будет снято подозрение. Ведь многие думали, что их похитил он.

При упоминании его имени ее лицо ожесточилось. У меня не укладывалось в голове, за что она его так невзлюбила. Неужели знала что-то, чего не знала я? Это было очень странно.

— Ты не можешь быть уверена, — возразила она. — Здесь столько всяких идолов и камней, что… К тому ж, судя по твоему описанию, они великоваты для бриллиантов. Это было бы целое состояние.

— Бриллианты Филлимора и были целым состоянием. Что же нам делать, Шантель?

— Мне представляется, для них она вроде божества. Похоже на правду, если взять во внимание их сказку об Огненной стране. Вполне вероятно, что фигурка как-то увязана с ней. Бриллианты тоже отливают огнем.

— Не сомневаюсь, они ее действительно обожествляют. Но вопрос в другом: что делать мне? Пойти к ним и сказать? Прямо спросить, как к ним попали носовая фигура и камни?

— Ты только приведешь их в ярость своим вопросом. В конце концов, какое право ты имела рыскать по их жилищу?

— Да, уже во второй раз вторглась. — Я рассказала ей, как впервые наткнулась на этот дом. — Может, ты сможешь помочь? Они испытывают к тебе благодарность.

Она молчала. Вдруг ко мне пришло решение, я даже вскрикнула:

— Ничего не будем предпринимать до возвращения корабля. Я расскажу все капитану. Предоставлю это дело ему.

Какое-то время она продолжала молчать. Ее приподнятое настроение словно испарилось. Я чувствовала, что это было связано с ее антипатией к Редверсу.

Последующие недели оказались самым тяжелым испытанием для меня. Я сгорала от нетерпения, ужасно боялась, как бы чего не случилось с бриллиантами — я не сомневалась, что это были они. С не меньшим, чем Эдвард, пылом я считала оставшиеся до прихода корабля дни. Даже мои страхи, что письмо Редверса попало в руки Щуки или Моник, отодвинулись на задний план.

Все домочадцы уже знали, что мы решили вернуться в Сидней. Моник устроила непристойную сцену, потребовав у меня отчета о моих дальнейших намерениях. Ее удалось утихомирить только благодаря Шантели: после происшествия во время огненного танца Шантель сделалась непререкаемым авторитетом. Я не раз замечала уставленные на нее благоговейные глаза Щуки и Перо. Когда мы выходили из дома, люди по-новому смотрели на нее. Европейцы немедленно узнавали, останавливали, спрашивали, почему не видели раньше. В доме Карреман мы жили отшельниками. Я заметила, что Шантели льстило быть в центре внимания. «Из нее выйдет замечательная хозяйка Замка», — невольно подумала я. Я даже сказала ей, что к старости, когда она сравняется летами с леди Кредитон, она сделается такой же грозной. Это ее позабавило. Однажды я призналась:

— Шантель, какая-то мистика получается с письмом. Никаких последствий.

— Добрый знак. Может, его вовсе и не похищали. Что если нечаянно попало в мусорное ведро и затерялось? Возможно, его давно уже нет.

— Но я уверена, кто-то был в моей комнате.

— Это в тебе говорит нечистая совесть, Анна.

Я возмутилась:

— Мне нечего…

Она чмокнула меня в нос и сказала:

— Я все же склонна думать, что ты немного виновата, Анна. Так оно даже лучше: выходит, и тебе не чуждо человеческое. Однако прекрати переживать о письме. Оно потерялось.

Я закончила опись и подсчитала, что в доме имелось сокровищ на несколько тысяч фунтов. Я обещала мадам оповестить об этом торговцев и не сомневалась, что мои сведения не останутся без отклика. Она была в восторге: каждый раз оживлялась, заводя речь о предстоящем обогащении.

Однажды вечером Моник устроила очередную сцену, и я заподозрила, что она все же заполучила письмо, но из каких-то соображений придерживала его до поры до времени.

Она тоже возвращается обратно с «Невозмутимой леди», объявила она. Не намерена здесь оставаться, раз мы отбываем. И Эдварда заберет с собой.

Пришлось звать врача: они совместными с Шантелью усилиями утихомирили ее.

Эдвард думал, что отплывает вместе с нами.

— А что мадам Лауде? — поинтересовалась я у Шантели. — Она ведь не захочет, чтобы Моник уехала?

— Мадам не желает ни о чем другом думать, кроме как об обещанном тобой богатстве. Эдвард в восторге от перспективы вернуться. Представляю его разочарование, когда узнает, что остается. Что ему здесь делать с истеричкой мамой, скупердяйкой бабкой да старой ведьмой Щукой.

— Можно ли все так быстро перерешить? Я думала, Моник вернулась на родину из-за того, что здесь более подходящий климат.

— Ее не устроит никакой климат. Она никогда не будет счастлива. В этом вся ее беда. Слишком многое не задалось в ее жизни. Теперь вот взбудоражена предстоящим возвращением капитана. Она ему не даст просто так уплыть с тобой, Анна. У нее что-то на уме. Я тебе не говорила, не хотела расстраивать, но ты да капитан не сходите у нее с языка.