Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь - Алана Инош

Северга не откажется исполнить просьбу зятя, подкреплённую письмом Дамрад, и снова отправится в Явь, чтобы найти и доставить в Белые горы Ждану, княгиню Воронецкую.

Ждану, чья игла оставит в ней свой обломок – решающую веху на её пути.

Пути, который Северге ещё только предстояло пройти.

Нет, не снилось ей ничего из вышесказанного, но могло бы присниться, если бы люди и оборотни умели видеть сны о будущем. Пока она набиралась сил перед новым днём, и в тёплом сумраке рядом с её постелью посапывала в колыбельке малышка Рамут, убаюканная сказками старого леса.

***

В потолке над постелью Северги торчал крюк. Назначение его оставалось для неё неясным, но она уже придумала, как его использовать.

– Принеси-ка верёвку да жёрдочку какую-нибудь не очень длинную, – обратилась она к Голубе.

– А для чего тебе? – В глазах девушки тепло зажглись искорки любопытства.

– Да хочу через вон тот крюк перекинуть, – неохотно пояснила женщина-оборотень. И спросила: – Для чего он там?

– На него люльку вешали, когда я маленькая была… Постой! – Голуба вытаращилась на Севергу, испуганно захлопав пушистыми ресницами. – Ты что ж это такое удумала? Зачем тебе верёвку на него закидывать? Ты что… удавиться хочешь? Нет, нет, даже не проси, не дам!

Северга раздражённо фыркнула.

– Дурища. Ежели б мне надо было вешаться, жердь я бы не попросила, в этом деле она ни к чему. Ну, неси же!

Озадаченная девушка принесла требуемое, и Северга велела ей привязать середину верёвки к крюку, а концы – к концам перекладины. Жёрдочка повисла над грудью Северги так, что та смогла бы ухватиться за неё и подтянуться. Пожирая сосредоточенным взглядом это приспособление, навья внимательно слушала своё тело и собирала остатки сил, чтобы попробовать осуществить свой замысел. Она посылала каждому мускулу приветствие, и отзывы тёплыми мурашками бежали по нервам. Голуба с любопытством наблюдала – вылитое дитя, только засунутого в рот пальца не хватало.

– Ну и зачем это тебе? – спросила она.

– Сейчас увидишь, – буркнула Северга.

Как тяжело раненый воин, охваченный бредом, её тело слишком слабо откликалось на призывы воли, но Северге всё же удалось уцепиться здоровой рукой за перекладину. «Ну же, давайте», – ласково уговаривала она свои мышцы. На запястье взбухли синие шнурки вен, заиграли сухожилия, костяшки пальцев побелели… Свистя от натуги носом и скрипя зубами, Северга зарычала. Локтевой угол сокращался, плечо вздулось твёрдыми желваками, всё тело тряслось напряжённой дрожью, пока выпяченный, стремящийся вверх подбородок не коснулся перекладины.

Постель приняла её падение без осуждения. Да уж, это не Боргем, рычать не будет. Одно-единственное подтягивание отняло все силы: сердце зашлось в бешеном стуке, дыхание разрывало грудь, и закрытые веки Северги трепетали.

Вечером вернулись сёстры-ведуньи. Вратена, заметив перекладину, подошла и качнула её.

– Это что за забава?

Вскинувшаяся рука Северги поймала жёрдочку. От резкости этого движения Вратена моргнула и вздрогнула.

– Фух, – фыркнула она, отступая. – Вот вечно она меня пужает! Нет чтобы спокойненько сказать!

– Я должна встать, – скрежетнула зубами женщина-оборотень. – Мне нужно разработать тело.

– Силы твои с каждым днём уменьшаются, – вздохнула хозяйка дома. – Угасаешь ты. Боюсь, не подняться уж тебе.

– Да погоди ты, – вполголоса проронила Малина, толкая сестру локтем. – Глянь, как очи у неё горят. Точно у волка! Но это хорошая злость. Может, и правда встанет.

– Осколок иглы убивает её, – покачала головой Вратена.

– Он убивает тело, но дух её жив, – задумчиво молвила Малина. – А сильный дух может вытянуть даже умирающее тело обратно в жизнь. То, что делается вопреки погибели – сильнее всего.

На ночь Северге дали отвар, и костлявый страж в белом балахоне – её боль – отступил во тьму. Пользуясь временным облегчением и приливом сил, она снова попыталась подтянуться на одной руке, причём так, чтобы ноги оставались прямыми и упирались в постель лишь пятками. Определённо, с отваром это было гораздо легче проделать, чем без него: он как будто разгонял кровь по жилам, делая тело отзывчивым на малейший порыв воли. Да, скоро придут чудовища-призраки, а потом покойники заведут свой жуткий хоровод вокруг неё, но до их появления в её распоряжении – эта блаженная и светлая, несмотря на окружающий мрак, лёгкость и сила.

Она подтянулась один раз, перевела дух. А ну-ка, выйдет ли снова? Получилось. Мышцы горели, суставы скрипели, но повиновались, призванные на бой со смертью. Это была битва, обречённая на поражение, но Северга, сцепив зубы, ввязалась в неё: разве ей пристало умирать лёжа? Позорно и глупо испустить дух на одре болезни. Лучше стоя принять гибель от оружия – единственный достойный воина конец.

Сияющая во мраке рука шелковисто скользнула по её поющим от боли мускулам, и Северга сорвалась с перекладины. Упав на подушку, она широко распахнутыми глазами уставилась на светлую женскую фигуру, склонившуюся над нею… Нет, это была не костлявая дева с пустыми глазницами и вечным оскалом зубов: ласковый янтарь взгляда обдал её теплом.

– Ждана…

Животворная сила подбросила Севергу, и она, дивясь былой лёгкости, вернувшейся к её телу, вскочила с постели. Здоровая рука скользнула по бархату щеки, большой палец касался улыбчивых губ, утопая в их влекущей мягкости, а Ждана не вырывалась, не отбивалась, а только всё больше дразнила Севергу взглядом.

– Только не улетай, пташка, только не покидай меня, – прохрипела женщина-оборотень, ловя ртом тепло её дыхания.

Вёрткой серебряной змейкой Ждана выскользнула, маня её за порог, в метель. Северга замерла на миг в сомнениях… Шаг – и ноги понесли её без запинок, а вместо крови по жилам струился хмельной жар. Взмах вышитого платочка – и буран позёмкой пополз на брюхе, как усмирённый белый пёс, а там, где ступали украшенные бисером сапожки княгини Воронецкой, поднимали сияющие головки нежные цветы – подснежники. Северга потянулась к ним, и собственная рука показалась ей отталкивающей чудовищной лапой. И всё-таки она рвала их, чтобы преподнести той, чьи ресницы вынимали душу из её груди, и мановению чьих пальцев повиновались стихии. Ждана, серебристо смеясь, зажигала на снегу своей пляской светящиеся узоры, и искрящееся зимнее покрывало пронзали всё новые и новые ростки. Там, где княгиня задерживалась немного, обнажалась земля, и на проталинках распускались пучки подснежников, сплочённые, как маленькие отряды. Эти бойцы с зимой звенели и пели, плакали капелью, и их свет превращал снег в прозрачную ледяную крошку. Северга, коленопреклонённая среди этой ночной сказки, протянула Ждане охапку белых предвестников весны.