Идеальный шпион - Джон Ле Карре

— Не припоминаю. А в чем дело?

— Мне говорили, что с нашей стороны группа уже начала расследование. Вот мне интересно, не были ли они уже здесь, опередив меня. Я попытался выяснить это на службе, но все так плохо согласовано, а события развиваются быстро.

— Какие события?

— Видите ли, сэр, пропал ваш школьный товарищ мистер Магнус Пим. Расспрашивают всех, кто может знать о его местонахождении. Естественно, и вас в том числе.

Сэр Кеннет покосился на дверь.

— Вас что-то беспокоит, сэр? — спросил Бразерхуд.

Сэр Кеннет поднялся и, подойдя к двери, распахнул ее. Бразерхуд услыхал шорох шагов на лестнице, но кто это, рассмотреть ему не удалось, хотя он и отодвинул торопливо сэра Кеннета от двери.

— Стегги, отправляйся в «Альбион» пока что один! — крикнул в лестничный пролет сэр Кеннет. — Отправляйся сейчас же, а я потом приеду. Не хочу, чтобы он слышал все это. Меньше поводов для волнения.

— Зная о нем кое-что, не могу вас в этом упрекнуть. Не возражаете, если я загляну наверх?

— Возражаю, и даже очень. И попрошу вас без рук. Мне это неприятно. Ордер у вас есть?

— Нет.

Сев опять в кресло, сэр Кеннет вытащил из кармана куртки обгорелую спичку и принялся ковырять ногти ее обугленным концом.

— Добудьте ордер, — посоветовал он. — Добудьте ордер, тогда я, может, и разрешу вам заглянуть. А в противном случае — нет.

— Он там? — спросил Бразерхуд.

— Кто?

— Пим.

— Не знаю. Не слышу. Вы сказали, Пим?

Бразерхуд все еще стоял. Он был очень бледен и вынужден был помолчать немного, прежде чем заговорил, чтобы не дрожал голос.

— Предлагаю вам сделку, — сказал он.

Сэр Кеннет все еще, казалось, не слышал.

— Выдайте мне его. Поднимитесь наверх. Или позвоните ему. Сделайте то, о чем вы с ним условились. И выдайте его мне. А в свою очередь я сделаю так, что ваше имя не будет фигурировать в этой истории, и имя Стегги тоже. В противном же случае это станет звучать так: «Баронет и член парламента укрывает у себя находящегося в бегах старого друга». К тому же возникает вероятность того, что вас станут рассматривать как соучастника. Сколько лет Стегги?

— Достаточно.

— А сколько лет ему было, когда он поступил к вам?

— Поинтересуйтесь. Не знаю.

— Я тоже друг Пима. Среди тех, кто его сейчас ищет, есть люди и похуже. Спросите его, он подтвердит. А я не стану вас впутывать в эту историю. Свяжите меня с ним, и ни вам, ни Стегги ни разу больше не придется слышать мое или его имя.

— Сдается мне, что вы тут больше ставите на карту, нежели я, — сказал сэр Кеннет, любуясь результатами своего маникюра.

— Сомневаюсь.

— Все зависит от того, чем каждый из нас располагает. Нельзя потерять то, чего не имеешь. Как и стремиться к тому, на что тебе наплевать. Или продавать чужое.

— Вот Пим, очевидно, смог, — сказал Бразерхуд. — Похоже, что он продает государственную тайну.

Сэр Кеннет по-прежнему любовался ногтями.

— За деньги?

— Очень может быть.

Сэр Кеннет покачал головой.

— Деньги его не интересовали. А интересовала его только любовь. Не знал, где найти ее. Смешно, ей-богу Из кожи вон лез.

— Между тем он разъезжает где-то по Англии, имея при себе документы, содержание которых он не имеет права разглашать, а ведь мы с вами, как предполагается, патриотически настроенные англичане.

— Мало ли кто что делает недозволенного. Тогда-то и возникает потребность в старых друзьях.

— Он писал о вас сыну. Вам это известно. Сентиментальную чепуху о каком-то перочинном ноже. Вам это что-нибудь говорит?

— Вообще-то говорит.

— А кто это Мак?

— Никогда не слыхал о такой.

— Может быть, о таком?

— Интересное предположение, но все равно не слыхал.

— А об Уэнтворте?

— Никогда там не бывал. Звучит ужасно. А в чем дело?

— В Австрии он, по-видимому, закрутил роман с девушкой по имени Сабина. Он вам рассказывал о ней?

— Что-то не помню. У Пима было много девушек и много романов. Не скажу, что это принесло ему много счастья.

— Он звонил вам, правда? В понедельник вечером, из автомата.

С пугающей стремительностью рука сэра Кеннета взметнулась вверх, и он хмыкнул весело, с удовольствием.

— Пьяный вдрызг, — рявкнул он вдруг. — Лыка не вязал. Не помню его таким упившимся со времен Оксфорда, когда мы вшестером поглотили ящик портвейна, присланный его отцом. Он еще врал что какая-то красотка в Мертоне неизвестно почему сделала ему такой подарок. Но в Мертоне не было тогда никаких красоток. И богатых тоже не было. Мы все были в Тринити.

* * *

После полуночи. В одиночестве своей квартирки на Шеперд-Маркет с ее голубями на парапете Бразерхуд налил себе еще водки и добавил в стакан апельсинового сока из пакета. Сбросив пиджак на кровать, он поставил на письменный стол перед собой карманный магнитофончик. Он слушал и делал записи.

«…как правило, в Уилтшир во время сессии парламента я езжу не часто, но в воскресенье день рождения моей второй жены и сын наш приехал из школы, поэтому я и решил отправиться, исполнить свой долг, а потом думал задержаться там денек-другой, посмотреть, как там дела в моем избирательном округе…»

Прокрутить ленту вперед. «В Уилтшире обычно не подхожу к телефону, но по понедельникам вечером она играет в бридж, вот я и решил сам подойти, чтобы не портить ей игру. Было полдвенадцатого, но у Джин этот ее бридж обычно не имеет конца. Мужской голос. „Может быть, ее любовник, — подумал я. — Что за наглость, звонить в такое время!“ — „Алло? Сеф? Это Сеф?“ — „Кто это, черт побери?“ — отвечаю. „Это я, Магнус. У меня отец умер. Я приехал на похороны“. — „Вот бедняга, — думаю. — Смерть старика отца для каждого испытание — не позавидуешь“. Так хорошо? Или еще воды добавить? Долейте сами, если хотите».

Бразерхуд слышит, как сам он, склонившись над кувшином, рассыпается в благодарностях, слышит, как льется вода.

«Как Джем?» — спрашивает. Джемайма — это моя сестра. Между ними некогда были шуры-муры, но толком так ничего и не вышло. Выскочила замуж за цветовода. Поразительная штука. Засадил цветами всю обочину дороги на Басингстоун. И фамилию свою написал на табличке. А ей хоть бы хны. Да и видятся-то они не то чтобы очень часто. Непутевая она, наша Джем. Точь-в-точь как я…

Еще прокрутить.

«…вдрызг. Непонятно было, смеется он или плачет. „Бедняга, — думаю, — заливает горе вином. И я бы так делал, будь я на его месте“. А потом он вдруг завел разговор о школе. Я ведь что хочу сказать — мы вместе с ним сменили не то две, не то три школы, а потом еще в Оксфорде вместе учились, и каникулы несколько раз случалось вместе проводить, но через сорок лет ни с того ни с сего ночью позвонить в дом, где полно людей, чтобы вспомнить, как вырезал в школьной уборной мои инициалы, а меня за это высекли — это уж слишком! „Ты прости, что я вырезал тогда твои инициалы, Сеф“. Ладно. Вырезал так вырезал. Я никогда и не сомневался, что это был он. И переврал к тому же. Да, переврал. Знаете почему? Этот кретин поставил дефис между С. и Б., а дефис там не ставится. Я сказал старику Гримблу, нашему директору: „Зачем бы я вдруг поставил там дефис? Вы с журналом сверьтесь“. Очередная несправедливость. Не скажу, чтобы я так уж обиделся. В те дни порка была явлением обычным. А потом, я и сам был перед ним виноват. Вечно его дразнил. Папаша его был порядочный прохвост, знаете ли. Чуть мою тетку не погубил. И матери моей строил козни. Хотел с ней переспать, но не так-то она была проста. Придумал какой-то план нового аэропорта в Шотландии. Местные власти он уломал, все, что ему оставалось, это купить землю, получить формальный документ с разрешением, а там — греби денежки. Моему кузену пол-Аргила принадлежит, так я его расспрашивал. Оказалось, полная чушь. Поразительно! Однажды я гостил у него дома. Прямо бордель какой-то в Эскоте. Мерзавцы так и кишат, а Магнус каждого называет „сэр“. Его отец даже в парламент баллотировался. Жаль, не прошел. Была бы мне компания…»

Еще прокрутить.

«…слышно, как он монеты бросал. Я спросил, откуда он звонит. „Из Лондона“, — говорит, но вынужден пользоваться автоматом, потому что за ним слежка. „А чьи инициалы ты на этот раз вырезал?“ — спрашиваю. Шутка, но он не понял. Мне жаль было его старика, знаете ли. Но не хотел я, чтобы он куксился. А он любит все драматизировать и всегда любил. Прямо страсть какая-то из всего делать неразрешимую проблему. Ему и египетские пирамиды можно было всучить, если только сказать, что они в аварийном состоянии. „Дай мне свой номер телефона, — говорю. — Я тебе перезвоню“. Не дал, испугался. „Что за бред, — говорю. — Что это, черт возьми, ты городишь такое? Да у меня половина друзей в бегах!“ Он сказал, что впервые пересматривает свою жизнь. Обстоятельный. И всегда был обстоятельным. И опять заговорил об этих вырезанных инициалах. „Я и вправду очень раскаиваюсь в этом, Сеф“ А я ему: „Слушай, старик, я с самого начала знал, что это сделал ты, и не думаю, что нам следует сейчас убиваться из-за наших школьных шалостей. Тебе нужны деньги? Переночевать? Могу предоставить в твое распоряжение флигель в поместье“. — „Я раскаиваюсь, Сеф. Очень раскаиваюсь“. — „Ты лучше скажи, чем я могу помочь тебе, — говорю, — и я все сделаю. Мой номер есть в лондонской телефонной книге, звякни, если понадоблюсь“. А сам подумал: „Черт тебя дери, ты уже двадцать минут меня на проводе держишь“, — и положил трубку. А через полчаса он снова мне звонит. „Алло, Сеф. Это опять я“. На этот раз Джин взбрыкнула. Подумала, что Стегги опять закатывает очередную истерику. „Мне надо поговорить с тобой, Сеф. Выслушай меня“. Что ж, не повесишь же трубку, когда у старого друга такое горе, ведь правда?»