Второго Рима день последний - Мика Валтари

прикажи, наконец, убить меня,– просил я. – Этой осенью я понял кто ты, чего ты хочешь, и что произойдёт. И тогда я ушёл от тебя. Смилуйся надо мной и предай меня смерти, чтобы кровь моя могла смешаться с кровью моих греческих братьев.

Но он лишь упрямо усмехнулся своей хищной улыбкой и повторил:

– Наберись терпения, Ангел. Сначала мы вместе посмотрим, как низко может пасть даже самый знаменитый грек.

Я вынужден был отойти в сторону, потому что как раз пришли евнухи с Лукашем Нотарасом и его обоими сыновьями. Когда Нотарасу передали приказ султана, он, вероятно, догадался, какая судьба его ждёт. Он шёл, высоко подняв голову, и уже не пал на колени перед султаном. Белый евнух сказал султану:

– Господин, он не послушался твоего приказа и не хочет добровольно отдать сына в твой гарем. Поэтому я привёл их всех сюда как ты и приказал.

Мехмед указал на головы, окружающие площадь и спросил:

– Почему ты не подчиняешься мне, хотя я и возвысил всех, за кого ты ходатайствовал и установил греческое правительство, выполняя все твои советы.

Нотарас посмотрел вокруг с застывшим лицом, медленно перекрестился и воскликнул:

– Господи, Боже мой, признаю твою справедливость. Ты воистину справедливый бог!– Потом он медленно обошёл небольшую площадь, останавливаясь у каждой головы, и говорил: – Брат мой, прости меня! Не ведал, что творю!

Он вернулся на своё место, положил руки на плечи сыновей и сказал им:

– Покажем теперь, как умирают мужчины и поблагодарим бога за то, умираем мы греками, сохранив свою веру.

Султан развёл руками и с издёвкой изобразил удивление:

– Зачем тебе умирать? Я обещал возвысить тебя над этими греками. Ты лишь должен повиноваться мне и приказать своему красивому сыну исполнять все мои желания.

Мегадукс Нотарас ответил:

– Ты не обязан искать повод ля моей казни. Я уже покорился божьей воле. Зачем мне ещё унижаться перед тобой? Это и так не спасёт ни меня, ни моих сыновей. Но прошу тебя, удовлетвори моё любопытство: почему я должен умереть вопреки всякой политической целесообразности?

Султан Мехмед наклонил к нему молодое пылающее лицо и прошептал:

– Ты предал своего кесаря. Предашь и меня.

Мегадукс Нотарас опустил голову и воскликнул ещё раз:

– Ты воистину справедлив, господи!

Потом он попросил сначала увидеть казнь сыновей, так как хотел быть уверен, что они не отрекутся от греческой веры, пытаясь спасти свою жизнь. Султан на это согласился. Нотарас сам заставил сыновей стать на колени, сначала старшего, а потом младшего, и разговаривал с ними спокойно, когда палач рубил им головы. Ни одна слеза не появилась в его тёмных глазах, хотя султан Мехмед с любопытством подался вперёд и не спускал глаз с его лица.

Когда оба сына были уже мертвы, Нотарас сказал:

– Господи, боже мой, будь мне судьёй! Ты имеешь право меня судить, но ни один человек не имеет такого права.– Но потом он смирился, склонил голову, залился слезами и молился так, как молятся простые люди:

– Иисус Христос, сын божий, смилуйся надо мной, грешным!

Он молился непродолжительное время на краю площади, затем поднялся и пошёл за чаушами к колонне Аркадиуса, встал на колени в крови сыновей и спокойно ждал смерти.

Султан приказал положить его голову на пьедестал колонны выше голов остальных греков. Потом Мехмед отвернулся, утомлённый видом крови и запахом трупов и отъехал к своему шёлковому шатру. Мне он велел идти домой, хотя я посчитал, что всё уже исполнено и настал мой час.

* * *

Пишет это Мануэль, сын Дементоса, того самого Дементоса, который был подносчиком дров у старого кесаря Мануэля. Сам я, Мануэль, служил у господина Иоханеса Анхелоса, которого латиняне называли Джоаном Анжелом, а турки прозвали Ангелом и боялись его.

Когда мой господин написал то, что должен был написать, я показал ему деньги, спрятанные мною в погребе и золотую чашу для причастий, которую спас из монастыря Хора и сказал ему:

– Многие латиняне откупились от визирей султана. Откупись и ты и мы вместе убежим из этого города смерти.

Но на это он ответил:

– Нет, нет! Смерть – это высшее благо, которое мне могут уделить. А ты продолжай жить и оставайся в городе, ведь ты из тех, которые выживают всегда. Вы такие, какие есть и сами ничего с этим поделать не сможете.

Мой господин не спал много ночей, а в последние дни не ел и не пил как в самый строгий пост. Может, поэтому разум его помутился, и он уже не понимал что для него благо.

На третий день после падения города султан прислал посланца к моему господину и вызвал его к себе. Я последовал за ними на расстоянии, и никто мне не помешал. Под колонной Константина собрались греки, посмотреть, что здесь будет происходить.

Возле колонны Константина лежала голова кесаря Константина. Глаза у неё вытекли, и сама она уже начала смердеть. Мехмед указал на голову и воскликнул:

Мечом я добыл Константинополь и мечом сразил кесаря Константина, чтобы овладеть его городом. Есть ли среди вас тот, кто может оспорить это моё право?

Мой господин вышел вперёд и сказал:

– Я оспариваю твоё право на город, турецкий эмир Мехмед. Я рождён в пурпурных башмаках и сохраню их как моё наследственно право на это город до самой смерти. В моих жилах течёт кровь кесарей и поэтому я единственный законный базилевс Константинополя, хотя ты и не желал этого знать.

Но султан Мехмед нисколько не удивился его словам, только тряхнул головой и ответил:

– Я знаю всё, что мне надо знать. Ещё мой дед знал о твоём происхождении, хотя тебе казалось, что ты утаил его от мира. Для меня это не новость, ведь во всех христианских странах и в Авиньоне тоже, у меня есть глаза и уши. Как ты думаешь, почему я позволил тебе уйти осенью и даже подарил горсть камней на прощание?

– Я знаю, ты коллекционируешь людей, как Аристотель коллекционировал чудеса природы. Ты сам когда-то говорил, что человек не может тебя удивить, ибо ты видишь людей насквозь. Поэтому я тебя и не удивил.

Султан Мехмед ответил:

– Нет, Ангел, ты, всё-таки, меня удивил. Я позволил тебе уехать в Константинополь перед самым началом войны, надеясь, что ты поднимешь бунт и станешь бороться с кесарем за власть. Я снабдил тебя средствами, надеясь