Александр Дюма - Анри Труайя

«Брак во времена Людовика XV» был прочитан перед художественным советом 27 декабря 1840 года. Комедию приняли, оговорив лишь небольшие поправки, и Александр, хоть и был оскорблен подобными требованиями, тем не менее согласился пересмотреть текст, с тем чтобы слегка его «отшлифовать». Но тут возникли проблемы куда более серьезные: мадемуазель Марс, недовольная своей ролью, отказалась играть «графиню». Автор, испугавшись, как бы не впасть в немилость, принялся униженно молить актрису, стараясь смягчить ее сердце: «Пьеса была написана только для вас, для вас одной, – пишет он ей 7 января 1841 года. – […] Роль по-прежнему принадлежит вам». Однако и эта отчаянная мольба не смогла поколебать решимости мадемуазель Марс. Считая себя слишком старой для того амплуа, на которое ее предназначали, она сожгла все мосты и написала прошение об отставке. Положение сделалось еще более сложным, поскольку Бюлоз, к этому времени железной рукой управлявший Французским театром, так и не прислал двух с половиной тысяч франков, обещанных Дюма в качестве аванса. В конце января Александр, потеряв терпение, обратился к Жаку Доманжу с просьбой ускорить решение проблемы: «Вам, должно быть, так же, как и мне, неприятно поведение Бюлоза; если он отказывается выдать вам наличными две с половиной тысячи франков, напустите на эту скотину судебного исполнителя!» Тому же Жаку Доманжу, окончательно сделавшемуся поверенным четы, поручено было передать конфиденциальное письмо Александра Виктору Гюго: «Что вы думаете о возможности представить мою кандидатуру [во Французскую академию] в настоящее время? Разве не прекрасно было бы войти туда вместе? Повидайтесь с Понжервилем и Нодье, поговорите с ними об этом. Я знаю, что вы будете настолько же довольны тем, что я последую за вами, насколько я доволен тем, что вы меня опередили». Важно было еще сделать так, чтобы ловкий ассенизатор уболтал Асселина, заставил его разведать намерения Казимира Делавиня и, не подавая виду, расшевелить дремлющее расположение Шарля Нодье. Но, несмотря на все старания друзей, Дюма сознавал, что и для постановки его пьесы в «Комеди-Франсез», и для успеха его академической кампании лучше бы ему было самому быть на месте. «Поторопите репетиции, дорогой мой Доманж, – пишет он своему неизменному уполномоченному, – я подхвачу их на том месте, до которого они дойдут, и заставлю артистов оживиться».

В марте 1841 года чета Дюма вернулась во Францию. К этому времени Александр отказался не только от великолепной квартиры на улице Риволи, но даже и от той маленькой квартирки на улице Фобур-дю-Руль, где умерла его мать. Не имея теперь никакого постоянного жилья, они с Идой временно поселились в гостинице. За три месяца до них во Францию вернулся Фердинанд, и Александр радовался встрече с ним словно школьник. Принц показался ему еще более прекрасным, еще более мужественным и еще более ослепительным, чем представлялся в воспоминаниях. Дело в том, что Александра, хоть он и был большим любителем женщин, не оставляла равнодушным и мужская красота. Внешность его друзей усиливала не только его восхищение, но даже то уважение, которое он к ним испытывал. В его глазах Фердинанд был образцом телесного и умственного совершенства, озаренного чувственностью и восприимчивостью. Принц платил писателю взаимностью. Желая показать другу, насколько он к нему привязан, герцог Орлеанский заказал ему историю французской армии, и Дюма ухватился за эту возможность доставить удовольствие его королевскому высочеству и вместе с тем кое-что заработать, не слишком утомляясь.

К тому времени и в «Комеди Франсез» разногласия между Бюлозом и Доманжем тоже уладились без особого труда. Распределение ролей оказалось удачным, несмотря на отсутствие мадемуазель Марс. Отношения с «Веком» («Le Siécle»), где должен был печататься из номера в номер «Шевалье д’Арманталь», складывались благополучно, а издатель Макс Бетюн готов был отправить в типографию продолжение «Дорожных впечатлений» («Капитан Арена»). Еще один повод для радости доставил Александру его сын, которому вскоре должно было исполниться восемнадцать лет: мальчик страстно увлекался поэзией, как и сам он в молодости, писал стихи и мечтал, в свой черед, стать литератором. Найти в своем ребенке отголосок – пусть и приглушенный! – собственных талантов, собственных устремлений, разве может любой отец желать в этом мире чего-то лучшего?

Но не все в жизни шло гладко. Александр, возлагавший столько надежд на постановку «Брака во времена Людовика XV», по мере того как шли репетиции, начал думать, что ошибался в своих расчетах. Разочаровался ли он в самой пьесе или его не устраивала игра актеров? Возможно, дело было и в том, и в другом. Пересуды, не утихавшие за кулисами Французского театра, ничего хорошего не предвещали. Предвидя провал, драматург предпочел при нем не присутствовать и снова уехал вместе с Идой в Италию. Премьера состоялась без него 1 июня 1841 года. Умеренный успех, насмешливое презрение критиков… Как жаль, что мадемуазель Марс отказалась от своей роли! Ее талант и ее слава, несомненно, спасли бы положение.

За летние месяцы, проведенные во Флоренции, Александр переписал «Жанника-бретонца», бездарную драму Эжена Буржуа, которую не стал подписывать своим именем, чтобы не утратить из-за такого «малолитературного» произведения шансов стать членом Французской академии. Зато он усердно трудился над благородным и честолюбивым замыслом пьесы «Лоренцино», навеянной, как и «Лорензаччо» Альфреда де Мюссе, «Флорентийскими хрониками» Бенедетто Варки. На этот раз, ни на кого не рассчитывая, он решил переговоры с Французским театром провести сам. Оставив Иду во Флоренции, он вернулся в Париж, прихватив рукопись, и, преисполнившись решимости победить, 15 октября 1841 года с подъемом прочитал свою пьесу художественному совету. И она была принята – о поправках не возникло даже речи! В завершение ему еще и выплатили две с половиной тысячи франков аванса! Что же касается «Жанника-бретонца», автором которого Дюма отказывался себя признавать, рассчитывая тем не менее на получение своей доли от сборов, этому творению придется ждать до 27 ноября 1847 года: только тогда пьеса будет показана на сцене «Порт-Сен-Мартен». Тоже кусок хлеба на будущее, не будем привередничать! Тем более что «Лоренцино», несомненно, принесет неплохой доход.

Желая утешить мрачную Иду, которая чувствовала себя одинокой, Дюма пишет ей в конце декабря: «Пьеса [„Лоренцино“] двигается, с ней все в порядке […] Все это закончится к концу месяца, и, слава Богу, мне больше не придется с тобой расставаться, поскольку в наступающем году я не намерен ничего писать для театра».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});