Голубой бриллиант - Иван Шевцов

Силин был одет в серый костюм, коричневую рубашку и при галстуке. Плотный, но не грузный, с тяжелой копной черных без единой сединки волос, он выглядел молодцевато. Тяжелая линия подбородка выдавала твердый, упрямый характер. Чисто выбритое до синевы лицо излучало радость и доброту. Он нежно пожал протянутую ему руку и негромко, тепло выдохнул:

– Очень рад.

Таня пригласила Силина в гостиную, где уже был накрыт стол с холодными закусками, и сказала:

– Я собиралась ужинать, когда вы позвонили. Поужинаем вместе. – Тихая дружеская улыбка осветила ее тонкое лицо.

– С благодарностью разделю с вами трапезу, – любезно ответил Силин, садясь за стол.

Таня взяла бутылку греческого коньяка и, задержав 6s над рюмкой гостя, спросила:

– Употребляете?

– От такого бальзама грех отказываться.

Она наполнила рюмку Силина, затем свою и все с той же милой улыбкой спросила:

– Итак, за что пьем?

– За ваше благоденствие, за то, чтоб вы обрели счастье, которого вы достойны, за вас, Татьяна Васильевна.

– За нас, – вдруг сказала она, сверкнув на него слегка смущенным взглядом.

Это краткое «за нас», как бальзам, легло на сердце Силина.

Он признался с трогательной откровенностью:

– Я много думал о вас все эти долгие-долгие недели.

– Я рада вас видеть, – сердечно ответила она.

– Вы сказали о каких-то сложностях? Что с вами случилось?

– Случилось не со мной, а с моим бывшим мужем. Он погиб. Его убили, как полагают, рэкетиры.

Силин насторожился. Сосредоточенный взгляд его вопросительно устремился на Таню.

– Как его имя? Вашего мужа.

– Евгений. Евгений Соколов.

– Я так и подумал, – упавшим голосом молвил Силин и опустил глаза. – Руководитель «Пресс-банка» Евгений Соколов, – не то спросил, не то утвердительно сказал он. Таня приняла это как вопрос и ответила:

– Да. А что вы подумали?

– На днях в городской суд поступило дело об этом убийстве. Я с ним ознакомился. Когда читал, вспомнил некоторые детали из последнего разговора с вами. Я даже собирался вам звонить, но не решился.

– Не решились? Почему? Мне кажется, вы человек решительный.

– Не знаю почему. Не спрашивайте. – По его лицу вскользь пробежала тень легкого смущения. – Примите мое соболезнование.

Таня молча кивнула и после паузы негромко спросила:

– Это дело будете вести вы?

– Да. И дело-то не такое уж сложное, как мне кажется: убийца арестован, все улики против него, хотя он все отрицает. Но это обычная метода всех профессионалов-уголовников.

– Это рэкет?

– В общем – да. Возможно, заказное убийство на почве сведения счетов.

– Кто он? Убийца?

– Рецидивист, уже судимый.

– И что ему грозит? – продолжала любопытствовать Таня и прибавила: – Если это не секрет.

– Какие уж тут секреты. Явный терракт, жестокий. Думаю, что он только исполнитель, а за ним стоят главные. По делу проходит сообщница – любовница убийцы и секретарша убитого. Но она – фигура случайная. Настоящие сообщники на свободе. Если б удалось в процессе судебного разбирательства выйти на них. Но боюсь, он не выдаст, испугается.

– Его расстреляют?

– Это будет зависеть от хода судебного разбирательства.

– Я могу присутствовать в зале суда?

– Конечно. Заседание открытое.

Мысль присутствовать в зале суда у Тани родилась внезапно, только сейчас. Да она еще и не решила, нужно ли ей присутствовать в суде. Она украдкой бросала теплые взгляды на Силина, пытаясь представить его на высоком троне судьи. Там он, наверно, совсем по-другому выглядит: строгий, неподкупный, требующий от подсудимого и свидетелей «правду, только правду». И в его власти судьбы человеческие: наказывать и миловать. Интересно.

– Вам приходилось выносить смертные приговоры?

– Приходилось. – В голосе Силина прозвучала нотка сожаления, лицо нахмурилось.

– И часто?

– Нет. А потом имейте в виду: от вынесения смертного приговора до его исполнения длинная дистанция, и нередко высшая мера заменяется длительным заключением. Наше правосудие далеко от совершенства. Особенно уголовный кодекс. В нем много лазеек для преступников. Я вам не открою тайны, если скажу, что преступность в это проклятое время так называемой демократии и реформ буквально парализовала общество. Борьба с преступностью должна быть одной из главных задач правительства. А у нас только разговоры о преступности, а серьезных крутых мер, практических действий нет.

– Но ведь борьба с преступностью зависит и от вас, судей. Вы находитесь на переднем крае, – возбужденно сказала Таня.

– Только отчасти. Главная беда состоит в том, что преступность проникла в государственные, административные и хозяйственные структуры. Она, как раковая опухоль, поразила все сферы жизни. Сама власть у нас преступная и держится она на преступности. Уберите преступность, и она падет. Вместе с президентом – главным преступником.

Он возбудился, в глазах засверкали тревожные огоньки. Он продолжал:

– В этом отношении поразительный пример: голосование в Думе проекта закона об организованной преступности. Закон принят большинством голосов. Против проголосовало всего сорок три депутата. Из них сорок – члены фракции «Выбор России», то есть дерьмократы-гайдарчики. А конкретно – Бунич, Волкогонов, Гербер, Денисенко, Емельянов, Заславский, Нуйкин, поп-расстрига Якунин… Какой букет апологетов организованной преступности. Им она нужна, как воздух.

– Вы говорите точно, как мой отец. Он у меня сталинист. – В голосе Тани прозвучали горделивые нотки свидетельствующие о том, что она солидарна с отцом. – А вы как относитесь к Сталину?

Силин не спешил с ответом. В отношении Сталина у него сложилось твердое убеждение, неподвластное никаким колебаниям и сомнениям. Ответ на подобный вопрос ему приходилось давать не однажды совершенно разным собеседникам, в том числе и ярым антисталинистам. Но как ответить кратко и убедительно этой очаровательной женщине, слегка возбужденной от выпитого коньяка и позволившей себе расслабиться? Перечислять все заслуги Сталина перед советским народом, говорить о нем, как о прозорливом государственном деятеле и великом полководце, смывать всю грязь, инсинуации и ложь, выплеснутые на него врагами социализма и советской власти – это долго. После небольшого размышления Силин ответил:

– Сталин – это наша славная история. Сталин – это социализм на практике. А социализм – это завтрашний день человечества, независимо от того, воскреснет Россия в былом своем могуществе или на несколько десятилетий останется американо-израильской колонией.

– А такое может случиться – колония? – с тревогой в голосе спросила Таня.

– Я не исключаю. Есть страшные преступления, которые совершили демократы с Ельциным во главе. Первое – это приватизация, разгосударствление, то, чем занимается ставленник Запада Чубайс, фигура по своему злодеянию не имеющая аналогов. Что такое приватизация? Это развал экономического потенциала. Десятилетиями народ в поте лица, не доедая и не досыпая, на одном энтузиазме создавал заводы-гиганты, возводил, строил, чем мы гордились, и мир восхищался. И все это народное достояние за бесценок, за гроши отдано дельцам, жулью. А в итоге – миллионы безработных. Народ еще не понял всего ужаса приватизации, которую Ельцину навязали израильско-американские советники! Чубайс и его команда должна быть моими клиентами, сидеть на скамье подсудимых. А они правят бал.

Он умолк, мрачно насупив взгляд. Казалось, он весь охвачен предельным напряжением, большие руки сжаты в кулаки, на лице выступили желваки.

– А что второе? – спросила Таня, не сводя с него пытливого взволнованного взгляда. Глаза ее горели.

– Второе – молодежь, наше будущее, которое планомерно уничтожается. Мне приходится разбирать преступления юношей, выбравших «пепси-колу». Совершенная деградация душ, никаких нравственных норм, полнейшая бездуховность. Главное – деньги и любой ценой. Что-нибудь делать полезное обществу, трудиться они не умеют и не хотят. Загублено и сознательно развращено целое поколение. А оно – неисчерпаемый резерв уголовщины. Для них, кроме денег и удовольствия, нет ничего святого. За деньги хладнокровно убивают свою бабушку, мать, сестру, престарелого ветерана войны. Насилуют. Поколение жестоких тунеядцев, воров, наркоманов. Их сделали такими телевидение, пресса, кино. По заказу. Ни в одной стране мира так настойчиво и откровенно не пропагандируются пороки: жестокость, разврат. Только у нас позволительно такое. Россию превратили в свалку духовных нечистот и уголовников.

– Вы их судите? Уголовников?

– За совершенные преступления даем срок, направляем в колонии. А там, за колючей проволокой, они совершенствуются у профессиональных преступников и выходят оттуда не раскаявшимися, а матерыми уголовниками и продолжают свое дело. Получается какой-то замкнутый ведьмин круг, из которого трудно найти выход. Но самое обидное, что за решетку редко попадают крупные криминальные акулы, разные «крестные отцы», воры в законе и обладатели краденых миллиардов, владельцы трехэтажных вилл, «мерседесов» и замков за рубежом.