Конь Рыжий - Полина Москвитина

– Не будем возмущаться,, Борис Геннадьевич. «Освободителей» не надо обижать и задирать.

– Вы ведь знакомы с капитаном Гайдой?

– Знаком. Но это не столь важно. Хорошо, я буду к десяти на вокзале. Сортировка идет к концу. Отобрано в полк семьсот пятьдесят солдат и пуд бумаги исписано.

– Только семьсот? – удивился Ляпунов.

– Среди военнопленных было триста семьдесят женщин – не брать же их в полк. Еще не тронуты товарищи интернационалисты – займемся днями. У нас еще имеются в городе казармы с военнопленными итальянцами, австрийцами, мадьярами; и части поляков. Из них, думаю, если одобрит Гайда, создадим интернациональный полк. Но этот вопрос надо согласовать на высшем уровне нашего Правительства с ЧСНС.

– Понятно, Кирилл Иннокентьевич. За вами подослать машину?

– Нет, не надо.

Ухоздвигов положил трубку. Фейфер заискивающе поинтересовался:

– Что-то случилось у полковников с Гайдой?

– Пусть вас не беспокоит Гайда, – отмахнулся капитан и ушел из кабинета. Отыскал во втором корпусе своего заместителя штабс-капитана князя Хвостова, поручил собрать бумаги опросов и доставить в отдел.

– Как себя чувствуете, друг мой Горацио? – спросил штабс-капитана.

– Валюсь с ног от усталости. Эти рожи, рожи и ложь, ложь. До чего же лживы мужики, бог мой!

– Как все мы, князь. Праведник один – господь бог. Ну, а я еду встречать господ чехов. Подписки осведомителей у тебя? Храни их особо. Это наши глаза и уши, хотя для меня эта порода людей крайне антипатична, друг мой Горацио! Ну, всего!..

VIII

Тюрьму временно охраняли атамановские и красноярские казаки. Во дворе кормились кони, а караковый мерин капитана стоял на привязи. Капитан выговорил одному из казаков – не удосужились накормить! Подтянул подпруги на отощалом пузе мерина, вывел за тюремные ворота, ногу в стремя и ускакал. Попутно завернул на Благовещенскую взглянуть на дом, занятый губернским комиссаром. Капитан знал деревянный двухэтажный особняк, где в апреле и мае прошлого года выступал со стихами: тут, в клубе имени Третьего Интернационала, собирались военнопленные – немцы, итальянцы, поляки. Кипели споры о будущем России, о свергнутом самодержавии, и никто еще не знал, что произойдет в Сибири через какой-то год с месяцем!..

На крыльце деревянного особняка сидел на ступеньках какой-то странный человек в непомерно длинной поддевке с палкою в руках. Похоже, он дремал, пригревшись на солнце. Увидев капитана, он поднялся, снял старенькую шляпу, обнажив лысую голову, отвесил поклон:

– Рад вас видеть, господин капитан, в добром здравии. Весьма рад. Только что видел Сергея Сергеевича с большой свитою: узнал, что вы назначены начальником политического отдела. Отрадно сие, весьма отрадно, хотя должность ваша не предвещает спокойствия. Дай-то бог, чтоб победа белого движения была полная во всей державе. О том молебствие было вчера в соборе. Да ниспошлет господь милость свою России!

Капитан узнал гундосого человека. Резко оборвал излияния:

– Вы что, молитвы пришли читать? Священник?..

– Протодиакон при соборе на выходах владыки. Освобожден вчера из тюрьмы – вместе с вами. Упрятан был ГубЧК за патриотическое сотрудничество с подпольным комитетом офицеров еще 17 декабря прошлого года.

– Что вас привело к подполковнику? Вы его знали?

– Как же! – кивнул лысой головой протодиакон. – С девятьсот четвертого сотрудничал по искоренению подрывных элементов. И не мало претерпел! Не мало!

– Любопытно! – скрипнул капитан, глядя на протодиакона сверху вниз. – С охранкой сотрудничали?

Протодиакон вскинул бесцветные узкие глаза на капитана, покачал головой.

– С предержащими власть, а если фигурально: с политическим отделом при губернском жандармском управлении. Как вот вы теперь будете начальником такого же отдела.

Капитана покоробило сравнение его отдела с охранкою, но он стерпел: так оно и есть – функции те же самые. Протодиакона надо выслушать, если он когда-то сотрудничал в охранке с Каргаполовым. Кого он еще знает?

Возле крыльца зеленела трава, и мерин изо всех сил тянулся к ней. Капитан спешился и отпустил коня на поводу.

– Конь-то некормленный, – заметил протодиакон. – Ишь, как хватает травушку! Так и люди в неволе – хоть бы глоток волюшки, а ее нет, как нет! Мне вот довелось сидеть восемь месяцев в мерзостной камере, вспомнить страшно. С ворами и картежниками, и не мог я общаться с господами офицерами в других корпусах, особенно с Сергеем Сергеевичем, которого хотелось бы повидать.

– Подполковника сегодня не будет. Пройдемте ко мне в отдел. Может, я заменю вам подполковника.

Протодиакон, не уловив иронии, разразился по дороге похвальным словом:

– Большущие заслуги имеет! Хотя бы в том же девятьсот пятом году. Был у нас в губернии умный жандармский ротмистр, Головин по фамилии. Так он что придумал! Согласовал с Петербургом и создал при Доме просвещения будто бы тайный клуб интеллигенции. Семеро нас было в том клубе: главным – Сергей Сергеевич – он тогда служил в гарнизоне при интендантстве; от казачества – сотник Дальчевский, ну и я с ними, тогда еще был диаконом, как бы от свободного духовенства, был и от учителей, от ссыльных трое. Ротатор имели, тайные собрания проводили, протоколы писали, рукописный журнал выпускали, все честь по форме, чтоб выявить из молодежи гнилые души и обезвредить их. Это была бо-ольшая акция! Сергей Сергеевич удостоен был награды правительства, хе, хе, хе. А что если вам, господин капитан, провести такую акцию сейчас? Для видимости подпольная, а для политического отдела – открытые карты всех подрывных сил.

– Вы с этим шли к подполковнику?

– Непременно напомнил бы, да не успел. Торопился он на автомобиле на вокзал. Я и присел отдохнуть, а тут и вы подъехали, слава богу.

– Прошу вас, – сказал капитан, открывая дверь кабинета. Протодиакона надо вытрясти до конца и так, чтобы он впредь не сотрудничал с Каргаполовым. Это – опасный тип! – решил Ухоздвигов.

– Много вы раскрыли преступников через клуб?

Протодиакон, присаживаясь на стул, усмехнулся:

– Разве один клуб был у нас? Имелись девицы при заведении мадам Маньчжурской и флигель особо держали для щепетильных интеллигентов. При гарнизоне создали три клуба – два солдатских, один для офицеров. Секты были для разных верований, и мне довелось позднее быть в секте хлыстов. Мерзостная! – поморщился протодиакон. – Из одного гарнизона взято было более пятисот солдат и младших офицеров после мятежа. Советы ведь вспухли в Красноярске с рабочими дружинами; горячо было! Ох, горячо! – содрогался от воспоминаний слуга господний. – Вспухли, да лопнули, хи, хи, хи! А вы такой же бравый, Кирилл Иннокентьевич!..

Капитан сухо обрезал:

– Прошу не забываться? Я, кажется, не сотрудничал в ваших жандармских клубах!

Протодиакон невозмутимо заметил:

– В те годы вы были мальчишка – какое сотрудничество? А вот в прошлом году бывали в таком «клубе» клиентом. Где, а? Вспомните!

– Нечего вспоминать! Не терплю вранья.

– Ну, не мне врать, господин капитан, – отмахнулся протодиакон, прихорашивая козлиную бородку. – Разве не были в доме Ковригина? Это – шурин мой. А дом и был тем самым «клубом». И о том не знал даже сам Ковригин. Начальником отдела был Сергей Сергеевич. А я – глаза и уши и голова того дома. Мно-ого мы выявили субъектов через дом Ковригина, да никого не взяли: большевики оседлали! Они без рассуждений: шаг вправо, шаг влево – с богом или с чертом! Аминь!.. Вот эту твердость надо перенять у них, чтоб вырубить их самих под корешки. А вершки сами засохнут, хе, хе, хе!

Противный смех протодиакона коробил капитана, но он терпел.

– Анечку-то помните? – ввернул протодиакон, сладострастно облизнув губы. – Красавица, каких в городе поискать. Стихи писали ей, ухаживали, и мне думалось: женитесь, хотя она и была гимназисткою выпускного класса. А потом вдруг Кирилл Иннокентьевич венчается с Любовью Васильевной Шубиной! Никак того не ждал. А ведь Анечка-то – цветок, цветок!.. Непостижимая удалась красавица.

Капитан знал тщедушного шурина Ковригина, Сидора Макаровича! Таким он и был – ввинчивающимся, лезущим в душу, выпрашивающим гривенники или пятиалтынные на «шкалик», и капитан считал его просто пьянчужкой, зряшным, отпетым человеком! Ну и ну! Как тесен мир людей, если в одном доме живут люди и сволочи рядом с ними!..

– Что ж, учту ваши пожелания, Сидор Макарович, – трудно проговорил капитан, преодолевая отвращение к тщедушному и пакостному жителю земли. – Вы свободны.

– Вот и имя вспомнили! Хе, хе, хе! Молодость она с секретом – вроде забыл, или хотел забыть, а потом, пожалуйста, память выдала золотой! А главного-то я не сказал вам!

– Что еще?

– В городе Машевский остался! Казимир Францевич Машевский. Он ведь из головки большевиков! Из головки! Ежли помните, он при вас рассказывал, как жил в эмиграции, переправлял в Россию нелегальщину, знаком был с Дзержинским! Не вам говорить, кто такой Дзержинский при Ленине!..