Жизнь и судьба: Воспоминания - Аза Тахо-Годи

После двух лет обучения в техникуме Владимир Николаевич поступил в выпускные классы так называемой совтрудшколы № 5, которые он и кончил, получив аттестат зрелости. Эта пятая школа в прошлом была классической гимназией, и ее закончили мой отец (в 1912 году) и мой дядя Сергей Петрович Семенов. В этой школе училась и я с 1937 по 1940 год. Вот и еще одна точка пересечения школьной жизни у нас с Владимиром Николаевичем — он в начале 1920-х годов, а я в конце 1930-х — в одной и той же школе.

А познакомилась я лично с Владимиром Николаевичем в Звенигороде, в 1951 году, где на даче по рекомендации Веры Архиповны, супруги Владимира Николаевича, поселились на лето Лосевы, а я их навещала, приезжая из Москвы. Владимир Николаевич сам рассказал о нашем знакомстве на международной научной конференции, посвященной памяти А. Ф. Лосева (доклад его напечатан в сборнике «Образ мира: структура и целое». М., 1999). В своем выступлении он вспомнил обо мне, девушке в белом платье, которую Лосевы представили как своего ближайшего друга и помощницу Алексея Федоровича. Действительно, на мне было легкое белое маркизетовое платье, сшитое много лет тому назад, еще в 1930-е годы, когда наша семья жила в Москве вполне благополучно, то есть до 1937 года. Так обычно мы и в дальнейшем с Владимиром Николаевичем, оба уже зрелые люди, всегда с улыбкой вспоминали о девушке в белом. И Владимир Николаевич узнал в конце концов о наших общих владикавказских корнях.

Еще не зная Владимира Николаевича лично, я слышала о нем и о его друге, математике Пете Черемухине, о знаменитых математиках, которых со студенческих лет знал Владимир Николаевич, — академике Николае Николаевиче Лузине, почетном члене Академии наук Дмитрии Федоровиче Егорове, профессоре Сергее Павловиче Финикове (его я встречала, когда он приходил в гости к Лосевым на Арбат). Владимир Николаевич подчеркивал, что у этих с европейским именем ученых и у Алексея Федоровича были не просто общие математические интересы, они были глубоко верующие, православные люди.

Недаром замечательное имяславское исповедание веры подписали Дмитрий Егоров, профессор Московского университета, Алексей Лосев, Николай Бухгольц, да и Николай Соловьев, тоже математик-имяславец.

Вот у этого Николая Михайловича Соловьева студент III или IV курса математического отделения физмата МГУ Владимир Щелкачев и встретил в гостях Алексея Федоровича и Валентину Михайловну Лосевых. Н. М. Соловьев — ревностный имяславец, тоже входил в круг Лосевых и Егорова. В своем выступлении «Из воспоминаний о Лосеве и его деятельности» на уже упомянутой конференции (с. 21) Владимир Николаевич вспоминает не очень точно о времени встречи: то ли это был 1927-й, то ли 1928 год. Могу точно сказать, что поскольку Н. М. Соловьев скончался 17 ноября 1927 года[302], встреча студента Щелкачева с Лосевыми состоялась в 1927 году до 17 ноября. Если же Владимир Николаевич поступил в МГУ в 1923 году, то значит, в 1927 году он студент IV курса.

Однако юный студент, оказывается, уже был наслышан об А. Ф. Лосеве «как об исключительно широко эрудированном философе». «Знал я, — продолжает Владимир Николаевич, — о научных связях А. Ф. Лосева с моими учителями, университетскими профессорами — Н. Н. Лузиным, Д. Ф. Егоровым… Известная для меня (через Н. М. Соловьева) близость мировоззрения этих математиков с А. Ф. Лосевым мне очень импонировала». Владимир Николаевич вспоминает, что в гостях у Соловьева зашел с Алексеем Федоровичем разговор о его книгах. В 1927 году из «восьмикнижия» вышло еще только четыре книги: «Философия имени», «Античный космос и современная наука», «Музыка как предмет логики» и «Диалектика художественной формы». Студент внимательно слушал беседу Лосевых и Соловьева, но, как вспоминает Владимир Николаевич, ему «стало совершенно очевидно, что А. Ф. Лосев не только философ, но и специалист по истории философии, филологии, лингвистике, музыковедению» (там же). Вот так и состоялось первое знакомство А. Ф. Лосева и студента Владимира Щелкачева.

Прошло три года, и начались аресты людей верующих, церковных и в первую очередь тех, кто входил в круг имяславцев, ревнителей Имени Божия. 18 апреля 1930 года в Страстную пятницу арестовали Лосева. В июне, 5-го числа, Валентину Михайловну, в ночь на 10 октября — Владимира Щелкачева (аспиранта). В распределительной камере на Лубянке он встретил только что привезенного туда же Д. Ф. Егорова. Это была первая и последняя встреча профессора и его бывшего студента не в университетской аудитории. Всех арестованных обвиняли как участников контрреволюционной церковно-монархической организации, которой никогда не существовало, но чекисты Лубянки сооружали контрреволюционные организации любого образца. Следствие завершилось в сентябре, и тогда же объявили приговоры осужденным: Лосеву дали десять лет, его супруге — пять. Д. Ф. Егорову пять лет лагерей заменили ссылкой в Казань на пять лет (якобы он мог там преподавать в университете, вот уж лицемерие), но он там вскоре скончался. Владимиру Щелкачеву три года лагерей заменили высылкой в Казахстан (он попал в Алма-Ату).

Как рассказывал нам с Алексеем Федоровичем Владимир Николаевич, в конце 1940-х годов он, приехав в Казань, посетил Арское кладбище, нашел там могилу своего учителя рядом с могилой великого Лобачевского и привел могилу Дмитрия Федоровича в порядок. И памятник, и надпись на нем: «Почетный член Российской академии наук» — Владимир Николаевич видел в совсем другие, поздние времена, насколько помню по его рассказу, чуть ли не в один из последних приездов на важную научную конференцию в Казанский университет.

Надо сказать, что меня всегда поражала удивительная мобильность Владимира Николаевича. Может быть, связано это с многолетней его альпинистской закалкой. Алексей Федорович относился к горным походам Владимира Николаевича вполне понимающе. Он сам любил горы и в середине 1930-х, немного отойдя от ареста и лагерного бытия на Беломорско-Балтийском канале, совершил ряд больших путешествий по Кавказу вместе с Валентиной Михайловной, переваливая через горы Северного Кавказа на благословенный юг. Владимир Николаевич, признанный авторитет в альпинистских подвигах, так и остался для всех нас непревзойденным образцом и почти что сказочным героем. А почему, любопытно, математики стремятся в горы? Владимир Николаевич не одинок — там побывали (упомяну мне знакомых) люди и старше его (например, член-корреспондент РАН Борис Николаевич Делоне — мастер альпинизма), и младше (например, академик Игорь Ростиславович Шафаревич и, конечно, сыновья В. Н.). Наверное, уход снежных вершин в бесконечное небо вдохновляет.

Вспоминается мне Владимир Николаевич строгим, сосредоточенным, весь в черном. Он читает псалтирь у гроба Валентины Михайловны Лосевой в январе 1954 года. Лежит, как сказочная спящая красавица, моя дорогая и единственная Мусенька. Окна наглухо занавешены, зеркала — тоже, на старинной парче (накрыла ею круглый столик) старинная книга священная, свеча в старинном подсвечнике — остатки прошлой жизни.

А потом кладбище, Ваганьково, сорокаградусный мороз — всю ночь жгут костры могильщики, земля не поддается, та самая, что во сне приснилась в больнице Валентине Михайловне, будто из-под нее она не может выбраться. И Владимир Николаевич тут же у разверстой могилы и шапку снял — мороз лютый. Я одета тепло, но холод пробирает, и получаю воспаление среднего уха, болею. Владимир Николаевич — крепок, закален в горах, здоров и еще утешает, и цветы бросаем на холмик, а они тут же стекленеют — мороз. Вот так запомнился мне Владимир Николаевич.

Многие годы он всегда на панихидах у могил Валентины Михайловны и Алексея Федоровича и в храме, где к столетию Лосева я объявляю во всеуслышание о постриге четы Лосевых, новость, которую в этот же день передает вражеский «Голос Америки». Каждый год 29 января звонок от Владимира Николаевича — помнит о Валентине Михайловне, я уж не говорю о 24 мая — дне кончины Алексея Федоровича — всё и всех помнит старый друг. Меня тоже поздравляет с моим днем рождения, ежегодно и с именинами (я во крещении — Наталья).

В память о Владимире Николаевиче у меня хранятся среди других книг, очень серьезных, том начала века (переизданный в 1992 году репринтом): Дьяченко Григорий, «Практическая симфония для проповедников Слова Божия», и, что особенно мне дорого, книжечка — результат огромного преподавательского опыта Владимира Николаевича — «Проблемы педагогики высшей школы» (М., 1990) с автографом Владимира Николаевича.

Все-таки редкостный человек В. Н. Щелкачев. Какая твердость воли и принципиальность в самых главных жизненных вопросах! Советская страна, советский народ переживают пятилетки безбожия (они так и назывались), идет искоренение православия (да и любой другой конфессии на территории СССР) — а профессор Щелкачев постоянный прихожанин храма Ильи Обыденного, что на Метростроевской (бывшая Остоженка, теперь снова обрела свое старое наименование). Он, арестант, не боится говорить о своей вере, впитанной от родителей еще мальчиком, и, будучи лауреатом Сталинской премии, не скрывает своих убеждений. Естественную, сердцем оправданную веру он поддерживает разумом — недаром его учителя в университете — выдающиеся ученые и верующие люди, и недаром А. Ф. Лосев требует Высшего синтеза — религии, философии, науки, искусства и нравственности. И сам апостол Павел пишет: «Верою разумеваем» (Послание к евреям. 11:3). Но есть еще опыт, есть незабываемые встречи, озарившие всю сознательную жизнь человека. Вот о такой встрече мне рассказывал не раз Владимир Николаевич. И случилось это в самые трудные для молодого человека дни, в ссылке, в Казахстане, в городе Алма-Ата. Город испокон века славился яблоками, так и называется до сих пор «Отец яблок». В этом городе Владимир Николаевич встретил матушку Параскеву (Матиешину), которая стала его наставницей в жизни духовной, стала поистине духовной матерью, и связь с ней Владимир Николаевич никогда не прерывал, где бы она ни находилась в многотрудные годы, и уже сам на склоне жизни посещал обитель, где матушка нашла себе приют, а затем и вечный покой (скончалась в 1952 году), и где ее почитали как новомученицу (см. Собор новомучеников и исповедников российских в «Православном церковном календаре» на 2006 год).