Константин Павлович - Майя Кучерская

В день, когда самораспустился совет, генерал Хлопицкий после очередных нападок самых рьяных клубистов на его политику впал в такой гнев, что упал в обморок, и в народе поднялось недовольство — Хлопицкому верили. На следующий день, 22 ноября (4 декабря), Чарторыйский и Немцевич уговорили Хлопицкого принять полномочия диктатора. Генерал согласился, но лишь с тем условием, что его распоряжения будут исполняться беспрекословно. Сам он считал войну с русской армией самоубийственной и потому желал лишь примирения с Россией, хотя и на выгодных для Польши условиях, главное из которых — исполнение конституции и уничтожение злоупотреблений в управлении. Для мирных переговоров Хлопицкий отправил в Петербург двух посланников — хорошо знакомого нам министра финансов Ксаверия Любецкого и члена сейма графа Яна Езерского. Встреча их с императором, состоявшаяся в пятилетнюю годовщину декабристского мятежа, 14 декабря, ни к чему не привела и еще больше обнажила бездну, разрастающуюся между Россией и Польшей. Спустя шесть дней Николай принял нового посланника из Польши — лейб-гвардейского офицера конно-егерского полка Тадеуша Вылежинского, но и эти переговоры не принесли никаких результатов.

…Володава, Брест…

ВОЙНА

Анекдот

«В 1831 году однажды поздно ночью купец, сидя в столовой, заканчивал свою работу, как вдруг услышал осторожный стук в наружную дверь. Не желая будить прислугу, Розенмайер вышел в сени, открыл дверь и отпрянул в ужасе: перед ним стоял цесаревич, один, без свиты, шапка надвинута на глаза. “Ваше высочество”, — еле выговорил Розенмайер. “Молчи, ни слова”, — грозным шепотом ответил цесаревич, потом молча прошел в столовую и как бы в изнеможении опустился на диван. Оправившись от испуга, хозяин подошел было к двери, чтобы разбудить спавшую дочь и прислугу. “Ни с места, — тихо, но внушительно сказал великий князь. — Никто не должен знать о моем пребывании в твоем доме”. Старик так и застыл у дверей. “Чай, прошу тебя; хочется согреться; только никого не буди, готовь сам и не выходи из этой комнаты”.

Розенмайер безмолвно повиновался, достал из знакомой цесаревичу кладовой при столовой чайный прибор и стал готовить чай. Заметив на себе пристальный взгляд Константина Павловича, хозяин окончательно растерялся, неожиданность ночного визита и странное поведение великого князя приводили его в ужас.

Когда чай был готов, Розенмайер стал искать сахар, но ничего не нашел, кроме маленького ящика с сахарным песком; разбудить дочь или позвать прислугу он, конечно, не смел. Налив чай в стакан, хозяин стал сыпать в него сахарный песок из ящичка. Внезапно цесаревич вскочил с дивана, схватил Розенмайера за руку и громко спросил: “Что ты сделал?”

Тут только хозяин понял странное поведение ночного гостя и, спокойно посмотрев на цесаревича, сказал: “Ваше высочество, чай, наверное, еще не сладок: позвольте мне отведать”. — “Молодец!”— вырвалось у великого князя, и, придвинув к себе стакан, он спокойно поднес его корту.

“Нет ли у тебя лошадей, лишнего пальто и надежного человека?” — спросил Константин Павлович после чаю. “Как не быть“, — ответил хозяин, принес великому князю широкую шубу с большим меховым воротником, вышел с ним во двор, осторожно разбудил старого слугу: не называя гостя, объяснил слуге, куда и каким путем нужно ехать и как нужно держать себя в пути. Цесаревич сел в сани и, прощаясь с Розенмайером, сказал: “Проси какой хочешь награды”.

… “Если ваше высочество хотите успокоить мою старость, прикажите освободить мой дом от постоев”. — “Дурак!”— раздраженно крикнул цесаревич и велел погонять лошадей.

Вскоре после ночного визита старик, к крайнему своему изумлению, получил из Петербурга официальное извещение о пожаловании его корнетом гвардии»{543}.

Не исключено, что это не совсем легенда — отступая из Польши, Константин Павлович и в самом деле расположился с отрядом в двух верстах от Бреста и простоял там с 4 по 8 декабря 1830 года{544}.

…Брест, Высоколитовск, Брестовицы, Белосток…

Константин удалялся от второй своей родины и приближался к первой, которая давно превратилась для него в чужбину. В душе он продолжал надеяться, что поляки справятся с бунтовщиками собственными силами. Когда в лагерь цесаревича пришла весть, что Лелевель по приказу Хлопицкого арестован, Константин повеселел и даже велел «ради забавы» записать ноты польского национального гимна «Ещче Польска не сгинела» — знаменитый марш генерала Домбровского, прославлявший независимую, гордую и уверенную в своих силах Польшу. Дело происходило во время одной из остановок, в благоустроенном доме. Ноты были записаны, и княгиня Лович сейчас же сыграла гимн на рояле, и все с веселостью прослушали его и, вероятно, даже пропели{545}. Сцена, что и говорить, двусмысленная — родной брат российского императора, против которого поднято восстание, едва не убитый заговорщиками, в разгар мятежа радостно слушает польский национальный гимн, который играет на рояле его жена-полячка.

Но Константин, очевидно, не видел в этом никакого противоречия. В переписке с Николаем «истерзанный», чувствовавший себя «совершеннейшим ничто» (absulment nul), как он сам себя называл, цесаревич в эти дни просил у государя всё того же — пощады для поляков. «Пощада для них, дорогой и несравненный брат, и снисхождение для всех — это мольба брата, имевшего несчастие из послушания посвятить лучшую часть своей жизни на образование войск, к сожалению, обративших свое оружие против своей родной страны. Моя общественная роль кончена; после всего того, что случилось со мною в последнее время, никакое командование не прельщает меня»{546}.

5 (17) декабря император выпустил прокламацию, которая была распространена по Царству Польскому. Николай обещал простить и забыть всё, если поляки добровольно покорятся, освободят русских пленных, восстановят Административный совет, вернут в арсенал разграбленное оружие. Прокламация вызвала насмешки не только у поляков; весьма скептически отозвался о ней и великий князь Константин. Он указывал Николаю на то, что и сам ясно видел, — слишком поздно.

Тем не менее спустя неделю, 12 (24) декабря, император подписал манифест, в котором говорилось о примирении с теми, кто вернется к исполнению долга. Стоит ли говорить, что и манифест не произвел на поляков никакого впечатления. 6(18) декабря в варшавском Королевском замке открылось заседание срочно созванного сейма, а 13 (25) января 1831 года сейм объявил династию Романовых низложенной с польского престола. В ответ в тот же день русские войска пересекли границу и вступили на территорию Царства Польского.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});