Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [только текст] - Татьяна Рожнова

Говорил он скоро, острил всегда удачно, был необыкновенно подвижен, весел, смеялся заразительно и громко, показывая два ряда ровных зубов, с которыми белизной могли равняться только перлы. На пальцах он отращивал предлинные ногти.

…Более привлекательного человека и более милого и интересного собеседника я никогда не встречала»{536}.

Сохранилось письмо человека, слишком неразборчиво написавшего свою фамилию, не имеющее даты, но, по всей видимости, относящееся к этому времени:

«Когда вы увидите Мадам Пушкину, будьте добры спросить у нее адрес художника Мазера, я не могу его найти, а она, я думаю видит его время от времени. Бог мой, как она хороша эта самая Мадам Пушкина, — она в высшей степени обладает всеми теми целомудренными и умиротворяющими свойствами, которые тихо привлекают взгляд и пробуждают в сердце того, кто их наблюдает, мысль, я бы сказал, почти религиозную. Жаль, что ее лицо так серьезно, но когда по временам на ее губах мелькает улыбка, как ускользающий луч, тогда в ее ясных глазах появляется неизъяснимое выражение трогательной доброжелательности и грусти, а в ее голосе есть оттенки нежные и немного жалобные, которые чудесным образом сочетаются с общим ее обликом, — но простите, я никогда не кончу, если стану говорить все то, что имею еще сказать»{537}.

Вероятно, чарующая красота Натальи Николаевны была так притягательна, что невольно останавливала на себе внимание всех, кому доводилось с нею встречаться. Неудивительно, что и на художника Мазера она произвела сильное впечатление, и в 1839 г. он попытался запечатлеть на холсте пронзительно-печальный облик 27-летней вдовы великого Пушкина…

Письма Екатерины Дантес этого периода к брату Дмитрию, как и прежде, не отличались особыми духовными устремлениями. Ее больше занимала бытовая сторона жизни: кобыла, дети, не забыть «лягнуть» тетку Загряжскую, любимый муж — Дантес и, разумеется, вопросы о доходах, о возможном наследстве от де Местров — «у них ведь нет детей»! — исключив таким образом их воспитанницу Наталью Фризенгоф из числа претендентов, не считаясь с тем, что это — ее двоюродная сестра.

20 ноября 1839 года

Екатерина Дантес — Д. Н. Гончарову.

«Сульц, 20 ноября 1839 г.

Мой деверь приехал неделю тому назад, дорогой Дмитрий, и моя кобыла, названная им Калугой, прибыла в прекрасном состоянии. Это красивая лошадь, и знатоки утверждают, что это самая лучшая из всех лошадей, привезенных Люзиньяном, нет ни одной, которая могла бы с ней сравниться. Мой муж в восторге и поручает мне бесконечно поблагодарить тебя за твою любезность в отношении нас, он очень тронут, и я также. Досадно только, что она не так высока ростом, впрочем, она очаровательна.

Я бесконечно тебе благодарна, мой славный друг, за портрет отца, он мне доставил огромное удовольствие. Он стоит у меня тут, на столе и я очень часто на него смотрю. Матильда уже его знает и всегда просит „по-смотлеть на длугую Дедуску“ (это означает — на другого дедушку, на моего свекра (Жозефа Дантеса — родного отца Жоржа Дантеса. — Авт.), которого она обожает).

Ты не представляешь себе, как эта малютка умна, ей всего два года, и однако, она уже хорошо говорит, все понимает, слушается с первого взгляда, очень хорошенькая и имеет очень добрый характер. Все удивляются ее поразительному сходству со мной, и мой муж уверяет, что я, должно быть, была в детстве такая же гримасница, как Матильда. Берта, моя младшая, которой уже исполнилось семь с половиной месяцев, очень хороша, она блондинка с голубыми глазами, на редкость крепкая и живая. В общем я не могу пожаловаться на своих детей, их здоровье до сих пор, слава богу, не приносило мне никакого беспокойства, я надеюсь, что то же будет и с ребенком, которого я жду в начале апреля, лишь бы только это был мальчик. Что касается тебя, дорогой друг, кажется ты упорствуешь и не хочешь увеличивать свое семейство. Тебе однако все же следовало бы постараться иметь девочку, мне кажется, что двое детей, сын и дочь, как раз то, что нужно, а один ребенок дает слишком много беспокойства, всегда опасаешься, как бы с ним чего не случилось.

Напиши мне о сестрах. Вот уже скоро год, как они мне не дают о себе знать, я думаю, что наша переписка совсем прекратится, они слишком часто бывают в свете, чтобы иметь время подумать обо мне. Не поговаривают ли о какой-нибудь свадьбе, что они поделывают, по-прежнему ли находятся под покровительством тетушки-факелыцицы? Кстати, скажи-ка мне, нет ли надежды в будущем получить наследство от Местров, у них ведь нет детей. Это было бы для нас всех очень кстати, я полагаю. Впрочем, вероятно все распоряжения уже сделаны, и так как обычно за отсутствующих некому заступиться, я думаю, мне не на что надеяться.

Целую Лизу и вашего сына, муж шлет вам тысячу приветов, а я целую тебя и люблю всем сердцем.

К. д’Антес»{538}.

2 декабря 1839 года

Баронесса Евпраксия Вревская — мужу из Петербурга.

«…В четверг я была у г-жи Пушкиной. Она так старалась быть со мною любезной, что просто меня очаровала. Она в самом деле прелестное создание; зато сестра ее показалась мне такой некрасивой, что я расхохоталась, когда мы с Сестрою (Анной Николаевной Вульф. — Авт.) оказались одни в карете»{539}.

Близкий приятель Пушкина по Кишиневу и Одессе, состоявший в 1822–1823 г. при графе М. С. Воронцове, а позднее занимавшийся активной шпионской деятельностью, благодаря которой был арестован кружок Петрашевского, — Иван Петрович Липранди, хорошо знавший семью Поэта (заметим, что в начале 1830-х годов он тоже жил в доме Волконской на Мойке), оставил воспоминания о последних годах жизни Сергея Львовича Пушкина, с которым ему довелось жить позднее в гостинице Демута, что почти на углу набережной реки Мойки и Невского проспекта. Воспоминания эти относятся к 1839 году: «Об Александре Сергеевиче… старик, сильно уже оглохший и страдавший одышкой, говорил со слезами на глазах… Он пригласил меня на другой день в 6 часов вечера к себе: это был день, в который привозят к нему внучек…»{540}.

Семилетняя Маша и трехлетняя Наташа Пушкины осаждали «своего деда», по-взрослому «с улыбкой подмигивая одна другой». Липранди отмечал, что он «находил в них тип отца». Помимо маленьких дочерей Натальи Николаевны, Липранди встретил у Сергея Львовича баронессу Евпраксию Николаевну Вревскую и дочь Анны Петровны Керн — Екатерину Ермолаевну, к которой отец Поэта питал весьма нежное чувство.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});