Доказательство Канта - Елена Янова

хвост в сторонку не отбрасывает.

Мозаика сложилась. Я, чувствуя себя совершенно больным и убитым, сел на стул и сжал виски пальцами.

— Ну как так-то… Я же мог хотя бы подумать…

— Мог, — безапелляционно заявила ученая. — Но не взял на себя труд.

— А что мне делать-то теперь? — я посмотрел на нее, как на источник последней женской мудрости во всем человечестве. Гайяна дернула плечиком, и предположила:

— Найти Макс и поговорить с ней, пока она еще чего-то безумного не натворила?

Я кивнул, понимая, что, наверное, это будет самое мое правильное решение за последние пару лет.

— Спасибо. Вы мне очень помогли. А, кстати, вы не знаете, где она?

Гайяна высокомерно подняла бровки домиком.

— Откуда бы. Она мне не отчитывается. Это вам виднее.

Я судорожно постарался припомнить, куда я мог бы послать Макс, и не преуспел.

— Нет, Гайяна, не виднее. Я не знаю, где она.

Мы с ней переглянулись, и я где-то на границе восприятия почувствовал гнетущее чувство подступающих неприятностей. Я включил смарт и забил туда номер Макс. Аварийный маячок, постоянно включенный у первопроходцев, показывал, что она двигается в сторону больницы. Я, не сдержавшись, выматерился, как и ученая.

— Сидите тут, я сам разберусь, — велел я и, прихватив на всякий случай прототип призматической маскировки, выданный мне Гайяной, помчался к госпиталю в полном эмоциональном раздрае. Проводить полевые испытания новой военной игрушки.

Интерлюдия 14

Мухи и котлеты должны существовать раздельно

Приближался к концу второй по местному времени год освоения Шестого. Мы были нарасхват, очередь на экспедиции расписана на несколько месяцев вперед, и колония продолжала развиваться. Начали появляться первые нормальные жилые дома, протянули к колонии свои щупальца, как гидра к добыче, сетевые магазины, постепенно стали появляться первые забегаловки, и вообще колония стала напоминать не закрытый научно-военный городок, а обычное поселение, правда, на уровне века двадцатого. Мегалополисы, как на Земле, тут строить пока было очень рано.

Исторически устроительство родной планеты приобрело невиданные для человечества масштабы примерно в конце XXI века. Когда нашлось простое и годное решение вопроса с гравитацией, связанное с пятой фундаментальной физической силой — квинтэссенцией. Как только не стало гравитационной проблемы и стало возможным подробно описать эффекты колебания пространства-времени на субатомном уровне, человечество с удовольствием принялось играть в новую игрушку. Появились флаеры — автономные летательные устройства, вытеснившие автомобили, а перигравитация — управляемая сила притяжения — позволила городам расти ввысь практически на неограниченном уровне.

Так появились мегалополисы — гигантские многоуровневые высокотехнологичные человейники, с вереницей столь же многоуровневых транспортных путей. Но, что интересно, в мегалополисах, как и прежде в крупных городах, более престижно оказалось жить на периферии, ближе к природе, или в отдельных комплексах-поселениях. А прогнозы из так любимой мной фантастики, из антиутопических, утопических, футуристических и прочих киберпанковых вселенных не сбылись. Социальной сегрегации на нижние и верхние уровни не случилось — человечество оказалось более гибким.

В общем, к моему веку на Земле образовалось порядка пятидесяти мегалополисов, в то же время глобализация практически стерла границы между языками, культурами и менталитетом. И так сложилось, что отчаянное стремление к беспорядочному называнию всего самыми причудливыми словами человечеству стало порядком надоедать. Поэтому сверхгорода получили цифры. А экзопланеты и колонии — номера. Правда, в Первом намечался, по слухам, колониальный референдум по выбору для экзопланеты названия, но я сомневался в необходимости и целесообразности этого хода. Вот сейчас Первый красиво обзовут, остальным тоже захочется, будут разброд и шатания.

Но нам на Шестом до этого было плевать и плевать, как на субсветовой скорости пытаться долететь до Альфы Центавра. И мы работали, стараясь сохранить едва-едва достигнутый баланс между человеком и кремнийорганической природой.

В то же время на Земле в тиши кабинетов посередь облеченных властью чинов почему-то сложилось ощущение, что планета осваивается как по мановению волшебной палочки, хотя на самом деле мы скорее были сложным устройством типа квантового умклайдета из романа Стругацких. И управление нами должно было строиться на основательном знании специфики квантовой алхимии, то есть сути нашей работы, и того, насколько на самом деле мы контора для колонии незаменимая.

Вестником легкой твердолобости и бюрократической путаницы, свойственной кабинетным работникам, никогда в жизни не присутствовавшим не то что на Шестом, но и видевшим результаты нашей работы исключительно из отчетных квартальных показателей, стал полковник Вернер. Одним отнюдь не прекрасным летним утром он зашел к нам в офис и прошествовал сразу ко мне в кабинет.

— Честер, — сказал он с порога, не поздоровавшись и смущенно покашливая, что мне категорически не понравилось. — Это разрешимое недоразумение.

Я посмотрел на него с подозрительным любопытством и сказал:

— Доброе утро. А я еще не в курсе.

Военный потер затылок, собираясь с мыслями. Я напряженно ждал, когда он их облечет в слова, и тут в моем кабинете появился его соратник по сложному делу руководства Шестым. Нашего аристократичного шефа я таким еще не видел — помятая рубашка с закатанными до локтя рукавами, круги под глазами, резко выделяющиеся на фоне общей усталости морщины, выдающие его истинный, вполне приличный возраст. Мне стало еще более не по себе, и я осведомился:

— Может, кто-то мне расскажет, из-за чего весь сыр-бор?

— Из-за вас, Честер, из-за вас, — ответствовал мне руководитель колонии,