Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря (сборник) - Мэри Рено

Тут я услышал ее голос:

– Тесей! Скажи что-нибудь! Что с тобой? Ты знаешь всех нас, Тесей, мы – «журавли». Мы не причиним тебе зла. Все мы – твои люди.

Я яростно сопротивлялся безумию, мне казалось, что эта борьба буквально разорвет меня на части. Однако приходилось держаться, ведь никто, кроме меня, не мог спасти их. И я справился, хотя меня всего трясло. По сравнению с этой борьбой прежние схватки с быком представлялись детскими забавами, но я одолел безумие и понял, что могу говорить. Но сначала я схватил Хрису за руки и стиснул их: ее руки словно помогли мне вновь обрести себя.

– Хриса, – шепнул я, – позови «журавлей».

Послышались голоса:

– Погляди, все мы здесь.

Не выпуская ее ладоней, я смотрел Хрисе в глаза.

– Бегите! – с трудом выдавил я.

Все возопили:

– От чего?

– Тихо! – прикрикнула Хриса. – Устами его говорит бог.

Они смолкли, и я попробовал снова:

– Это предупреждение. Нас ждет великое и ужасное испытание, нависшее над нами тенью огромной горы. Прежде я чувствовал лишь его приближение – так далеко протянулась эта тень. Сюда в черном гневе идет сокрушитель городов Посейдон – мы еще не видели такого. Он придет – не вот-вот, но скоро. Бог приближается. Я ощущаю его шаги по земле.

Послышались невнятные голоса, испуганное бормотание, но жесткие, крепкие руки танцовщицы вливали в меня свою живительную силу. Хриса спокойно сказала:

– Да, Тесей. Что нам делать?

Я казался себе лишь пылающей оболочкой, но ее вопрос породил во мне мысль. Я ответил:

– Дом этот падет. Нам нужно пробиться наружу, иначе придется умереть. – Я моргнул, качнул головой, чтобы как-то стряхнуть эту тяжесть. – Где Фалестра?

Послышался низкий девичий голос:

– Здесь я.

Я сказал:

– Оружие… Берите оружие.

– Видишь, девушек уже ведут спать. Многие уже под замком. Мы – последние, – отозвалась она. И недовольным тоном продолжила: – Двери запираются снаружи. Мы не сможем вернуться.

Голова моя кружилась, но меня поддержали чьи-то руки – Аминтор, всегда готовый помочь, как на арене.

Я проговорил:

– А где наши мужеложцы? – Мне было не до намеков.

Гиппон и Ир отозвались немедленно:

– Мы здесь, Тесей, и знаем, что делать.

Конечно, они понимали, что, владея собой, я не стал бы их оскорблять. Я сказал:

– Дайте девушкам время вооружиться. Кто может что-нибудь сунуть страже? Фалестра, пусть все будут наготове и ждут возле дверей, когда они приоткроются. А потом бросайтесь вперед, не тратьте времени понапрасну; если вас попытаются остановить, убивайте на месте. А потом будем вместе пробиваться наружу. Торопитесь, торопитесь! Бог все ближе и ближе.

Я умолк, задохнувшись. Бороться с безумием – это не то что принимать на копье зверя. В общем гвалте я слышал, как Фалестра обещала выпороть девиц, если они не перестанут, словно распутницы, липнуть к юношам.

Они убежали, перекликаясь высокими голосами: все переспрашивали друг друга, что я сказал. Многие слышали только мой крик. Хриса исчезла, и шум терзал мои уши. Предупреждение, подобно прибою, вздымалось, рушилось и с гулом разбивалось в моей голове, удары сменялись роковым безмолвием, в котором угадывалась поступь бога. Ужас и трепет, подобающие человеку перед лицом бессмертных, гнали меня прочь, как мотылька, спасающего собственную жизнь. Я выстоял перед безумием, но, испепеленный им, не мог более сдержаться. Предупреждение рвалось наружу. Сбросив с себя руки Аминтора, я вскочил на стол посреди битых чаш и прокричал:

– Грядет Посейдон! Грядет Посейдон! Я говорю вам об этом, я, Тесей, сын могучего бога. Погиб священный бык, и земной бык проснулся! Крепость падет! Падет этот дворец!

Шум, поднявшийся вокруг, черными копьями разил мою голову. Вокруг суетились, звали любовников, призывали богов, хватали драгоценности – свои и чужие, – пытались бежать, останавливали бегущих, дрались и сцеплялись, упав. В них был неосознанный страх, не более, я же чувствовал поджидающие нас опасности. Набрав в грудь воздуха, чтобы вновь закричать, я вдруг услышал в разразившейся буре тоненький голос, словно натянутая струна пропевший во мне: «Помни себя и не роняй чести. Ты – муж. И ты – эллин».

Я замер, понимая, что бежавшие без оружия в панике заплутают в Лабиринте. Резко соскочив со стола, как на арене, я подлетел к ним, ругаясь и приказывая подождать. Появились наконец двое стражников: должно быть, громкие крики во дворе заставили их отойти от внутренних ворот, где они, по-видимому, выпивали по поводу праздника. Во дворе всегда было шумно, а в их обязанности входило только стеречь вход, потому они не торопились. И теперь просто застыли на месте: глазели, кричали и спрашивали, не сошли ли тут все с ума. Оба были в полном вооружении – щиты и копья в пять локтей.

При виде их я пришел в себя, хотя голова кружилась по-прежнему. Шагнув вперед, я услышал, как всегда, уверенный голос Теламона:

– Выпили ребята, кто-то дал им неразбавленного вина. Вот и ведут себя как жеребцы.

Один из стражей сказал другому:

– Пусть их успокаивает куратор. Отыщи его, должно быть, где-нибудь пляшет… – Но тут он прервался: – А это еще что?

Их накрыла волна гвалта: полуночный визг и шипение горных кошек. В зал неожиданно вломилась целая орава дев, вооруженных луками, кинжалами и укороченными копьями. Впереди всех, с обагренными кровью до локтей руками, неслись Ир в платке и юбке и нагая Фалестра – с луком в руках, колчаном за спиной и развевающимися волосами, словно черный дым пожарища. Девицы оделись как для арены, чтобы ничто не мешало движениям. Должно быть, в сумятице лопнуло слабое звено на поясе Фалестры, чего она не заметила – в бою амазонки обо всем забывают.

Бычий двор наполнился их воинственными воплями; стража, побросав щиты и мечи, ударилась в бегство. Но с тем же успехом можно было бежать от псов Артемиды. Быстрые ноги обогнали их, взмахнули стройные руки, блеснула яркая бронза. Когда на полу остались распростертые тела, не у одних амазонок груди были забрызганы кровью.

К ним подбежали юноши, они требовали оружия и с криками выхватывали его, попирая ногами трупы погибших. Той частью себя, которая еще покорялась мне, я бранил собственную оплошность, повергшую всех в панику. Я намечал выступить как на войне – скрытно, с холодной головой, во время, назначенное нашими друзьями снаружи. Но люди не боги, они неспособны прозревать будущее. Почти обезумев, я стоял перед своим взбесившимся войском, помня лишь о том, что гнев бога собирается тучей, сгущаясь, как перед грозою. И все же самая сердцевина моей души, свободная от безумия, нашептывала: «Ты – царь. Не забывай про свою мойру. И не теряй лица: ты – царь!»