Темные объятия - Шеррилин Кеньон

Тейлон не мог видеть ее такой. Сердце его разрывалось: хотелось схватить ее в охапку и унести в какое-нибудь безопасное место, где их никто никогда не найдет...

Вот только нет на свете такого места.

От бога не спрячешься. Рано или поздно Камул найдет их — и она умрет.

Саншайн потянулась за рюкзаком. Он поспешно поднял его с пола и протянул ей:

— Держи.

Саншайн кивнула: глаза ее блестели от слез.

— Спасибо тебе, Тейлон, — дрогнувшим голосом произнесла она. — Мы еще увидимся?

Тейлон бросил взгляд на стоящего у дверей Эша: тот поднял бровь, словно тоже ожидал ответа.

— Нет, — медленно ответил Тейлон.

Саншайн попыталась что-то сказать, но не смогла, — вместо этого повернулась к Ашерону.

— Я готова.

Эш отступил, пропуская ее к катамарану.

— Кельт, — проговорил он, — если передумаешь, — позвони.

Тейлон кивнул.

Окаменев от боли, он наблюдал, как Саншайн садится на пассажирское сиденье и пристегивается. Эш завел мотор, и катамаран устремился во тьму.

Все кончено.

Она ушла.

Я — Тьма. Я — Тень.

Я — Повелитель ночи.

Я один стою между человечеством и теми, кто хочет его уничтожить. Я — Хранитель.

Я — Страж, лишенный души.

Не человек, не аполлит, я существую за пределами Жизни и Смерти.

Я — Темный Охотник.

И я вечен... если только на моем пути не встретится чистое сердце, незнакомое с предательством. Сердце, чьи вера и отвага вернут мне душу и выведет меня к свету.

Если бы не Камул...

«Очень немногим из нас дается возможность вернуть утраченное. Если Нинья к тебе вернулась, возможно, на то есть причина».

Тейлон, с трудом сдерживая эмоции, вернулся в хижину и захлопнул за собой дверь.

Без Саншайн его жилище опустело и казалось заброшенным. Девушка наполняла его дом счастьем. И, что еще важнее, — наполняла счастьем его самого.

Взгляд его упал на розовую косметичку на столе. Забыла — как и расческу, и ленты для кос.

Бедная Саншайн, вечно она все забывает.

— Спейрр!

Он резко обернулся.

— Сиара? Ты тоже пришла, чтобы меня осудить?

— Nae, brathair. Просто хочу поговорить с тобой.

— О чем?

Она потянулась к нему, но уронила руку, вспомнив, что не может его коснуться.

— Хочу попрощаться. Бог Бран снова предложил мне пройти перерождение, и я согласилась.

При этих словах Тейлону показалось, что из его легких разом выкачали весь воздух.

Он не мог шевельнуться.

Не мог вздохнуть.

Сиара тоже его покинет?!

Nae! — рвался крик из его груди.

Она не может уйти! Только не сейчас! Ведь она — единственное утешение, которое еще осталось у него!

Но он знал, что никогда не скажет об этом сестре.

Ни словом, ни взглядом не даст понять, как она ему нужна.

Ведь она все бросит, от всего откажется и останется с ним!

А он не вправе лишать ее будущего. Лишать жизни.

— Почему же на этот раз ты решила согласиться? — спросил он, стараясь, чтобы голос его звучал спокойно и ровно.

— Настало время, Спейрр. Я хочу прожить жизнь, которую у меня так рано отняли. Хочу обрести все, чего лишилась. Любовь. Детей. Даже работу и дом в кредит.

В ответ на ее попытку пошутить он не смог даже улыбнуться. Свирепая, всепоглощающая боль пожирала его заживо.

Но сердцем он понимал: Сиара права. Настало время восстановить справедливость: она должна вернуть себе то, чего лишила ее людская жестокость много столетий назад.

Она это заслужила. Разве он не желал ей счастья? И теперь, когда она готова обрести его, — не встанет у нее на пути.

— Я буду скучать по тебе.

— И я по тебе,brathair.

Он с трудом растянул непослушные губы в улыбку:

— Желаю тебе всего самого лучшего,lurach. Пусть у тебя будет все, чего ты хочешь. Мое сердце — с тобой.

— Знаю, Спейрр. Я тоже тебя люблю. И ни за что бы тебя не покинула, но ведь теперь у тебя есть Нинья, и ты больше не одинок.

Ты не знаешь... и не узнаешь.

Он стоически кивнул:

— Я всегда буду помнить о тебе, Сиара.

Она печально вздохнула:

— Мне пора. Прощай, Спейрр.

Тейлон не смог ответить «прощай». Язык отказывался выговорить это слово. Как будто, пока оно не сказано, еще оставалась какая-то призрачная надежда.

Как он хотел проснуться — и увидеть, что все это было просто дурным сном!

Но это не сон. Все это происходит на самом деле.

Саншайн ушла.

Теперь уходит и Сиара.

Никого не осталось.

Словно окаменев, смотрел он, как Сиара медленно растворяется в воздухе.

А когда она исчезла, Тейлон рухнул на пол и позволил себе то, чего не делал со дня похорон Ниньи.

Зарыдал.

Он оплакивал своего отца, павшего под мечами саксов, пока маленький Спейрр охранял в тайном убежище мать и сестер.

Оплакивал мать и сестру, на его глазах умерших от черной оспы. В то время он целыми днями работал на Гару, жестокую старуху, находившую удовольствие в его мучениях, а ночами ухаживал за сестрами и больной матерью.

Он вспоминал Сиару — безутешно плачущую кроху у него на руках. Вспоминал, как после смерти матери Гара выставила их за порог — в темную морозную ночь.

Тогда мела метель, и единственное, о чем он молил богов, — чтобы сестра выжила.

Она была всем, что у него осталось.

Он нес ее, безутешно плачущую, сквозь ветер и снег, бьющий в лицо. Много миль по заснеженной пустыне прошел он, чтобы добраться до родины своей матери.

Ради своей сестры он умолял жестоких воинов о пощаде, унижался перед ними, безропотно позволил избить себя до полусмерти.

Только ради нее. Никогда и ничего он не просил для себя.

Пока не встретил Нинью.

Она подарила ему счастье, а потом, по собственной глупости, он ее потерял.

Навсегда. Никогда больше им не быть вместе.

Я — одиночество.

Я — вечная скорбь.

Тейлон взревел от ярости.

Вдруг что-то привлекло его внимание. Из-под края матраса виднелся лист бумаги — или, быть может, даже несколько листов.

Он бросился туда.

Сердце его замерло, а потом гулко заколотилось в груди.

Это оставила для него Саншайн. Три картины — три пейзажа, запечатлевших его хижину, причал и вид на болото в солнечный полуденный час.

Тейлон долго смотрел на яркие, сияющие краски дня, любовно и искусно воспроизведенные на бумаге.