Путь в Европу - Сборник статей

Владимир Бачишин:

Если говорить об элите, то преобладающая ее часть изначально ориентировалась на вхождение в Большую Европу. На это ориентировалось и правительство Мечьяра, но оно хотело вступить в Евросоюз на собственных условиях, предполагавших одобрение со стороны ЕС проводимой в стране политики. Естественно, что при такой установке попирать нормы институциональной демократии, заложенные в нашей Конституции (она, кстати, была Евросоюзом одобрена), было невозможно.

Другое дело, что в ЕС были тогда к словацкому руководству и другие претензии. Поэтому в 1997 году Брюссель отказался начать со Словакией переговоры об ее вступлении в Евросоюз. Но, повторяю, установка на вхождение в него первоначально существовала, и эта установка консолидировала большинство нашего политического класса. Поэтому выдвигать какую-то альтернативу демократии никому не могло прийти даже в голову.

Такого запроса не было и в обществе, как нет и сейчас. По данным уже упоминавшихся мной международных социологических опросов, около двух третей словаков считают демократическое устройство самым предпочтительным из всех возможных, и лишь 13% полагают, что при определенных обстоятельствах целесообразнее может быть авторитарное правление. Кстати, в Чехии доля таких людей больше – 17%…

Лилия Шевцова: И чем вы это объясняете?

Владимир Бачишин: Различия не очень значительные, и я бы не стал делать на их основании какие-то определенные выводы. Возможно, авторитарные установки сохраняются среди сторонников чешской компартии, которых довольно много и которые позволяют ей удерживаться на политической сцене.

Лилия Шевцова: В Словакии это не так?

Владимир Бачишин: Словакия в данном отношении несколько отличается, с одной стороны, от тех посткоммунистических стран, где коммунистические партии преобразовывались в социал-демократические, а с другой стороны, от Чехии, где такого преобразования не произошло. Наша компартия раскололась на две – одна из них, как и в Чехии, осталась коммунистической, а другая трансформировалась в Партию левых демократов. Первой лишь однажды, в 2002 году, удалось пробиться в парламент; в дальнейшем коммунисты свой и без того небольшой электорат растеряли. А «левые демократы» вошли в 1998 году в коалицию с правоцентристской либеральной партией Микулаша Дзуринды, сменившего Мечьяра на посту главы правительства, и участвовали в реализации нового реформаторского курса на форсированную интеграцию в Европу.

Игорь Клямкин: Это интересный вариант политического развития, чем-то напоминающий венгерский. В Венгрии в середине 1990-х тоже образовался лево-правый блок экс-коммунистов и либералов, осуществлявший радикальные реформы в экономике. Они объединились, потому что отдельно друг от друга политических перспектив не имели. А также потому, что их консолидировала идея интеграции в Европу. Но в Венгрии эта коалиция оказалась достаточно устойчивой: она хоть и теряла власть, но потом ее возвращала и удерживает по сей день. В Словакии же со временем оформился самостоятельный и сильный левый фланг в виде партии бывшего комсомольского активиста Роберта Фицо («Направление – социал-демократия»), которая привлекла избирателей радикально-популистской риторикой и выиграла выборы 2006 года…

Владимир Бачишин: У нас эту партию называют просто «Смер», что по-словацки означает «направление».

Игорь Клямкин: И после ее победы некоторые аналитики начали сравнивать Словакию уже не с Венгрией, а с Польшей, проголосовавшей примерно в то же время за братьев Качинских. Тем более что в правительственную коалицию с партией Фицо вошла не только партия бывшего премьера Мечьяра, тоже предрасположенного к популистской риторике, но и Словацкая национальная партия, известная своей позицией, откровенно направленной против венгерского и цыганского меньшинства. Как бы вы прокомментировали такой поворот?

Петр Магваши:

Это – реакция значительной части населения на результаты прошедших реформ и последовавшее за ними вступление Словакии в Евросоюз. Дело не в том, что люди задним числом отвергают целесообразность этих реформ, осуществленных правительством Дзуринды, и этого вступления. Дело в том, что от того и другого они ждали больше, чем получили. И они продемонстрировали свое разочарование на выборах. Но теперь уже всем ясно, в том числе и в обеспокоившейся поначалу Европе, что никакого поворота вспять в Словакии не произойдет и произойти не может.

Исторические результаты проведенных в стране преобразований необратимы, как необратима и ее интеграция в Евросоюз. Это осознано и нашим политическим классом, и большинством населения. Изменения могут касаться лишь отдельных аспектов социально-экономического и политического курса, но не его общей направленности, находящейся под контролем ЕС. Так было в Польше при недолгом премьерстве одного из братьев Качинских, так было и есть и у нас.

Что реально изменилось при новом правительстве? Установлен мораторий на продажу предприятий иностранцам и на продолжение приватизации как таковой. Введен «миллионерский налог», как его у нас называют, т. е. прогрессивный налог на доходы, значительно превышающие средние, – до этого все платили 19%. Понятно, что зарубежные бизнесмены недовольны, богатые словаки – тоже. Но ни в Словакии, ни в Европе никто не воспринимает это как покушение на базовые принципы свободной рыночной экономики.

Игорь Клямкин: Стороннему наблюдателю все же непросто понять, как структурируется в Словакии политическое пространство. Очень уж оно дробное и неустойчивое – в отличие, скажем, от той же Чехии. Понятно, по какому принципу консолидируется Словацкая национальная партия…

Петр Магваши: Есть и еще одна национально ориентированная партия. Она представляет венгерское меньшинство, составляющее у нас свыше 7% населения. Имея такую этническую политическую базу, эта партия постоянно проходит в парламент.

Игорь Клямкин: Но правый и левый центр заполнены у вас большим количеством политических сил с трудноуловимыми идеологическими различиями, постоянно раскалывающимися и объединяющимися. Одни исчезают со сцены, другие создаются с нуля. Кроме партий двух бывших премьеров, Мечьяра и Дзуринды, тоже растерявших значительную часть своих избирателей, все течет, все изменяется…

Владимир Бачишин: Постоянно присутствует в парламенте и партия христианских демократов, хотя и ее политический вес уже совсем не тот, каким он был в начале 1990-х годов.

Игорь Клямкин: Ну да, но ведь и партия Дзуринды называется «Словацкий демократический и христианский союз», что по идеологическому смыслу одно и то же. Зачем и почему все это?