Прокурор - Анатолий Безуглов

— Не могу… Так сразу… — язык у него еле ворочался. — Еще к телевизионщикам ехать… Уже три часа ночи…

— Плевать! Что-нибудь придумаем, — успокоил его хозяин. — В крайнем случае, у меля таблетки есть — ни один гаишник не подкопается. Японские…

— Погоди, — пьяно мотнул головой Берестов, — не гони лошадей…

— Можно, конечно, и погодить, — согласно кивнул Анегин. — Скажу только: нравишься ты мне. А особенно спасибо за то, что остановил меня тогда. Ну, с этой журналисткой…

— Чего там, — махнул рукой Берестов. — Понимаю ведь…

— А я голову даю на отсечение — будет у тебя своя хата и «Жигули» у подъезда. Да что там «Жигули»? «Волгу» достанем! — Он вдруг осекся и помрачнел. — Только вот Герман что-то запсиховал. Говорит, копают под нас… Так ведь это еще бабка надвое сказала, копают или нет… Послушай, Витюня, ты, я вижу, парень шустрый. Может, у тебя есть знакомые среди ментов? Или кто-нибудь, через кого можно выйти на них?

— Есть, — ответил Берестов, преданно глядя на Анегина.

— Конечно, нас не интересует какой-нибудь постовой сержантик, сам понимаешь…

— Я с Мурадяном знаком, — хвастливо заявил Виктор.

Евгений Иванович поперхнулся икрой. Откашлявшись, вперил в Виктора немигающий взгляд.

— Гургеном Ашотовичем? — даже несколько отрезвел он. — Замначальника ОБХСС?

— Угу, — ответил Берестов, набивая рот крабами.

— Мать честная! — ахнул Анегин. — А поговорить с ним можешь? Так сказать, разведочку провести?

— О чем?

— А это уж мы тебе скажем…

— В принципе — все можно…

— Лады, — серьезно сказал начальник СЭЦа. — Завтра кое с кем посоветуюсь. А теперь — пошли.

Евгений Иванович потащил Виктора в… тир. Он располагался в сарае за хатой. Тут, словно напоказ, были выставлены прекрасные карабины и охотничьи ружья.

— Выбирай, какое по душе, — предложил Евгений Иванович.

Берестов взял двуствольное ружье с богато инкрустированным ореховым ложем.

— Губа не дура, — одобрил Анегин. — «Манлихер»… Из винтовки этой фирмы убили американского президента… Но я предпочитаю англичан. «Голланд-Голланд»… Надежное и верное, как пес… А ты, дядя Кондрат, чего стоишь?

Тот взял скромное охотничье ружье, покрутил его.

— «Тозик», — сказал он. — Хоть и наш, отечественный, а иностранцам не уступит…

По пьянке отчаянно мазали. Только оглохли от стрельбы. И Евгений Иванович вывел гостя во двор подышать свежим воздухом.

Но на самом деле он решил ошарашить шофера окончательно.

Длинное здание, с небольшими окнами под крышей было конюшней. В денниках дремали два великолепных породистых коня.

— Этот, — похлопал Евгений Иванович по крупу серого в яблоках, обошелся мне почти как «Жигуленок»…

Но Берестов уже настолько был полон впечатлениями от волшебной пещеры южноморского Алладина, что больше ничего не воспринимал.

— Спать, — едва смог вымолвить он, когда они вышли из конюшни в занимающееся серое утро.

Его отвели в дом и уложили на мягкую перину бывшего героя ипподромов Одессы, Ростова и Пятигорска.

* * *

Повестка дня заседания бюро горкома партии гласила: «О соблюдении трудового законодательства на зорянском машиностроительном заводе». Измайлову сообщили о бюро за два дня. И это были два дня нервного напряжения. Предвидеть исход заседания было трудно. Захару Петровичу удалось узнать, что на него пригласили начальника главка министерства Бархатова и заместителя главного редактора областной газеты «Вперед».

Но больше него самого волновалась Галина. Утром она особенно тщательно выгладила рубашку и брюки мужа, а провожая, взяла слово, что Захар Петрович тут же позвонит ей после окончания заседания бюро.

Он отправился в горком, удивляясь спокойствию, вдруг сошедшему на него. Ему почему-то было интересно: какое настроение у Самсонова. Но Глеб Артемьевич появился, когда все уже заняли свои места за длинным полированным столом в кабинете первого секретаря. Директор завода пришел с коренастым солидным мужчиной, и Измайлов понял, что это Бархатов. Лица у обоих были непроницаемы. Во всяком случае, Самсонов выглядел так же внушительно, как всегда.

Железнов дал слово прокурору — докладчику по первому вопросу повестки дня. Измайлов говорил минут двадцать. И это было редкое заседание, когда обошлось без реплик во время основного доклада. Потом посыпались вопросы. Проводились ли раньше проверки на заводе по линии общего надзора? Почему вдруг вопрос о трудовой дисциплине на самом крупном предприятии города поднят лишь теперь? Интересовались деталями, фактами. В некоторых вопросах звучали тревожные нотки. Захар Петрович понял: то, что он говорил в адрес Самсонова, в какой-то мере касалось и других руководителей.

К удивлению Измайлова, вторым после него выступил начальник милиции. Никулин начал так:

— Вы знаете, товарищи, о чем я сожалею? Что Самсонов не слышал моего вчерашнего разговора с Аркашей Будяковым. Мальчик едва не попал в колонию для несовершеннолетних. От кого убегал этот парнишка? От родного отца! Он рассказывал такое, что у меня на голове волосы шевелились!..

А дальше майор выдал, как говорится, на полную катушку. И о формальном отношении на заводе к сигналам из милиции, и об участившихся за последнее время случаях хулиганства заводской молодежи, и о том, что большинство «гостей» вытрезвителя — самсоновские…

Глеб Артемьевич под конец его выступления все же не выдержал:

— При чем тут я?

— Пора от слов перейти к делу! — ответил Никулин и сел.

За Никулиным взял слово Чибисов. Он выгораживал Самсонова, ссылаясь на статью в областной газете.

Выступило еще несколько членов бюро. В основном — критиковали Самсонова. Тот изредка бросал язвительные реплики.

— Ну что ж, Глеб Артемьевич, я вижу, вы хотите высказаться? — спросил Железнов.

— Кое с чем я соглашаюсь, — поднялся директор. — И говорил об этом товарищу Измайлову… Безгрешен лишь тот, кто ничего не делает… Но хочу остановиться на очень важном вопросе. Думаю, сидящие здесь согласятся со мной… Каждый руководитель иной раз оказывается в таком положении, когда необходимо принять волевое решение…

— Так называемое, — бросил кто-то реплику.

— Не пойдешь на риск, — пропустил ее мимо ушей Самсонов, — провалишь дело…

И дальше Глеб Артемьевич стал развивать мысли, которые Измайлов уже слышал. От самого директора, Бармина, корреспондентки газеты «Вперед» Большаковой: не формальный, а творческий подход, высшие соображения, жертвы ради основного — плана. И так далее, и тому подобное.

Самсонов закончил, уверенный, что сумел отвести основные обвинения прокурора.

Но тут попросил слова Журавлев.

— У меня дополнение, — поднялся он, — к выступлению Захара Петровича…

Глеб Артемьевич вскинул на секретаря парткома завода удивленные глаза. А тот продолжал:

— В ходе проверки на нашем предприятии всплыл вопрос о приписках. Так вот, Егор Исаевич, — обратился Журавлев непосредственно к первому секретарю горкома, — болезнь начальника планового отдела, как выяснилось, дипломатическая. Я был у этого начальника дома. К своему стыду, как руководителя заводской парторганизации, узнал: приписки действительно имели место. В частности, мы рапортовали о выполнении годового плана в прошлом году тридцатого декабря. Фактически же задание было выполнено лишь девятнадцатого января этого года…

— Ерунда! — вскочил Самсонов.

Между ним и Журавлевым возникла перепалка.

В кабинете поднялся шум, и Железнову пришлось несколько раз постучать ручкой по графину.

Захар Петрович обратил внимание, что Бархатов все время что-то записывает.

«Хочет выступить, что ли? — подумал Измайлов. — Интересно, как он будет защищать Самсонова?»

Но когда Железнов обратился к начальнику главка с вопросом, хочет ли он высказаться по обсуждаемому вопросу, Бархатов коротко ответил:

— Не уполномочен. — И, сочтя, видимо, что надо добавить еще кое-что о причине своего присутствия на бюро, сказал: — Я проинформирую руководство министерства о поднятых здесь проблемах.

— Тогда подведем итоги, — сказал наконец Егор Исаевич. — Я думаю, все началось с того, что Глеб Артемьевич ввел нас в заблуждение, когда принимался проект реконструкции завода. Мы не специалисты. Но вызывает удивление тот факт, что этот проект поддержали, казалось бы, компетентные люди. — При этих словах все почему-то посмотрели в сторону Бархатова. — В этом, по-моему, тоже надо разобраться… Теперь о главном. К сожалению, мы привыкли измерять успехи и недостатки рублями, а моральные потери в последнее время замечать почти перестали. Конечно, материальные убытки заметнее. Подсчитали — видно как на ладони. А вот эрозию души разглядеть труднее. Некоторые товарищи научились искусно прикрывать ее демагогией, красивыми фразами о государственных интересах, требованиями времени, заботой о народе. На самом же деле эта эрозия нравственности самым непосредственным образом задевает и материальную сторону. В этом лишний раз убеждаешься на примере машиностроительного завода! Экономика должна быть экономной — истина, которую обязан усвоить и претворять в жизнь каждый руководитель. Но о какой, с позволения сказать, экономии тут можно говорить? Завод систематически привлекает рабочих к сверхурочным работам, что влетает государству в копеечку! Особенно возмутителен тот факт, что в цехах вхолостую работают станки! Зря расходуется электроэнергия, тысячи киловатт-часов! И это вместо того, чтобы беречь! Бесхозяйственность? Нет, хуже, серьезнее! Куда серьезнее, чем думают иные. Мы говорили об этом много, видимо, даже слишком. Пора уже спросить с виновных. Спросить строго и по партийной линии, и по государственной…