Сколько волка ни корми - Карина Володина

к юбке скользящие.

— Значит, не хочешь говорить? — просто спрашивает она.

И вновь — без обиды, без осуждения. Как будто и не надеялась она особо, что Вран с первой же просьбы душу перед ней свою вывернет.

Да и вывернул бы Вран, да и не жалко ему бы было — только его собственная душа, к сожалению, чужой теперь сопровождается, и совсем он не желает её Бае показывать.

— Значит, немного помолчать хочу, — так же просто Вран отвечает. — Наговорился я уж со стариками, красавица. И их так много слушал, и им так много отвечал… А душа-то отдохнуть хочет.

— Ну давай отдохнём, — хмыкает Бая.

И впрямь больше к разговору этому опасному не возвращается. Вран надеется — забыла.

Потому что сам он очень быстро об этом забывает.

* * *

Кажется Врану, что на болотах что-то не так.

Не сразу он сказать может, что именно. Думает он даже сначала, что потому это, что уж с десяток дней он их толком не видел — только через оконце небольшое. Что отвык он и от солнца разнеженно-ленивого, лучами своими красными в воде хлюпкой играющегося, и от воздуха, в котором свежесть рассветная с волглостью болотной смешивается. Случалось так с Враном порой, когда совсем уж в землянке стариковской он засиживался.

Обменивается Вран быстрым взглядом с Баей и шаг от границы холмистой ускоряет.

Никого на болоте почему-то нет.

Не резвятся волчата почему-то неугомонные у полосы лесной, не сидят матери их заспанные на крышах землянок, с сонным смирением друг с другом переглядываясь, не привязываются волчата эти весело к взрослым лютам, по своим делам болото пересекающим, не тянутся молодые люты, тоже не слишком-то от сна недавно прерванного бодрые, вместе со старшими в лес, не стоит привычно Радей у своей землянки, с улыбкой благодушной на всё это глядя, и не разносится из землянки храп Сивера по всей округе.

Никого почему-то нет — один Веш посередине, у детской, стоит, и в другую сторону от Баи с Враном смотрит. Но тоже — на лес.

— Веш! — напряжённо Бая его зовёт. — Веш, милый, что-то случилось?

Вздрагивает Веш, мгновенно разворачиваясь — и к Бае бросается.

И понимает Вран по глазам его заплаканным, по лицу его опухшему: да, случилось. Определённо.

— Бая! — кричит Веш, ещё не добежав до неё. — Бая! Вы нашли её? Нашли?!

— Кого…

— Чая пропала! Чая ночью из дома убежала!

Останавливается Бая, навстречу Вешу было побежавшая. Напрягается её спина. Застывает вопрос, так до конца и не высказанный, на устах приоткрытых.

— Чая, — выпаливает Веш, тоже останавливаясь — в нескольких хвостах от неё. — Чая! Она убежала! Все от Бушуя ушли, он рассердился — и спать лёг, а Чая убежала! Утром её Лада хватилась — а её нет! Вы не… вы не нашли её?..

— Что значит — «все от Бушуя ушли»? — негромко Вран спрашивает. — Горшечники? Ночью?

Кивает Веш отчаянно.

— А он решил… а он сказал…

Дрогает голос Веша, трясёт он головой, слёзы новые стряхивая — да так и замолкает. Да так и стоит, вроде и рядом — а вроде и далеко. И не подходит. И Бая к нему не подходит. И смотрят они с Вешем друг на друга — и молчат. И болото будто даже затихает, и лес — хотя что ему, лесу этому. Мало ли волков по нему ходит?

Да только та самая Чая старушка, которую Врану порой выгуливать поручали — и строго-настрого велели: ты в оба глаза за ней смотри да от себя не отпускай, иначе затеряется она в лесу этом, волчицей обернётся — и рванёт, куда душа её волчья поведёт, а душа у неё старая уже, непредсказуемая, и к людям может потянуться, и в такую чащу непроходимую, куда даже люты без нужды не заходят.

— Веш! — откуда-то из детской Веша окликают. — Веш, с кем это ты… Ох, Бая, Вран! Нашли?

Качает Бая головой.

Распахивается дверь грубая, поднимается по ступеням земляным быстро лютица с животом огромным — не то двойню, не то тройню, вестимо, носит. Не знает Вран даже её имени, снаружи он её толком не видел — на собраниях общих разве что мельком, да и то не на всех.

— Чая ускользнула, — бормочет она, торопливо к Вешу подходя. — Чая ночью взяла и ускользнула, бедняжка. Все старики спали, а молодёжь по делам своим разбежалась. Все, кто охотиться способен, сразу в лес ушли — да и старики даже многие, еле я Веша за хвост поймала, чтобы и он тоже…

— Хорошо я лес знаю! — стряхивает Веш с себя оцепенение. — И запах чаин знаю, и тоже я искать её способен! Бая, пожалуйста, можно я с вами пойду? Вы ведь тоже в лес сейчас пойдёте? Я не могу здесь сидеть, не могу, не…

— Веш, Сивер тебе что сказал? — мягко его лютица прерывает. — Одну все и так ищут — ты хочешь, чтобы и второго искали?

— Да не потеряет меня никто! Как могут, если рядом я всегда… Бая, ну пожалуйста!

Подходит Бая к Вешу медленно, на колени перед ним опускается. За плечи его берёт.

— Веш, — спокойно, ровно она говорит. — Послушай меня внимательно. Сивер тебе этого никогда не скажет — а я скажу. Не потому он брать тебя с собой не хотел, что мешать ты будешь или сам потеряешься, а потому, что не знаем мы, в каком виде мы Чаю найдём. Что-то лучше не видеть, если возможность такая есть. У тебя — есть. Коли будет лес к нам благосклонен, и один волк волчицу потерявшуюся найдёт — не в количестве дело, а в желании. Понимаешь? Если попросили тебя здесь быть — так будь, неспокойны у всех и так сейчас души, не стоит их ещё больше волноваться заставлять. Останься со Снежей, с волчатами останься, стариков навести — так ты гораздо больше всем поможешь, чем если с собой мы тебя возьмём. Хорошо?

— Хорошо, — тихо Веш отвечает.

— Снежа, — поднимает Бая голову. — Куда нам идти? Через холм мы шли — и не слышали почему-то никого. В другой стороне Чаю ищут?

— В другой, в другой, — со вздохом лютица отвечает, Веша к себе притягивая. — Какой уж холм ей — через лес прямо и выбежала, и не помнит она, наверное, что вообще холмы какие-то у нас есть.

Ясно. Вот почему Вран с Баей и не слышали ничего на обратном пути. Увела их прогулка ночная совсем от болота далеко — через холм удобнее было возвращаться, хоть и не любит