BRONZA - Ли Майерс

– Хорошо! Сделаем это в ванне! В горячей воде ты перестанешь дрожать, и вообще, в воде все будет по-другому!

Он почему-то решил, что Станислава пугает только кровать.

В воде, действительно, все было по-другому. Кроме самого главного. Немец снова использовал его тело для удовлетворения своей похоти. Жарко дышал в затылок, с рычанием покусывал за шею и плечи. А он, прислушиваясь к тому, как мощно напрягается мускулатура этого большого тела, готового в любой момент потерять контроль над своей силой, больше не вырывался и не плакал, чтобы не будить в нем зверя. Но оказалось, того и не надо было будить – зверь никогда не спал. Его клыки и когти оставили отметины на теле и в душе Станислава.

После, не поднимая глаз, чтобы не расплакаться, он попросился уйти к себе в комнату. Немец не разрешил. Показал на кровать.

– Ложись!

– Но можно мне хотя бы одеться? – снова попросил Станислав.

– Зачем? Боишься замерзнуть? – рассмеявшись, спросил тот и игриво добавил: – Не переживай, я согрею тебя!

Станислав смутился.

– Я не засну… раздетым…

– Хорошо, поделюсь с тобой пижамой. Хитрый ты лисенок!

Довольный собой, немец протянул ему верхнюю часть пижамы. Одевшись, Станислав забрался под одеяло, съежился, чтобы занимать как можно меньше места, но растянувшись рядом, тот облапил его, притянул к себе.

– А можно мне уйти… – сделал он последнюю попытку избавиться от навязанного ему общества.

– Спи! Я скоро захочу тебя снова! – сонно проворчал немец, чуть ослабив хватку.

Нрава хозяин оказался вспыльчивого, легко выходил из себя, не стеснялся выплеснуть на него свое раздражение или дурное настроение. Мог наорать. Нахамить. Какой-нибудь предмет мог легко пролететь мимо головы Станислава. Но все это было лишь игрой – на самом деле у него был отличный самоконтроль. Потому что ни разу руки немца не протянулись к Станиславу, чтобы ударить. Хотя вряд ли он отказывал себе в этом приятном удовольствии. Костяшки его пальцев все были в маленьких шрамах от частого рукоприкладства. Со службы он всегда возвращался в хорошем настроении. Долго и тщательно мыл руки. Ужинал под звуки марша (менять пластинки входило в обязанности Станислава) и пил вино. А когда его взгляд становился масляным, наступало время, о котором Станислав старался не думать весь день. Все начиналось по-разному, но заканчивалось всегда одинаково. Немец, фыркая, плескался в ванне, а он лежал растоптанный, мокрый и грязный…

Прошло полгода, за заслуги перед отечеством его хозяин получил новое звание и новую должность. Наверное, это была настоящая синекура, раз она позволила ему вернуться в Берлин. Подальше от фронта. Поселиться в роскошном особняке недалеко от городской ратуши. Из разоренной войной Польши герр Ральф вывез его с семьей, экономку, своего пса и целый вагон награбленного, прицепленный к хвосту поезда.

Устроившись с комфортом, они ехали в спецвагоне, только для высших чинов, заняв два смежных купе. Пока немец с другими соратниками по оружию что-то там отмечал в вагоне-ресторане, он смотрел на мелькающий за окном пейзаж. На расстилающуюся за окном идиллию. И не верилось, что где-то идет война, гибнут люди…

В новом доме у него появилась своя, отдельная спальня. Правда, это ничего не изменило в их отношениях. Немец по-прежнему истязал его тело так часто, как только мог. Но здесь, в Берлине, по крайней мере он не держал его все время взаперти. Часто брал с собой на прогулки по городу. Они ходили в кино. На концерты. В рестораны. Вместе с тем вряд ли он делал различие между ним и своим любимцем догом со странной кличкой «Башмак». У Станислава сложилось впечатление, что его он тоже выгуливает, потому что никогда не спрашивал, куда бы тот хотел пойти, что посмотреть, и в ресторане всегда заказывал только на свой вкус.

А однажды вдруг заговорил с ним о своих чувствах. Выяснилось, что теперь ему нужна еще и любовь. Тела оказалось мало! Он хотел и в душе Станислава маршировать, печатая шаг…

Думая, что достаточно изучил характер этого человека, Станислав попробовал взбунтоваться. Понадеявшись, что ради любимого (ведь об этом говорил немец) тот оставит его в покое. Смотрел ему прямо в глаза и говорил, что они оба мужчины… Что их отношения невозможны! Что это противно природе! Противно Богу! Немец слушал его горячую обвинительную речь и даже не барабанил пальцами, как обычно.

– Хорошо, иди к себе, – отпустил он Станислава.

Гордый победой, засыпая в своей постели, он впервые не ждал, что кто-то будет прижиматься к нему сзади и жарко дышать в затылок. На следующее утро, после завтрака, фрау Марта сняла свой рюшистый фартук, надела пальто и, застегивая вокруг шеи горжетку из облезлой лисицы, велела Йозефу собираться. На встревоженные вопросы Станислава ответила, что герр Ральф отдает мальчика в интернат, где тот будет играть в школьном оркестре.

– Твой брат уже большой, пора самому зарабатывать на хлеб, – как всегда проворчала она. – Ну, что сидишь… – прикрикнула на него, – я буду собираться еще минут пять!

Он бросился искать немца.

Молча выслушав его сбивчивые объяснения и мольбы, тот спросил:

– И ты больше не будешь отказываться от моей любви?

Снова удовольствие против воли, тихие слезы стыда и унижения. Несмываемое ощущение позора. Поникнув плечами, Станислав кивнул.

– Это хорошо, – согласился немец. – Потому что следующего раза… попросить за брата… такой возможности у тебя… больше не будет.

На него холодно смотрели глаза мертвой рыбы, и он понял, что совсем не знает этого человека. Понял, что если тот и любит его, то любовью эгоиста. Немца на самом деле не волновало, что творилось в душе Станислава. На это ему было наплевать. Он хотел владеть им и владел…

Но в последнее время все начало меняться. Хозяин все реже бывал дома. Теперь предметы летали уже по всему дому. Он стал раздражительным и начал пить, перейдя на более крепкие напитки. Правда, в этом был и свой положительный момент. Даже затащив его в спальню, рухнув на кровать, тут же засыпал. И он больше не заговаривал с ним о своей любви.

Однажды он зашел на урок Йозефа. Слушая, как тот играет на скрипке, барабанил пальцами по подлокотнику кресла, в котором сидел, и смотрел на нескладного, увлеченного игрой мальчика тяжелым, неподвижным взглядом. Потом о чем-то долго беседовал с учителем музыки. У Станислава болезненно сжалось сердце. Йозефу исполнилось четырнадцать.

Он со всей силой ударил брата по лицу, когда тот не понял, почему не должен больше попадаться на глаза пану Ральфу. Но как еще он мог объяснить? Зато сам попался на глаза одному из гостей хозяина, чем ужасно рассердил немца.

– Разве я не говорил тебе, чтобы ты не шатался по дому, когда у меня гости? – выговаривал он потом Станиславу, виновато опустившему голову.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});