Менуэт святого Витта, Властелин пустоты - Александр Громов

От развития авиации было решено временно воздержаться.

Целые классы боевой техники, либо недостаточно смертоносные, либо малопригодные для борьбы с автоном-очистителями, после кратких споров безжалостно отвергались. Так же нещадно Умнейший браковал конструкции, на изготовление которых, по его словам, не было ни сил, ни времени, ни технической базы. На законный вопрос, что, собственно, означает термин «техническая база», он начал было отвечать длинно и непонятно, запутался сам и объявил, что скоро это станет ясно без слов последнему слабоумному.

После яростных споров остановились на германском танке А7V, поразившем Леона размерами и уродливостью. Что означает слово «германский», Аверс-Реверс не знал, а Умнейший, махнув рукой, заявил, что к делу это не относится. Сам не знал, наверное.

Танк был чудовищен, и Леон сразу проникся к нему отвращением, смешанным с толикой страха. Парис же, сунув нос в аксонометрический чертеж, долго крякал и чесал бороду, а потом неожиданно заявил, что так и должно быть, рукотворный железный зверь как раз и должен вызывать страх тем больший, чем большие на него возлагаются надежды, — в ответ на что Умнейший брюзгливо заметил, что лично он испытывает только один страх, а именно серьезнейшее сомнение в том, что эта несуразная штуковина, даже если каким-то чудом ее удастся построить, вообще сможет двинуться с места.

Но тем не менее выбор одобрил, и было замечено, что он доволен, очень доволен.

Кирейн, совершенно счастливый после экскурсии в подземелье, купался в Тихой Радости. К нему приставили Фаона, отличавшегося каллиграфической скорописью, настойчивостью и терпением, — в задачу его входило будоражить сказителя, мешать ему уйти в бездумный запой и дословно записывать все то, что сказитель мог сообщить, минус ругань. По утрам Кирейн похмелялся и, разбирая записи Фаона, дивился неожиданным взлетам собственной мысли, а иногда принимался яростно строчить, за одну неделю выдав две саги, балладу и бессчетное количество песен.

Как ни занят был Умнейший, час-другой на цензуру он выделял ежедневно. Часть творений Кирейна браковал сразу, некоторые редактировал самолично или возвращал с приказом доработать в том или ином направлении, часть — пропускал без замечаний. Первые почтовые летяги, несущие на себе тексты Кирейна вместе с воззванием к населению Простора, были отправлены еще из деревни яйцеедов. Комбинируя средства связи, Парис задействовал шептунов в каждой деревне, через которую пролегал путь на восток. К концу первой недели он уже самодовольно хвастался, что ознакомил с воззванием четверть населения Простора, если не больше.

Наконец случилось то, во что не очень верил Леон, но что уверенно предсказывал Умнейший: в место, назначенное для сборов, начали стекаться рабочие.

Для постройки танка выбрали поляну в самой гуще дремучего леса. Здесь было сумрачно и сыровато. Подлесок расчистили. Громадные деревья незнакомой породы, выстрелив вверх голые узловатые стволы, разбросали высоко над головами плотный лиственный шатер, так что можно было не опасаться, что поляна будет обнаружена с воздуха. На двух соседних полянах также кипела работа: на одной по чертежам Аверс-Реверса воздвигалась небольшая доменная печь и примитивный мартен, на другой, где не покладая рук трудился сам Аверс-Реверс, мастерили станки для обработки сложных деталей. Приводом для станков служило огромное колесо, в котором бегал замороченный дракон, вообразивший себя белкой. Леон, ворча, согласился с настоятельной необходимостью расширить ведущие к поляне тропы до ширины настоящих дорог, но принял дополнительные меры по охране мастерских, которые Умнейший, а вслед за ним кое-кто еще начали уже называть заводом.

Каждая поляна была цехом, каждый цех охранялся. Цепочка шептунов, расставленных на дальности уверенного контакта, соединяла Париса, безотлучно находившегося при Леоне, с постами дальнего обнаружения. Подходы к полянам оберегались вооруженными дозорами, день и ночь горели фитили, и в небо сквозь листву смотрели пушки из кость-дерева, заряженные картечью. По совету Умнейшего в четверти перехода от завода поставили ложную цель: на специальной вырубке, зиявшей на теле леса, как рваная рана, сколотили несколько сараев, а на помосты, сооруженные в зелени лесных крон вокруг вырубки, втянули несколько небольших пушек. Два десятка добровольцев — лучших стрелков и канониров, вызвавшихся под руководством гордого оказанным доверием Тирсиса изображать бурную деятельность людей на ложной поляне, получили строгий наказ: в случае нападения умереть, но отвлечь на себя детенышей Зверя.

День проходил за днем, а постройка танка все еще не начиналась. Леон терял терпение. Он осунулся, почернел, раздражался по малейшему поводу, а ночью позже всех валился под дерево и засыпал как убитый.

Проблем было не счесть. Брюзжал быстро разочаровавшийся в технике Парис; плохо шел поиск ископаемых, не говоря уже о добыче; носильщики руды на второй день начали жаловаться на тяжесть и монотонность работы и просили определить их в стрелки или, на худой конец, в канониры при деревянных орудиях; строители поголовно страдали бестолковостью; триста человек рабочих мигом подъели все дикие фрукты и грибы в радиусе двух тысяч шагов, так что пришлось спешно принимать специальные меры по доставке продовольствия; многие отказывались расставаться с женами и детьми, только усугублявшими продовольственную проблему; детали конструкций не стыковались между собой; не хватало самого нужного. Появлялись гонцы и любопытные из деревень, еще не видевших Зверя, — иные часы уходили не столько на работу, сколько на разъяснения, что тут делается и зачем. Построенная наспех печь треснула, не выдержав пробной плавки, и пришлось рядом ставить другую, поменьше; не ладилось с воздушным дутьем (тупоумного дракона, не справившегося с этой задачей, Леон приказал забить и съесть); вдобавок Аверс-Реверс бесстрастно-нагло заявил, что для изготовления броневых листов крайне желателен прокатный стан — от одного чертежа общего вида этого устройства Леон впал в неслышную истерику. На один только бок железного зверя требовалось пять броневых листов шириной почти в два шага каждый!

Еще хуже обстояло дело с химией и совсем плохо — с теми людьми, кому удалось кое-как втолковать, зачем нужно рыть и рыть глубокие ямы в поисках особых камней, черпать из вонючих колодцев черное подземное масло, которое надлежало греть в пустом столбе, набитом изнутри дырявыми перегородками, зачем нужно варить едкие растворы в огромных глиняных котлах, а главное — убедить в том, что этим должны заниматься именно они, а не кто-то другой. Таких людей оказалось настолько мало, что Леон был готов рвать на себе волосы; к тому же их стало заметно меньше после случайного взрыва кадушки с рыхлой ватой, которую Умнейший называл пироксилином. При взрыве Умнейший почти не пострадал, если не считать того, что временно оглох на одно ухо и несколько дней тряс головой. Он наблюдал за обустройством четвертой поляны — химической и оружейной лаборатории, как называл он ее. Пользы от старика было не особенно много, но Леон был благодарен ему, понимая: другой на его месте оказался бы еще хуже.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});