Бабур (Звездные ночи) - Пиримкул Кадыров

— Я женщина, я не могу сражаться с саблей в руках! Яд был моей саблей. Чужаки-завоеватели убили тысячи и тысячи наших людей на панипатском поле. Они посеяли семена смерти по всей Индии. Сколько матерей, подобно мне, ходят сейчас в белой одежде, обливаясь слезами, сколько вдов сжигает себя на погребальных кострах? Яд, который я дала, он был из семян тех самых смертей, что посеяли чужаки-завоеватели! Этот яд пропитан горькими слезами вдов и сирот!

Беки зашумели. Один бородач поклонился Бабуру, предложил:

— Мой хазрат, хватит нам слушать эту бешеную старуху! Пусть палачи вырвут ей язык!

— Да, да, пусть разрежут меня на куски, пусть четвертуют, как и Ахмеда, — в ярости крикнула Байда. — Я не боюсь вас, не боюсь!

Мученическая смерть этой безоружной матери? О, то великая угроза! Как на это посмотрят матери его детей? Что скажет Мохим-бегим? Недавно он, Бабур, дописал в своей книге главу о Герате — про смерть Хадичи-бегим. Коварная, вероломная была женщина, не меньше, чем Байда. Но когда приняла мученическую смерть от этого придурковатого бешеного быка, от Мансура-бахши, наученного Шейбани-ханом, стала светлой в людской памяти, и смерть ее вызывает до сих пор негодование многих, презрение к Шейбани вызывает. Он сам, Бабур, дав себе зарок писать полную правду, поддался этим чувствам, когда помянул о Хадиче — жертве насилия.

Как теперь поступить, чтобы и к себе не вызвать презренья?

Беки шумели, требовали казнить Байду.

— Бросить бешеную бешеному слону! Пусть растопчет!

— Запихнуть в мешок и сбросить с высокого минарета!

Бабур сделал знак.

Все смолкли.

— Для этой старой женщины, — тихо начал Бабур, — есть, кажется, одна казнь. Страшнее смерти… Вот вы слышали, она как будто болеет за всех матерей, за вдов и сирот и яд свой будто готовила из их слез. Ложь это. Сын ее Ибрагим постоянно вел войну с Пенджабом, Бенгалией, Гвалиором, со многими другими соседями. Сколько народу погибало каждый год в этих междоусобицах, скажите най, уважаемый Маликдод?

— За последние три года только с нашей стороны тысяч шестьдесят, — быстро ответил Карони.

— Ну вот, и это вы слышали… А сын этой старой женщины на этом троне, — Бабур пристукнул по подлокотнику тронного кресла, — сидел десять лет! В Индии народу много. Хватало… для войны, для войны, для взаимоистребления. Султан Ибрагим покупал наемников, благо денег у него было тоже много. Он копил и копил золото, не расходовал его на строительство, только воинов нанимал, чтоб они гибли за него сотнями тысяч. И они — гибли. Часто из-за полководческой бездарности султана Ибрагима. Мы сами видели это в Панипате. Ведь полководцев оценивают не только по победам, но и по потерям. При Панипате мы потеряли две тысячи человек. А султан Ибрагим так неумело повел битву, что погубил тридцать тысяч — к тому же больше не от наших сабель и пушек, а от собственных слонов… Может быть, и сам султан Ибрагим — жертва собственного белого слона, этого я не знаю. Эй, мать Ибрагима! — Бабур привстал, голос его зазвенел, — Коли венценосная Байда столь совестлива и так болеет душой за сирот и вдов павших воинов, то почему допустила она гибель тех десятков тысяч в ненужной междоусобице? Почему не остановила сына? Не удержала от бессмысленного пролития крови?

— Я всего лишь мать, не в моих силах повелевать властителем! — ответила Байда, переходя, однако, к защите.

— А вот мы пришли сюда, чтоб положить конец братоубийственной войне! И мы объединяем эту великую страну в одном большом и крепком государстве! Будем строить ее, благоустраивать! Будем осуществлять то, что задумали! И для старой женщины, коварной и вероломной, самым страшным наказанием будет вот что: вопреки всем ее желаниям, ее яду, ее злобе мы будем, повторяю, жить здесь и делать то, на что не были способны ни она, ни ее сын Ибрагим!

— Мудрые слова! — со вздохом облегчения сказал Маликдод Карони.

Бабур выигрывал поединок — это видели все.

— Раз эта старая заговорщица так болеет душой за вдов и сирот, как она говорит, — мы повелеваем… Абдукарим-бек!

Из левого ряда быстро встал тучный бек:

— Я слушаю вас, мой хазрат!

— Вам поручаем… лишить Байду-ханум всех ее богатств и построить на них на берегу Джамны „Дом благотворительности“. Пусть ее слуги трудятся в нем, пусть из ее казны каждый день раздают милостыню сиротам и вдовам. Раздавайте милостыню — до тех пор, пока не кончится казна султанши.

— Будет сделано, как повелели, мой хазрат!

— Ну, а ее… эту старую Байду-ханум, уважаемый Абдукарим-бек, охраняйте, оберегайте до конца ее дней!

— Как? — опешил Абдукарим-бек. — Разве она не будет казнена?

— Я все сказал.

Значит, казни не будет? И холод ожидаемой, вожделенной и все же страшной смерти ее не охватит? Байду вдруг коснулось теплое дыхание жизни, душа ее дрогнула, помягчела, будто пружинка какая-то внутри нее развернулась.

Венценосная Байда закрыла лицо руками и зарыдала.

Сикри

1

Мавляна Хондамир, поэт Шихоб Муамми и мударрис Ибрагим Конуни отправились по приглашенью Бабура из Герата в Агру и пробыли в пути почти три месяца.

Они преодолели хребет Хайбар, высота коего вызывала в душе ощущение страха и подавленности, — истинно: человек есть песчинка малая перед величием природы, сотворенной всевышним. Они переправились через многоводный Синд, миновали дремучие джунгли. Пожалуй, впервые Хондамир ощутил всю бескрайность, всю огромность мира. Да и эти края, которые конному ни за неделю, ни за месяц не проехать, необозримо обширны. Теперь это одно государство. Нельзя было не почувствовать, что едешь по землям единого государства: от Балха до Кабула, от Кабула до Лахора, от Лахора до Дели — всюду приказы, подписанные Бабуром. Исполняли их безотказно.

Приглашенные Бабуром испытали это на себе. Им и другим мастерам искусств и ремесел, что ехали в Дели из Мавераннахра и Хорасана, оказывали почтительное внимание правители вилайетов, начальники пограничных сторожевых отрядов, смотрители таможен, почт, гостиничных служб. «Будто мы какие-нибудь послы», — обмолвился однажды поэт Муамми, и так оно и было. Во всяком случае, когда они проезжали города и селения, где из-за разбойников было не совсем спокойно, рядом с Хондамиром и его спутниками шла тогда охрана — отряды до двухсот человек.

И в караван-сараях «личных гостей шаха» размещали в самые лучшие комнаты, бесплатно (и сытно!) кормили, выдавая на дорогу рис, мясо, масло да еще и денег для мелких расходов. И если возникала нужда в смене лошадей, смотрители дорог и почтовой службы выделяли им запасных в первую очередь.

В пути Хондамир часто встречал настоящих послов, поспешающих в Индию, к Бабуру, а также купеческие караваны. После того как Бабур в прошлом году в сражении с войском Рано Санграма при Сикри, что в пятидесяти верстах западней Агры, одержал еще более внушительную победу, чем при Панипате, быстро выросло число властителей, которые поспешили направить к нему своих послов — кто с поздравлениями, кто с выражениями покорства и преданности, кто с предложениями жить в мире и согласии. Так, посол из Тебриза, которого Хондамир повстречал в Лахоре, вез от шаха Тахмаспа, сына Исмаила, унаследовавшего иранский трон после отца, прелюбопытнейшие подарки. Средь иных в позолоченной кибитке, установленной на белом верблюде, везли двух юных красавиц черкешенок: шах Тамасп желал бы расширить гарем шаха Бабура.

А на одной из стоянок перед Лахором историк встретил послов Самарканда и Ташкента. Теперь даже самые ярые враги Бабура — шейбаниды — признали новое государство, созданное в Индии. Впрочем, Бабур и сам проявил желание перечеркнуть прошлое: его послы тоже побывали в Самарканде и Ташкенте с богатыми дарами из Индии. А ныне Кучкинчи-хан послал из Самарканда на семи верблюдах маизу, преотменного саяки[214], сладчайшего урюка канибадамского, крепкие, ароматные вина бухарские, иные редкостные яства, славные в Мавераннахре, а вдобавок еще двести добрых коней. Бабур принял самаркандского посла во дворце, построенном в саду «Хашт Бихишт[215]» на берегу Джамны, с почестями, коих «удостаивали разве что венценосцев», — так похвастался Хондамиру на обратном пути при встрече посланник хана.

— Э, мавляна, я видел в Индии столько золота, сколько, наверное, никто нигде и никогда не видел. Шах Бабур сидит на троне из золота. Перед троном огромный ковер. Золото, которое шаху выплачивают ежегодно правители его вилайетов, высыпается прямо на этот ковер. Мы сами видели, как ковер постепенно скрывался из глаз да еще сверху на ковре вырастала большая гора монет.

Хондамир догадался, что Бабур строил такое представление намеренно, зная алчность шейбанидов. Усмехнувшись, спросил: