О чем поет вереск (СИ) - Ольга Зима

— Алан!.. — я не понял, когда успел ухватить каменное лицо обеими руками. — Алан!

Глаза не открывались, но голова повернулась на звук, от шеи вниз побежали крошечные камешки.

— Ты звал, — голос был потусторонним и глухим. — Ты помнишь, ты звал.

— Алан! Как, что, скажи?! Как помочь?

Механес покачнулся, запинаясь о порог, слепо подаваясь вперед, царапнул лапищей, не разделенной на пальцы, по косяку, оттолкнул другой меня в сторону и рухнул, всем весом расшибся об пол!

Я всегда считал себя хладнокровным и выдержанным ши, но тут ощутил, как все душевные скрепы летят к фоморам в пасть.

Черная пыль взвилась в воздух, эхо удара пролетело по коридору, но я был уверен, что не пошло дальше — и Мидир с Мэллином спокойно спят в своих королевских опочивальнях. Алан всегда, всегда был очень незаметен!

Я опустился на колени и принялся медленно разбирать осколки.

Сиплое, с хрипами дыхание обозначилось из середины каменной груды, и теперь, о, теперь, я торопился! Оттолкнул одну каменюку, спихнул вторую, нащупал шершавый от пыли дублет Алана, перехватил поперек груди обеими руками и понял: дышит! Дышит! Сердце бьется! Медленно, глухо, с усилием, тяжело, но бьется!

— Алан! Ты как?!

— Пх-х-хи-ть, — он закашлялся, пыльный весь, с головы до ног, словно окунувшийся в известь, с меловыми волосами, пропитанный камнем от и до. — Дж… — и опять закашлялся, бессильно откатываясь на бок.

Я неподобающе поспешно вскочил, сцапал с прикроватного столика сразу весь графин с водой, выплеснул часть на голову Алана. Тот вздохнул легче, лишь после этого я приподнял его голову снова, приставив к губам наполненный кубок.

Алан старался пить медленно, явно сдерживаясь. Зажмурился, перевел дух, прохрипел:

— Этот момент мне довольно часто снился, Джаред. Ты претворяешь грезы в явь, — приоткрыл все ещё серые веки, пригляделся. — Прости, я захламил тебе покои. Но можно нарушителю ночного покоя ещё воды?

Алан приподнял руку и удивленно вскинул глаза, присматриваясь к собственным пальцам, пока я не вложил в них кубок. Тут же понял свою ошибку и подхватил витую ножку крепче: Алан был совсем без сил. Похоже, тот пришел к подобному выводу — вздохнул печально, отвел глаза.

— Ещё вопрос, уважаемый советник, — слабая улыбка, — ты себе кулаки не сбил?

Я нахмурился, не понимая, что это должно означать, наполнил кубок в третий раз, а остатки воды из графина вылил прямо на голову Алану. Тот обмяк и аж фыркнул от удовольствия, но посмотрел живее.

— Понимаю, вопрос неуместный и досадный. Я заслужил жесточайшее обливание из личного графина советника! И все же, Джаред, мне слышалось, что стучал по стенам ты постоянно, — с усилием подтянул ноги, усаживаясь удобнее. — Нельзя себя настолько не жалеть! Хотя стены ты, верно, пинал, раз руки целы…

— Я вообще не трогал стены, если тебя это утешит!

Алан рядом. С Аланом рядом возможно пережить даже Проклятье! Я справился с голосом, выговорил суше, чем хотел и чем собирался.

— Я звал тебя по имени, чаще мысленно, иногда — нет, а ты молчал! И замок молчал! Алан!

— Я не хотел.

Меловая окраска волос поверху нисколько не смазалась от воды, и у меня зародилось нехорошее подозрение.

— Прости меня, уважаемый советник, я не хотел огорчать тебя.

Я поднес к губам Алана третий и последний пока кубок с водой. Теперь Алан пил медленно.

Тут я и заметил черное кольцо на правом безымянном пальце.

Алан, зажмурившись, продолжил:

— Механесом, скажу тебе, быть неудобно: все время есть риск на кого-то налететь, что-то случайно сломать или протаранить стену, — перевел дух. — Никакого удовольствия, один шум и сумятица.

— Какое уж тут удовольствие. Разве что ты жениться на ком-то внутри стены успел. Алан, что это за кольцо?

Алан уставился на свою руку в непонимании, с трудом поднял к глазам кисть, отогнул ворот, рванул — и откуда только силы взялись? — заскребли, обламываясь ногтями, пальцы:

— Нет, нет-нет-нет-нет! Нет, нет, только не это!

— Алан! Алан, успокойся! Ты что творишь! Уймись!

Я насилу оторвал серые и окровавленные руки Алана от его же шеи, сжал обе ладони, приводя в чувство, заставляя вернуться разумом в эту комнату, в этот момент. Признаться, мне это удалось далеко не сразу.

— Это очень прискорбно, но я знаю, кто меня проклял, — прошептал Алан. — И если я прав, это действительно худо…

— Знать врага — всегда хорошо.

— При всем моем уважении, сомнительное утверждение, советник. Ты помнишь, как я появился в замке?

Разумеется, я помнил: из очередной вылазки в Верхний Мидир вернулся не один, а привез волка, больше напоминающего мешок с костями, израненный мешок с костями. Скелетообразный ши без роду и племени оказался Аланом, был пристроен к работе, которую исполнял с большим рвением, показал себя умным волком, преданным королю и дому. На Алана можно было положиться без оглядки: этот волк схватывал задумку на лету, встраиваясь в любой план и любую ситуацию весьма естественно. Нет, конечно, Алан не был безгрешен, допускал ошибки, не обходилось и без глупостей. Однако для ши, который помнит себя от силы двадцать лет, который сразу оказался вовлечен в игры с крупными ставками, это было заоблачно хорошо.

А еще это было хорошо для меня. Я обнаружил в Алане поддержку, собеседника, товарища по несчастью общения со всем Двором зараз.

— Ещё как помню, Алан. По чести, ты был тощий и бледный. Сначала с тобой страшно было даже разговаривать. Раны, ожоги, особенно тот большой, на шее, — я осекся. Присмотрелся к замершему Алану.

Начальник замковой стражи увидился мне, Советнику Благого Двора, немного в ином свете. Я сомневался, имею ли право задавать вопрос, который больно ударил бы любого волка.

— Алан, это был ошейник? Ты сидел на цепи?!

Ладони, по-прежнему сжатые в моих руках, дернулись снова, как лапы волка, взрывающие землю. Алан открыл наконец глаза, вместо обыкновенной ясной серости там сияла яростная желтизна.

— «Сидел» немного не то слово, Джаред. Я был балаганным волком, очень хорошим волком, на меня всегда приходили посмотреть! Поначалу пускали даже маленьких детей, до того я был хорошим, умным, как собака, — Алан дернул головой, скребнул ногой. — Как ши я помню себя только с тех пор, как меня спас король, как волк я помню себя на девять лет дольше.

— Девять! Девять лет! Алан! Я не знал!

Второй за жизнь ошейник — многовато для одного ши, тем более волка.

— Никто не знал, я никому не говорил, я думал, что ошейник остался в прошлом! — Алан запрокинул голову, показывая эту круглую напасть.

Да, ошейник, увеличенная копия кольца на правой руке. Ошейник черный, каменный, монолитный, плотно охватывающий шею. Широкий, с выбитыми по краю рунами. Словно вросший в белую волчью кожу.

— Погоди, Алан, погоди. Там есть знаки, возможно, мы их прочтем, — я пожал пальцы и отпустил руки Алана. — Сейчас ты не зверь, ты начальник замковой стражи самого непростого замка окрест. И этот замок тебя прикрыл. Возможно, все не так ужасно, как кажется на первый взгляд. Сейчас тебе в любом случае лучше, чем механесу в стене!

Знакомая слегка насмешливая улыбка прокралась в глаза Алана, погасила желтое пламя, зажгла обычное серое.

— А может быть, и нет. Возможно, мне вовсе не стоило выламываться из той стены.

— Ничего, Алан, ничего. Может, мне тоже стоило умереть, — тот дернулся, стремясь прикрыть, а я с удовольствием все более узнавал в нем прежнего Алана. — У меня ведь тоже есть личное проклятие.

С Аланом можно было поделиться. Даже с дядей — нет, с Аланом — да.

— Как мне было озвучено, я «не смогу защитить женщин». Своих или нет, неизвестно. Оно было сказано давно, но теперь это не просто слова. А наш принц «погибнет из-за женщины». Вот и подумай, чье проклятие страшнее. Хранитель, мне кажется, тоже его имеет — он ведь обманул Этайн. Не знаю какое. Он не говорит.

— Он никогда не говорит, — подтвердил Алан. И улыбнулся. — Вина есть на каждом из нас. А бутылки вина у тебя нет?

Алан. Проклятый, вымотанный камнем и поседевший, однако — Алан. Это искупало многие и многие несовершенства мира.

Позже мы с Мидиром поняли: Алан привязан к замку. Он не может покинуть его стены или обратиться в волка. Как из-за ошейника в Верхнем мире Алан не мог стать ши, так в Нижнем он перестал быть зверем. Временами у него немеет рука с кольцом, что не мешает ему быть самым лучшим начальником замковой стражи. И уж точно — моим другом.

Позже, в его личных покоях за бутылкой вина и перед самым уютным камином на свете, я выяснил, что Алан услышал из речи Этайн другое, короткое: «Пусть иная, прошедшая моим путем, подарит истинному королю, что взято быть не может».

Вот и суди теперь, какой король истинный и что это может быть за подарок. Картина не прояснялась, лишь обросла разрозненными подробностями.