BRONZA - Ли Майерс

Фрау вернулась с чистой одеждой. Теперь она уже ворчала на своего хозяина. Говорила, что у герр Ральфа совсем нет головы. Взвалить на себя такую обузу. А все эта проклятая работа… кого хочешь, изведет…

– Милый юноша был таким славным… пухленьким поросеночком! – качала она головой, раскладывая на покрывале фланелевую сорочку вместе с халатом для матери и три идеально наглаженных мужских рубашки для остальных.

Станислав невольно улыбнулся. Поросеночком, да еще пухленьким, здесь и не пахло. Немец скорее напоминал железный фонарный столб. «Ральф… Значит, так его зовут… И имя под стать…»

Женщина сунула ему в руки мерзкого вида кусок мыла, ткнула пальцем в голову.

– Это от насекомых, – сказала она.

Завелись ли у них вши, он не знал, но все равно покраснел от ее догадливости. С мытьем младших справился довольно быстро, засунув обоих в одну ванну. Но вот мама, ко всему безучастная, сидела на стуле и вряд ли слышала, о чем ее просили. Он невыразимо смущался и нервничал, снимая с нее запыленную дорогой одежду. Она была женщиной, его матерью, и было вдвойне неловко смотреть на ее прелести. А еще предстояло мыть. Фрау поняла затруднительность его положения. С радостью приняв помощь, остальное он доверил ей.

После попытался расчесать мамины волосы, но лишь напрасно промучился, они совсем спутались.

– Так ты выдерешь матери все волосы! – протянула немка ножницы. – Обрежь их… Ничего, отрастут!

Было жаль отрезать мамино «мягкое золото», как любил говорить отец, но он послушался разумного совета. Сам успел умыть только лицо. Продолжая ворчать, что не барин, успеет помыться, а дважды разогревать она не станет, фрау позвала за стол. Накормила сытным ужином. Он попросил немного молока. Сестренка кашляла. Женщина посмотрела на него с таким видом, будто молоко в кувшине она нацедила из своей плоской груди, но не пожалела, даже разогрела и налила полных четыре кружки. Поставила на стол баночку с медом.

Разморенный теплом и едой, он бы вымылся и тоже лег спать, но вернулся немец. Экономка позвала его к хозяину в кабинет. Уже без кителя, тот сидел за письменным столом и барабанил по нему пальцами в такт бравурно звучащему из приемника военному маршу. Воротник рубашки расстегнут, рукава закатаны выше локтей, на столе початая бутылка вина, бокал.

– Ты поел? – спросил у него немец, перестав барабанить пальцами.

Станислав кивнул, понадеявшись, что его избавят от дальнейших расспросов и отпустят спать.

– Хорошо!

По маслянистому взгляду, каким тот посмотрел на него, стало ясно, что выпито немало, но когда немец встал из-за стола, оказалось (сколько бы не было выпито), на его здоровье это никак не отразилось – он был абсолютно трезв. Расхаживая по кабинету, заложив руки за спину, начав издалека и довольно витиевато, он объяснил Станиславу, что будет стоить освобождение его семьи из концлагеря. Вначале Станислав просто не поверил своим ушам. Как можно предлагать одному мужчине стать любовником другого мужчины? Но по тому, как немец смотрел на него, не похоже было, что тот шутит.

Наивная вера в бескорыстие этого человека – что ж, ему недолго пришлось тешить себя пустыми иллюзиями. Летом Станиславу исполнилось четырнадцать, но, оставшись после гибели отца за старшего, теперь только он мог защитить свою семью. Он согласился. Впрочем, взгляд немца и не предполагал выбора.

30 глава

Оуэн пил третью или, может быть, уже четвертую рюмку, когда почувствовал, как приятное тепло, наконец-то, согрело замерзшую кровь. Паренек продолжал сидеть на самом краешке дивана у него в ногах, в его позе чувствовалось напряжение, а взгляд был прикован к бархатному занавесу, за которым исчез Ши.

«Ну вот, теперь я еще и фокусник…» – подумал Оуэн. Не решив пока, забавляет его это или начинает злить, спросил с долей сарказма:

– Ждешь, что они появятся из воздуха?

Юный шляхтич оглянулся, глаза его светились ожиданием чуда. Оуэн посмотрел на часы. Поблескивая позолотой, маятник неустанно трудился, отмахивая время. Стрелки на круглом циферблате с римскими цифрами показывали без четверти шесть.

«Такой забавный… еще немного, и меня прошибет слезой умиления…» Все-таки найдя поведение мальчишки довольно занятным, он снизошел до объяснений:

– Конечно, Ши понесут твою сестру и брата, но твоей матери… придется идти своими ногами. Так что не жди их раньше полуночи.

Встал с дивана, с удовольствием потянулся. Он солгал. Шибан давно вернулись. Вот и Оливер, хлопоча с излишним усердием, уже взял на себя заботу о женщине и детях. Но стоит сказать об этом мальчишке, и тот либо распустит нюни от счастья, либо станет канючить увидеться с родными. А оставить его в сомнениях и тревожном неведении – из этого может выйти что-нибудь интересное!

– Идем, – он поманил его за собой.

– Позвольте мне подождать их здесь! – оглянувшись назад, словно боялся пропустить самое важное, обратился к нему юноша.

– Нет! – отказал Оуэн. – Но, пожалуй… – он окинул напряженно-застывшую фигуру юноши игривым взглядом проголодавшегося зверя, – сегодня я позволю тебе опуститься передо мной на колени! – и слегка изогнув бровь, уточнил: – Полагаю, ты горишь желанием очутиться в моей спальне?

Под его насмешливым взглядом, неуверенно (сердцебиение выдавало его смятение) юный шляхтич переступил порог комнаты, обставленной в мавританском стиле, с восточной роскошью.

– Тебе придется забыть все, чему тебя учили, – властно привлек его к себе Оуэн. – А, впрочем… – посмотрел задумчиво, – чему могла научить тебя эта жирная свинья?

На разобранной широкой кровати лежала аккуратно сложенная шелковая пижама. На тумбочке графин с коньяком, на серебряном блюдечке тонко нарезанный лимон, рядом сигареты, шведские спички. «Набор джентльмена…» – хмыкнул он.

Его ироничное хмыканье почему-то заставило лицо юноши побледнеть. Оуэн рассмеялся.

– Не бойся, сегодня я не кусаюсь, – и приказал: – Сними одежду и выброси свое тряпье за дверь, я покажу тебе ванную.

Смутившись, Станислав оглянулся назад, на закрытую дверь.

Было так трудно скрыть волнение от нахлынувших на него воспоминаний о той ночи, когда прежний хозяин впервые привел его в свою спальню. Вот так же велел раздеться догола и оставить одежду за дверью. Фрау Марта, так он назвал экономку, потом выбросит.

– Завтра куплю новую, – пообещал щедро. – А сегодня одежда тебе уже не понадобится! – и «умыл» руки.

От игрового тона и этого потирания ладоней Станиславу стало как-то не по себе. Немец заметил его тревогу.

– Не волнуйся! Я отличный любовник! – обнадежил он.

Как будто это что-то меняло…

Показал, где ванная комната, напомнил (а то он без него не знал, какой грязный), чтобы вымылся хорошенько, и вышел. Горячая вода. Станислав уже успел забыть, какое это блаженство. Поэтому, не жалея мыла, тер себя мочалкой, смывая лагерную грязь. А после, забыв обо всем, нежился в ванне, подложив под голову свернутое полотенце. Чувствуя, что засыпает, думал об отце отстраненно, уже не испытывая горечи. События после его смерти менялись, будто в детском калейдоскопе. Стремительно. Времени на скорбь не осталось, надо было заботиться о живых…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});